Он повторил тот же жест. Эдж выудил из кармана один из тех долларов, которые дала ему Гейл при расставании, и бросил его мальчугану.
— Эстебан! — тут же раздался из темного двора голос.
Мальчишка расхохотался и бросился по улице в противоположном направлении. Из двора появилась толстая женщина. Эдж усмехнулся — эта масса в двести пятьдесят фунтов живого веса двигалась и в половину не так быстро, как мальчишка, — и продолжил свой путь.
Обе улицы выходили на площадь, на которой царило веселье. В центре стоял деревянный помост, освещенный факелами, на котором шестеро гитаристов развлекали с полусотни танцующих пар. На площадь также выходили двери десятка кантин, из которых вырывались крики веселящихся мужчин и женщин. Пьяные вываливались из этих дверей, но лишь для того, чтобы перебраться в соседнее заведение. Мелькали лица ребятишек, занимающихся тем же промыслом, что и Эстебан. Время от времени нанятые оборванцы поджигали петарды и бросали их в толпу, что вызывало веселое смятение от этой преувеличенной опасности. Эдж бесстрастно осмотрел происходящее и привязал лошадь к коновязи у «Монтийо-отеля».
Могучая белая кобыла довольно злобно оглядела жалких мексиканских ослов, составивших ей компанию, и быстро расчистила себе необходимое пространство. Кое-кто хотел бы заступиться за своих животных, но их отговорили, потому что Эдж выглядел не тем человеком, которого можно беспокоить по пустякам.
Эдж вошел в соседнюю с гостиницей кантину. Внутри стояли столы, за которыми мужчины и женщины делали вид, что слушают молоденькую девушку, которая пела у бара в углу. Ей аккомпанировал молодой человек, бросавший вопрошающие взгляды на окружающих. Эдж протолкался к стойке, служившей сдерживающим барьером от толпы пеонов. Тут же один из барменов подскочил к нему с подобострастной улыбкой.
— Сеньор?
— Пива.
Бармен выволок из-под стойки стакан сомнительной чистоты, отбил горлышко у бутылки с пивом и опорожнил ее в стакан, оценив свои действия в песо. Эдж шлепнул на стойку доллар, даже не прикоснувшись к выпивке. Пухлая липкая рука накрыла монету, но Эдж тут же припечатал ее своей ладонью. Бармен поднял голову и увидел, что Эдж ухмыляется ему в лицо.
— Доллар ваш, — мягко сказал Эдж. — Но если никто не придет ко мне до полуночи, чтобы поговорить об этой вещи, я вернусь и с деньгами заберу кое-что еще.
— Сеньор?
— У вас нелады со слухом? — процедил Эдж. — А на вид вы вполне здоровы.
Бармен проглотил комок, застрявший в горле, и внимательно осмотрел кольцо на руке американца.
— Я не понимаю, сеньор, право слово, не понимаю. Эдж хмыкнул, отпустил бармена и пошел к выходу. — Пусть спросят Эджа, — бросил он через плечо. Стакан с пивом оказался в руках какого-то пеона, который торопливо опрокинул его в глотку.
— Очень суровый человек, — сказал он бармену, возвращая стакан.
— Наверное, он имел в виду то, давнее дело… пробормотал бармен. Американец отвязал свою лошадь, отвел ее в конюшню, в которой храпел бесчувственный от выпивки сторож, и поместил ее в свободное стойло. Потом пинком разбудил сторожа. Когда бравый служака вскочил, он увидел долларовую бумажку, и, конечно, пообещал, что даже сам президентский скакун не получил бы лучший прием, чем кобыла гринго. Эдж кивнул и пошел прямо в отель, захватив ружье и с удовольствием слушая, как хлопают по бедрам кольты, позаимствованные у Эль Матадора.
Владелец отеля заявил, что все номера заняты приехавшими на праздник, но вид пятидолларовой купюры заставил его вспомнить, что одна комнатушка еще свободна. Эдж подписал какой-то листок и заставил его трижды повторить свое имя.
— Я буду ждать посетителей, — пояснил он. — Но если никто не придет, прошу меня не беспокоить.
— Конечно, сеньор, — отозвался мексиканец. Эдж поднялся по ступеням, с винтовкой в качестве багажа. Ему достался номер двадцать три. В тот момент, когда он открыл дверь, церковный колокол пробил шесть раз. Звуки доносились издалека и навевали меланхолию. Эдж справедливо решил, что таким образом здесь отмечается время, и что ему придется ждать еще шесть часов.
Он запалил чадящую лампу и оглядел комнату. Она была лишь немногим больше чулана, но в ней умещалась узкая кровать и шкаф для одежды. Крохотное окошко давало вид на глухую стену здания, находящегося за гостиницей. Пол был из неровных досок, уродство которого никогда не собирались спрятать под половиком. Когда Эдж подошел к окну, два ленивых таракана побежали по узенькому подоконнику.
Эдж раздраженно пнул ногой кровать. Над тюфяком поднялось облако пыли, и засушенные трупы самых разнообразных насекомых посыпались на грязные доски.
Эдж поморщился, вывалил на пол серые от глинистой воды простыни, грязный тюфяк, и лег на голое веревочное плетение. Сунув под голову шляпу, он закрыл глаза и расслабился, удовлетворенный тем, что может одновременно следить за квадратиком окошка и за полоской света, пробивающейся из-под двери.
С площади доносился приглушенный шум, в котором изредка выделялись взрывы петард и пьяные крики. У него уже давно не было возможности спокойно подремать, а ощущение оружия в руках давало чувство защищенности. Он не заметил, как сладкая дрема притупила его внимание.
— Сеньор, достаточно вам шевельнуться, и вы умрете, прозвучал чей-то голос.
Эдж открыл глаза, и тут же увидел люк в потолке, который он до этого не замечал. В нем было видно ночное небо, и лунный свет играл на стволах двух револьверов.
— Это плохой способ разговаривать с незнакомыми людьми, — осторожно сказал он, и неожиданно скатился на пол, стараясь взять люк под прицел.
Но в тот же миг дверь распахнулась от удара, и Эдж увидел на стене тень человека, который целился ему в спину.
— Вас же предупреждали, — произнес другой голос. — Вы должны благодарить нас за выдержку, сеньор.
— Тогда — другое дело, — ответил Эдж и аккуратно отложил винтовку.
Глава 18
Сверху в комнату спрыгнул молодой парень. На вид ему было не больше двадцати. Невинное, гладко выбритое лицо, мягкие серые глаза и безвольный рот — все говорило, что он был не из тех, кто привык пользоваться оружием. Но он держал в руках двуствольные «Трантеры» с уверенностью человека, который умел обращаться с подобными вещами. Он был в белой рубашке и серых штанах, которые поддерживал богато украшенный пояс с тяжелой пряжкой и великолепно украшенными кобурами.
— Я — Рамон Армендарес, — представился он, подбирая брошенную Эджем винтовку. — А это мой дядя — Мануэль Армендарес. Соответственно, мы — сын и брат мэра города.
Он говорил на безупречном английском, щеголяя произношением. Стоящий в дверях кивнул. Эдж уловил в его лице сходство с Рамоном. Мануэлю было крепко за шестьдесят. Он был на шесть дюймов ниже племянника, и его лицо украшали ухоженные борода и усы. Глаза его были того же мягкого серого цвета, но излучали горечь, которую придает долгая жизнь, и которой не бывает в юности. В его руках темнели вороненные кольты.
— Вы, конечно, извините нас за необычный способ вторжения, — улыбнулся Рамон.
— Мы слышали, что ваше появление в городе тоже не отличалось изяществом манер. Естественно мы предположили, что лучше слегка пересолить, чем нарваться на пулю.
Эдж лишь хмыкнул.
— Я спал, как ребенок.
Рамон опять улыбнулся и указал на ружье Эджа.
— Маленький ребенок с погремушкой в руках.
— Не исключено, что других игрушек у меня в детстве просто не было. По крайней мере свой первый зуб я сломал именно о подобную игрушку.
— У всех у нас бывали трудные времена, — философски заметил Мануэль.
— Но это не значит, что мы должны терять время, вмешался Рамон, уже не улыбаясь. — Итак, сеньор, у вас имеется кольцо.
— Оно что-то значит?
— Я его еще не видел.
Эдж неторопливо снял кольцо и протянул Рамону. Тот засунул один из револьверов в кобуру, чтобы взять его. Когда он потянулся за ним, Эдж бросился вперед, обхватил его за шею, оказался у него за спиной и вдавил под лопатку один из кольтов Матадора. Дядя и племянник смотрели друг на друга, с ужасом осознавая, что их оружие стало бесполезным.
— Бросайте револьверы, — посоветовал им Эдж. Иначе после фиесты в Монтийо начнутся похороны.
Юноша напрягся, он собирался рискнуть. Но Мануэль был старше и мудрее его. Он вздохнул и его оружие глухо шлепнулось на доски.
— Вы слишком молоды, Рамон, чтобы умирать. А я слишком стар, чтобы торопить смерть.
Рамон обмяк и его револьвер тоже полетел на пол. Эдж отпустил его горло, осторожно вытащил его второй револьвер из кобуры и отправил за первым. Затем он оттолкнул Рамона и, ухмыляясь, сунул свой кольт в кобуру.
— У меня нет подарка мэру на день рождения. Поэтому я подарю ему жизни двух его родичей. Подарок этот, конечно, недорог, но это все, что я сейчас могу.
— Вы нас не обманываете, сеньор? — подозрительно спросил Мануэль.
— Я был бы не против, чтобы и меня так почаще обманывали, — ответил Эдж. — Лучше взгляните на кольцо и скажите, какие у вас появляются соображения.
Рамон взял лампу и стал искать упавшее кольцо. Когда оно нашлось, старик вынужден был поднести его к самым глазам, чтобы разобрать, что оно собой представляет. Это длилось довольно долго.
— Вас что-то заинтересовало? — осведомился Эдж, присев на кровать. Со скучающим видом он подобрал свою винтовку и положил ее себе на колени.
Рамон, который прислонился к шкафу, лениво ответил:
— Я ничего о кольце не знаю. Но мой дядя заволновался, прослышав о нем. Он попросил меня помочь. Только помочь, и больше ничего.
— Добыча показалась легкой, — ухмыльнулся Эдж.
— К сожалению, мои глаза уже далеко не те, — неожиданно проговорил Мануэль и протянул кольцо племяннику. — Рамон, что здесь за рисунок?
Молодой человек пересек комнату, взял кольцо и поднес его к свету. При виде столь явной безвкусицы, на его лице появилось разочарование.
— Обыкновенное медное хламье, — сказал он. — Безделушка, таких много.
— А рисунок? — спросил Мануэль, нервно облизывая губы.
— Змея, — ответил Рамон. — Рисунок слишком грубый, чтобы определить, какая именно. Может, жарарака, а может, гремучка.
Глаза старика вдруг засияли. Он тряхнул головой.
— Где вы взяли это кольцо, сеньор?
— Полагаю, это мое дело.
Ответ Мануэля не обескуражил.
— У мексиканца, моих, примерно, лет?
— Может быть.
Мануэль кивнул.
— Это очень старая история, сеньор. Одна шайка ограбила армейскую казну в Штатах. Большинство бандитов было убито, лишь трое добрались до Монтийо.
Рамон переводил взгляд с дяди на Эджа. Кольцо уже не казалось ему безделушкой.
— Я слышал уже нечто подобное, — ровно ответил Эдж.
— В Монтийо один из бандитов был убит, а двое схвачены. Денег так и не нашли. Арестованных отправили в тюрьму, и все потихоньку улеглось, потому что сроки они получили очень большие. Сейчас это стало легендой, обросшей романтическими подробностями. Якобы каждый из них имел такое кольцо, которое являлось ключом к тайнику с деньгами.
— Денег было много? — срывающимся голосом поинтересовался Рамон. Мануэль рванул ворот и тихо ответил: —Десять тысяч американских долларов. Оба мексиканца посмотрели на Эджа.
— Довольно точная цифра, — подтвердил тот. Рамон затаил дыхание, Мануэль шумно вздохнул. — Очень много денег, — сказал юноша. — Но недостаточно, чтобы делить на три части.
Винтовка в руках Эджа дрогнула, но по-прежнему смотрела в стену.
— Я человек не жадный, — спокойно проговорил он. — В это путешествие я отправился, потому что должен был вернуть две с половиной тысячи. И если сверх этой суммы мне достанется чуть больше восьмисот долларов, я буду доволен.
Мануэль кивнул и дернул племянника за рукав.
— Здесь не Мехико, — рассудительно проговорил он. Человек, имеющий в Монтийо три тысячи триста тридцать три доллара — очень богатый человек.
После недолгих размышлений, кивнул и Рамон. Но Эдж знал, что он притворяется.
— Мы еще не знаем, где деньги, — отрывисто сказал Эдж.
— Кольцо, — потребовал Мануэль, протянув руку. Рамон положил медяшку на ладонь дяди. — Что ты говорил о рисунке? — Змея… Мануэль думал, нахмурив брови.
Неожиданно его лицо прояснилось. — Может быть, ты слишком молод, чтобы развлекаться в южной части Монтийо, или наоборот, возмужал и не платишь за развлечения такого рода. Рамон тупо посмотрел на кольцо, и вдруг закричал: — Бордель! Ну, конечно же! «Эль серпента» змея! Эдж тихонько вздохнул. — Мне следовало догадаться раньше всех. Луис и бордель — все сходится. Вперед, друзья!
Глава 19
В путь мексиканцы решили отправиться пешими, но Эдж задержался у конюшни, чтобы забрать свою кобылу. У Рамона этот поступок вызвал всплеск недоверия, но дядюшка, который после того, как Эдж вернул им оружие, был настроен более благодушно, утихомирил его. Для приличия Эдж объяснил свое решение тем, что сразу по завершению поисков ему придется уехать.
По дороге тройку новоявленных компаньонов подвергали атакам юные сводники. Но несмотря на самые заманчивые предложения, они даже не удостаивая ребятишек ответом, и постепенно братья якобы прекрасных сестер оставили их в покое. В немалой степени этому способствовал Эдж.
Наконец Мануэль сказал:
— Здесь, сеньоры.
Эдж осмотрелся. Они находились не в самой респектабельной части города, улицы выглядели довольно заброшенными. Дома по обеим сторонам располагались реже, и некоторые из них выглядели настоящими лачугами.
Но одно из зданий было шире остальных. Приземистое, широкое, оно должно было иметь множество помещений. Несмотря на раннее для сиесты время, нигде не было ни огонька. Светила только луна, и в ее бледных лучах на передней стене здания можно было прочитать: «Эль серпента».
Эдж не понимал, почему в заведении, которое в праздник должно было работать интенсивней, чем в будни, все окна заколочены, а двери закрыты.
— Когда вы наведывались сюда? — спросил он Мануэля.
— Я не так дряхл, — усмехнулся он. — Еще на прошлой неделе я приятно провел тут ночь. Эта темнота — обман. Заведение работает.
Эдж довольно хрюкнул и отвел лошадь к дальней коновязи, где стояли несколько ослов. Дождавшись его возвращения, Мануэль решительно поднялся по ступенькам и постучал в дверь.
— Зачем же так ломиться? — послышался за дверью сварливый женский голос. — Девочки будут сегодня работать всю ночь, если у вас много денег и сил.
Заскрипел тяжелый засов, и дверь открылась. Эдж рассмотрел из-за плеча Мануэля старую толстуху.
— Ах, Мануэль и Рамон Армендарес! — воскликнула толстуха. — Я рада приветствовать двух членов семьи мэра.
Она звучно рыгнула, чем вызвала смех мексиканцев.
— Неужели упоминание о нашей семьи вызывает у вас отрыжку? Надо будет передать отцу! — сказал Рамон.
— Не приведи господи! Мое заведение прикроют, а меня расстреляют перед строем, — сказала хозяйка. — Лучше входите, сеньоры, и мы своими услугами продемонстрируем наше отношение к семье Армендарес.
Только после этого она заметила Эджа. Оценив его сложение, вооружение и выражение лица, она шепотом уточнила?
— Гринго?
Мануэль кивнул.
— У гринго много долларов, чтобы оставить их здесь? — спросила она на ужасном английском.
— И достаточные познания в испанском, чтобы самому поручиться за себя, сеньора, — твердо сказал Эдж.
Толстуха усмехнулась, закрывая дверь.
— Сеньорита, между прочим. С моей профессией видишь столько мужчин, что трудно выбрать одного для себя.
Эдж прошел за обоими Армендарес, и попал в небольшую гостиную, где на расставленных у стен диванчиках сидели девицы. Они были одеты в полупрозрачные, облегающие сорочки, и на всех лицах лежала печать горькой покорности той судьбе, которая им досталась. Их взгляды мало чем отличались от взглядов зверей в клетке.
— А я, полагаю, видел слишком много женщин, чтобы отважиться на брак, — скромно ответил Эдж.
— Это хорошо, — просюсюкала хозяйка. — Женатые — плохие клиенты. Они ходят лишь до тех пор, пока об этом не узнают их жены. А жены узнают очень быстро.