Толя Кудрявцев вытряхивал свой пиджак, чистил брюки.
- Заткнись, стерва, - негромко сказал он Кисуле. - Только ты и виновата. Не было бы тебя, не было бы и его, - он показал на сидящего в машине Петра Никаноровича в наручниках. - И Женя был бы жив и здоров. Утри сопли и садись в машину. Помоги ей, Миша…
Ничего об этом не зная, я несколько дней спустя позвонила в Ленинград маме.
- Мамочка! Ты меня хорошо слышишь? Слушай меня внимательно! - кричала я в трубку. - Эдик купил мне тур в Советский Союз, в Ленинград. И заказал билеты на конец месяца. Нет… Раньше все было забито. Сам он, к сожалению, не приедет. Нет… Он у нас теперь начальник отдела, и пока фирма его не отпускает из Стокгольма!.. Нет, нет! У нас все в порядке!.. Все в порядке! Спроси своего козла, что привезти ему из Швеции… Ну, ты же у меня гениальный педагог! Песталоцци, Ушинский и Макаренко - просто мальчики в сравнении с тобой! Как ты себя чувствуешь? Ну, слава богу!..
Мама сидела на постели и ее оголенная худенькая рука была обернута манжеткой тонометра.
Врач из «неотложки» терпеливо ждал конца нашего разговора.
На столе стоял кардиограф. Сестра набирала из ампулы кардиамин в шприц.
Покуривал в открытое кухонное окно Козел…
- На днях звонила Сима!.. Сима, говорю, звонила! У Ниночки какие-то неприятности… Нет, я не знаю. Симочка сказала, что сама тебе позвонит… Нет, ляля еще не вернулась. Хорошо, деточка, - говорила мне мама. - Не волнуйся. Привет Эдику. И я тебя целую. Целую, говорю, и очень тебя жду. До свидания, доченька… До свидания.
Мама положила телефонную трубку и виновато посмотрела на доктора.
- Простите меня, пожалуйста. Это все-таки заграница…
- Алла Сергеевна, нужно сделать еще одну кардиограммку, - сказал доктор.
- Тебе привет от мамы, - вспомнила я.
- Спасибо, - вежливо поблагодарил Эдик. - Я думаю, что будет лучше, если не мы будем звонить маме, а она - нам. В России это значительно дешевле. А потом мы отдадим ей деньги по курсу.
- Что? - не поняла я.
- Я говорю, что международные разговоры по телефону из России намного дешевле, чем у нас. Пусть лучше мама нам звонит, а мы ей потом компенсируем эти затраты.
- Господи!!! - Возмутилась я. - Да пошел ты!.. Когда я из тебя человека сделаю?!..
При возвращении домой, на выборгской таможне Вите устроили шмон.
Нашли у него мою посылочку для отца, распатронили ее и прицепились:
- Если это не ваши вещи, то почему вы их в декларацию не записали? Вот же специальный пункт: «Вещи или ценности, принадлежащие другим лицам…»
- Да я и забыл совсем про них! Какие это «ценности»…
Перед таможенником лежали две пары шерстяных носков, детское барахлишко и пакет фирмы «И.К.Е.А.» с ленинградским адресом моего отца.
- Вы двадцать раз в год границу пересекаете! Неужели трудно соблюдать таможенные правила? Сегодня везете не записанные в декларацию чужие носки, завтра - видеокассеты с антисоветскими фильмами, а послезавтра порнографию повезете, да?..
- Вы мне только дело не шейте, - усмехнулся Витя.
- А я и не собираюсь ничего вам шить. Забирайте свои вещички и поезжайте спокойненько. Разбираться будете со своим начальством. Им и объясните - от кого возите, кому… Всего доброго.
Когда спустя две недели настал день очередного приезда Вити в Швецию, я страшно нервничала и мечтала побыстрее спровадить Эдика на работу, чтобы успеть привести себя в боевой порядок и помчаться в порт «Викинг-лайн» встречать Витю.
Я крутилась перед зеркалом, как девчонка, переменила десять шмоток и даже наподдала Фросе под хвост, чтобы не путалась под ногами…
Трижды я бралась сверять совтрансавтовский календарик (с обведенным фломастером числом витиного приезда) с большим кухонным календарем. Словом, «дергалась, как свинья на веревке», как сказала бы Кисуля.
Но на этот раз в порт я поехала несколько иным путем. У меня был запас во времени, и я неторопливо подкатила к единственной в Стокгольме православной церкви. Мне уже давно хотелось зайти сюда, но я все время не решалась этого сделать. А сегодня потянуло меня к этой церквухе со страшной силой!
Я вылезла из машины, тщательно оглядела себя в зеркальце и припудрилась. Словно хотела предстать перед господом богом в приличном виде.
Двери церкви были открыты, и оттуда тянуло прохладой. В сумрачной глубине мерцали лампады перед иконами.
Я постояла-постояла в дверях, да так и не смогла заставить себя перешагнуть через порог. Вздохнула судорожно и вернулась к машине…
Ровно в девять я уже была в порту и стояла на «своей» тумбе, а Фрося сидела на крыше «вольвочки».
Из открытого зева гигантского парома нескончаемо текли большие и маленькие автомобили всех стран мира. Но из этого ошеломляющего потока мне нужна была только одна машина.
И когда, наконец, она появилась, и я различила овальную марку «Совьет Юнион» и номер АВЕ 51-15, то, как коза, запрыгала на этой дурацкой каменной тумбе и замахала руками!
Но на этот раз мой «вольво» не выехал из общего ряда. Он медленно тянулся за каким-то французом, не обращая на меня никакого внимания.
Я закричала:
- Витя! Витенька!!! Эге-гей!..
Машина совсем было приблизилась ко мне, и с ужасом я увидела за лобовым стеклом совершенно незнакомого мне пожилого человека. А рядом, на пассажирском сиденье, - еще одного.
- Подождите! Подождите!.. - Закричала я в полной растерянности. - А где же Витя?! Товарищи!..
Водитель показал на меня своему напарнику и что-то проговорил.
Я еще сильней и отчаянней замахала руками:
- Товарищи!..
Не притормаживая, водитель приоткрыл свою дверцу и, поравнявшись со мной, сказал мне на ходу:
- Тамбовский волк тебе «товарищ». Шлюха…
Захлопнул дверцу перед моим носом и проехал мимо.
Боже мой, как я напилась на терраске того придорожного кафе, где мы дважды сидели с Витей!..
За перилами стояла моя одинокая «вольвочка».
На грязном, залитом столе передо мной сидела верная Фрося, пыталась лизать мне лицо и поскуливала…
- «Мне снилась осень в полусвете стекол…» - бормотала я, силясь вспомнить идущие вослед строки Пастернака. - «Мне снилась осень в полусвете стекол… И как с небес…» Нет! Нет, мать вашу в душу!..
Испуганная девочка-кельнер держала мою сумку, а хозяин кафе, вытащив оттуда мои документы, звонил куда-то по телефону.
Кажется, приехал очень встревоженный Эдик на своем саабе и привез Рею - барменшу с заправочной станции.
Они вдвоем перетащили меня в СААБ, что стоило им изрядных трудов, потому что ехать я не хотела и все пыталась вспомнить стихи:
Рея завела мою «вольвочку», Эдик - свой сааб, и они повезли меня домой…
Телефон! Телефон! Телефон!.. О, черт побери!.. Словно по башке - дзынь-дзынь-дзынь! Чтоб вы сдохли все! Чтоб вы…
Нащупала трубку, положила рядом на подушку. Даже глаз открыть не смогла:
- Ну, кто там? Ну, что надо?
Не сообразила, что говорю по-русски. А из трубки по-шведски:
- Фру Ларссон вызывает Ленинград. Советский союз. Фру Ларссон…
- Да! Да!.. Слушаю! Мамочка?
Во рту - словно кошки нагадили. Голова трещит. Язык, как рашпиль.
- Мамочка?
- Момент! Соединяю…
Огляделась - одна в спальне. Эдик, наверное, на работе. На его подушке дрыхнет Фрося.
- Швеция? Салем?.. - по-русски.
- Да! Да! - кричу я и дую минеральную воду прямо из горлышка большой бутылки. - Мама?
- Танька! Это я - Гулливер… Слушай меня, не перебивай!
Симка-Гулливер звонила мне с городского почтамта. Оглядывалась, прикрывала ладонью трубку, чтобы никто, кроме меня не слышал ее слов.
- Кисулю замели с поличным… Взяли две с половиной штуки «зеленых». Она на первом же допросе показала, что это твои баксы. Представляешь?! И вроде бы ты ей передала их при мне! Меня дернули - я в полную несознанку: ничего не знаю, ничего не видела… Она все на тебя лепит! Мол, ты ей оставила эти две с половиной штуки, когда еще уезжала. Вроде бы ты ее попросила потом реализовать их и уже советскими отдать твоей матери… Вот сука, представляешь? Я думала, она мне на очной ставке глотку перекусит! Учти, Танька, как только приедешь - тебя сразу заметут и начнут раскручивать. Так что, сиди, не рыпайся! Сюда носа не показывай!
- Но это же все фуфло! Липа!.. - закричала я. - Симка! Симка, ты же знаешь, что это чушь собачья!.. Оговор! Я прилечу через несколько дней, и мы с тобой вдвоем…
- Ты совсем там чокнулась?! - заорала Симка. - Тебе пятера корячится, понимаешь ты это?!.. Тебя сразу с аэродрома в «Кресты» упакуют! Пока ты докажешь, что ты не верблюд, - три года, как миленькая, отчалишься, кретинка!.. И учти - я тебе не помощник! Я ваших дел не знаю. Сиди там у себя и не дергайся!
- Но у меня же мама болеет!..
- Поболеет и перестанет. Лучше, если она тебе передачи будет носить, да? Идеалистка хренова! Все!..
- Погоди, Симка…
- Я сказала все! - и Симка бросила трубку.
Через стеклянную дверь она внимательно оглядела всю очередь, не заметила ничего подозрительного и вышла из переговорной будки…
Что же делать? Что же делать? Что же делать?..
- Что же делать, Фрося?! - закричала я, схватила собачонку и затрясла, как тряпичную куклу.
Потом отбросила ее, рванула телефонную трубку и набрала номер:
- Эдик! Приезжай домой! Я умоляю тебя! Миленький…
- Я приеду к шести. Пожалуйста, не пей алкоголь.
- Какой «алкоголь»?! Какой еще «алкоголь»?! О чем ты говоришь! Ты мне нужен сейчас же! Ты никогда мне не был так нужен, как сейчас!.. Эдинька, родной, единственный мой… Умоляю…
- Я не могу уйти во время работы. Ты способна приехать ко мне?..
Нечесаная, немазаная, одетая черт знает во что, я неслась по шоссе Салем - Стокгольм, и встречные машины шарахались от меня в разные стороны…
Наверное, с точки зрения шведского здравого смысла, сцена, разыгравшаяся на автомобильной стоянке фирмы «Белитроник», была омерзительной; мы с Эдиком бегали вокруг наших машин, хлопали дверцами, хватали друг друга за руки, вырывались один от другого, оба кричали, путая русские и шведские слова, и вели себя - для деловой части города - более чем странно и непристойно.
- Ты никуда не поедешь! - кричал он. - Завтра же я аннулирую твои билеты и визу! Я слишком люблю тебя… Я не хочу тобой рисковать! И ты немедленно поменяешь подданство!..
- Это еще зачем?! - вырывалась я от него.
- Не нужно быть гражданином страны, в которой такие ненормальные законы! Весь цивилизованный мир покупает и продает валюту - для этого построены банки, биржи, грандиозная финансовая система отношений между нормальными государствами… И это абсолютно легально. А у вас почему-то этого нельзя делать!.. Почему нужно сажать человека в тюрьму, если он поменял одну валюту на другую?!
- Но у нас сажают не за обмен, а за спекуляцию! Это ты можешь понять? - я невольно встала на защиту законов, через которые с ежедневным риском перешагивала в течение нескольких последних лет в советском союзе.
- Я ничего не хочу понимать! - закричал он. - Я люблю тебя… Я не могу без тебя жить! Я не хочу быть без тебя!.. Мы поменяем тебе паспорт… Ты станешь подданной Швеции и ваши каннибальские законы не будут тебя касаться!
- А мама?!
- Я добьюсь того, чтобы мама переехала сюда, к нам! Сейчас это уже возможно - даже ваши об этом пишут! Только не бросай меня… Не уезжай… Тебя не выпустят обратно! Пока поймут, что ты не виновата, пройдет очень много времени!.. Я не переживу этого… Ты слышишь?..
- Эдинька! Но там же больная мама!..
- Мы пошлем ей самые лучшие лекарства! Самые дорогие! Я знаю, ты меня еще не любишь… Тебе просто надо было уехать оттуда… Но я же тебя люблю! Я не могу тебя потерять… Я сделаю все, что ты скажешь… Хочешь пить алкоголь - пей. Я боюсь только за твое здоровье. Хочешь, уедем в другую страну? В Австралию… В Новую Зеландию? Там всегда тепло…
- Боже мой! Боже мой… Что же делать, Эдинька?!. - прокричала я и, к удивлению многих шведов, наблюдавших за нами из окон и с тротуара, мы бросились в объятия друг к другу…
В дверях нашей ленинградской квартиры стояли Толя Кудрявцев, Миша и двое каких-то незнакомых - мужчина и женщина. Провожала их моя мама.
- Одну секундочку, Алла Сергеевна, - сказал Толя и повернулся к мужчине и женщине: - Большое спасибо, товарищи. Думаю, нет нужды предупреждать вас, чтобы ничего никому…
- Уж предупредили, - женщина старалась не смотреть на маму.
- Все будет в ажуре, товарищ капитан, - пообещал мужчина.
- Миша, проводи товарищей и подожди меня в машине.
Толя закрыл за ними дверь и сказал:
- Алла Сергеевна, у меня к вам самый последний вопрос. Так сказать, не для протокола. Личный, если позволите.
- Пожалуйста, - тихо проговорила мама.
- Вы, действительно, не знали, чем занималась Таня до отъезда за границу?
Мама промолчала.
- Неужели вы столько лет ничего не подозревали?
- Я должна отвечать? - Жалобно спросила мама.
- Нет, - быстро сказал Толя. - Как хотите…
- Вы знаете, Анатолий Андреевич, может быть, вам это покажется странным и неубедительным… Но мы с Танечкой очень оберегали друг друга, - мама помолчала и твердо добавила: - очень.
- Выздоравливайте, Алла Сергеевна. Всего вам доброго, - сказал Толя и вышел на лестничную площадку.
Козел со своей кодлой из пяти пацанов подошел к нашему подъезду, когда толина машина отъехала от дома. Козел посмотрел ей вслед и протянул компахе пачку американских сигарет:
- Посидите. Я поднимусь, узнаю, может, чего надо.
Пацаны тут же развалились на скамейке у подъезда, достали одинаковые разноцветные зажигалки и демонстративно закурили…
Козел открыл нашу дверь своим ключом и вошел в квартиру. Мама сидела на кухне, разглядывала мои детские фотографии.
- Кто-то был? - подозрительно огляделся Козел.
- Танечкины товарищи приезжали с ее прошлой работы.
- А чего у них тачка с ментовскими номерами?
- Что ты говоришь? - не поняла мама.
- Да, так… Чего-нибудь надо, Алла Сергеевна?
- Если тебя не затруднит, Юрочка, сходи на почту. Дай Тане телеграмму. Вот текст, - мама протянула Козлу тетрадочный лист бумаги. - Тут слова русские, только латинскими буквами. Сумеешь на бланк переписать?
- А чего там написано?
- «Чувствую себя хорошо. Задержись вылетом. Мама». И адрес.
- Так и переписать? - Козлу явно не понравился текст.
- Да. Только латинскими буквами. Вот деньги.
- Ладно, - сказал Козел. - А потом мы с пацанами хотели кое-куда свалить.
- Конечно, конечно, - поторопилась согласиться мама.
На почте Козел стоял за нетрезвым суетливым парнем лет тридцати.
Больше на почте никого не было. Только молоденькая девчонка за стеклом с полукруглым окошечком и надписью: «прием телеграмм и переводов».
Парень суматошно отсчитал из толстой пачки десятирублевок триста рублей, оставшиеся деньги - рублей двести - засунул в карман куртки и протянул девчонке бланк перевода: