Спрятала сберкнижку и почапала к маминой школе.
- Ну-ка, пойди сюда, Козел, - сказала я ему, когда нашла всю эту компанию за школой.
Они в открытую курили и разговаривали между собой сдавленными, искусственно-хриплыми приблатненными голосами.
- Кому Козел, а кому Юрий Петрович, - сказал он и оглядел меня, сукин сын, как взрослый мужик. Мне даже нехорошо стало.
Я хотела с ним только поговорить. Я подумала, что по возрасту он все- таки ближе ко мне, чем к моей матери, и поэтому разговор у нас может получиться почти на равных. Я думала, что я скажу, и он поймет.
- Ладно, Юрий Петрович. Поговорить надо.
- Четвертачок, - ухмыльнулся Козел, а вся его компания заржала.
Сколько раз я это слышала! Именно с такой интонацией. «Четвертачок», «чирик», «стольник», «полтинничек»… От ресторанных халдеев, подсаживающих нас к иностранцу, от гостиничных коридорных, от «траллеров» - таксишников, постоянно работающих с проститутками. Да мало ли от какой еще сволочи! И я платила. Я вынуждена была им платить. Но сейчас… Когда этот четырнадцатилетний подонок точно повторил привычную мне интонацию!..
- Годится, - спокойно сказала я и достала двадцать пять рублей. - Иди сюда.
Он, конечно, острил, назначая цену разговору. Он не ожидал, что я вот так, запросто, выну четвертной. И подошел ко мне этакой блатнячковой спецпоходочкой.
Я ласково положила ему руку на плечо, смачно плюнула на двадцатипятирублевку и с размаху влепила ее ему в лоб.
Он отлетел, ударился спиной о стену и упал на груду кирпича.
- Стоять!!! - рявкнула я его компании. - Только шевельнись кто-нибудь!
Не спуская с меня ошеломленных и ненавидящих глаз, Козел нашаривал рукой обломок кирпича.
Я подошла, наступила ему на руку ногой и сказала на его языке:
- Если ты, сявка неученая, Козел вонючий, потрох дешевый, еще когда-нибудь на Аллу Сергеевну Зайцеву, твою учительницу, поднимешь свой облезлый хвост или на ее уроке хоть слово вякнешь - по стенке размажу. Понял, засранец?
Продолжая стоять ногой на его руке, я достала из сумки «Данхилл» и зажигалку. Закурила и сказала ему:
- Ответа не слышу.
Козел скривился от боли и тихо проговорил:
- Понял…
- Вот и умница, - я повернулась к его перетрусившей кодле. - Всех касается. До свидания, дети.
И пошла. И ни словечка не услышала вослед.
- читала я когда-то любимые мною стихи.
- Что ты подглядываешь, Танька? Еще десять лет тому назад ты же весь этот ранний цикл наизусть помнила? - так мама хвасталась мною перед Эдиком.
- Вспомнила баба, як дивкой була… - усмехнулась я и захлопнула книгу.
Мы сидели в верхнем ресторане гостиницы «Европейская», куда Эдик пригласил нас с мамой на торжественный обед «для своих». Столик был сервирован «под большое декольте». Стоял роскошный букет роз в какой-то хрустальной фиговине. Тут же, между икрой, осетриной и паштетом, лежали наши свадебные фотографии и три книги, привезенные Эдиком специально для мамы из Швеции.
- Эдик, вы прелесть! - мама уже маханула немножко шампанского и с непривычки щебетала: - как вам это в голову так пришло?!
Она нежно погладила книги.
- Это не мне в голову, - честно сказал Эдик. - Это я спросил в Стокгольме у одного русского: «Что привезти из Швеции в Россию интеллигентной женщине средних лет?» Он сказал: «Пастернак, Высоцкий, Цветаева». Я пошел и купил.
- Так просто - «пошел и купил»! - поразилась мама.
- Да.
В «Европейской» я бывала всего два раза. Не моя епархия. Кому охота, чтобы тебя под любым предлогом вызвали в женский туалет и местные коллеги начистили там тебе рыло за нарушение конвенции?..
Однако, судя по тому, как официант разглядывал меня, мне показалось, что он меня знает. Мне лично его морда была совершенно незнакома. А он даже подмигнул мне, показав глазами на Эдика. И тогда я все просекла: этот сучонок хотел, чтобы я ему потом валюту сдала!
- Вы что-то собирались мне сказать? - спросила я его в упор.
- Нет, нет! Что вы… - халдей испугался, задергался и исчез.
А через минуту в полупустом дневном ресторане, как бы случайно, появился оперативник Леша Чумаков. Повел безразличным глазом вокруг и вышел.
- Давай выпьем за нашу маму, Эдик! - предложила я.
- Правильно. Если можно, я теперь тоже буду называть вас «мама», - Эдик поднял бокал.
- Конечно, конечно! - мама была прелесть! Я ее такой сто лет не видела. - Вы знаете, Эдик, последний раз в ресторане я была почти двадцать лет тому назад…
- Почему? - спросил Эдик.
Мама растерянно пожала плечами.
А я прихлебывала шампанское, которое ненавижу, и очень точно представляла себе, что сейчас происходит внизу…
…Чумаков берет трубку телефона и набирает номер:
- Толя? Привет. «Европейская» беспокоит. Чумаков.
- Здорово, Леша.
- Толя, ты недавно в отделе говорил, что у вас Татьяна Зайцева уже три месяца не появлялась.
- Ну?
- Так вот, она сейчас у нас в ресторане сидит. С фирмачем и какой-то теткой в возрасте. Цветы на столе, шампанское.
- А фирмач ваш?
- Да. Эдвард Ларссон. Швеция. Индивидуал.
- Знаю. Он у нас на «Инрыбпроме» жил. А тетка такая худенькая, лет пятидесяти?
- Да.
- Тогда - порядок. Это ее мать. Зайцева… Погоди. Сейчас посмотрю, - Толя лезет в свой талмуд, находит мои данные и продолжает: - Зайцева Алла Сергеевна. Преподаватель русского языка и литературы. В отношении основной профессии своей дочери находится в полном и счастливом неведении.
- Уж не перешла ли Татьяна к нам в «Европу» работать? А то своих хватает - не разгрести.
- Нет. Не бойся. Они только позавчера зарегистрировались. Теперь она у нас - мадам Ларссон.
- А где гарантия?
- Тоже верно. Но тем не менее…
Пока Эдик с помощью собственного карманного электронного калькулятора проверял счет, а халдей стоял рядом и смотрел в потолок лживыми глазами стукача и ворюги, мы с мамой разглядывали большие цветные фото из дворца бракосочетания.
- Лялька - все-таки красавица! - чуточку фальшиво восхищалась мама, чисто по-русски стесняясь того, что Эдик проверяет официанта уже по второму разу.
- А Сима? - Спрашиваю.
- Сима тоже очень интересная. И Ниночка, и Зина Мелейко… А я здесь совсем на себя не похожа.
- Жалко только, что Константин Иванович надрался.
- Таня! Ты же знаешь Лялиного папу!.. Нужно было смотреть. Боже! Как тебе идет белое! И фата… И Эдик в настоящем смокинге!.. Бесподобно!
Я немножко устала от маминых всплесков, достала инструкцию, полученную от Кисули и Гулливера, и сказала Эдику, который тщательно пересчитывал сдачу:
- Теперь мы должны в твоем консульстве легализовать наше свидетельство о браке и оформить приглашение на выезд…
В отличие от нашего первого посещения генеральный консул Швеции был сух и сдержан. Ни кофе, ни сливок, ничегошеньки…
Он еле скользнул по мне глазами, коротко поклонился и заявил Эдику:
- Вами займется секретарь. Прошу простить: дела.
Эдик тоже не больно расшаркивался. Зато я как можно обольстительнее улыбнулась консулу, напружинилась и сказала ему по-шведски:
- Вы крайне любезны, господин консул. Мы вам очень благодарны.
Моя домашняя заготовочка произвела фурор: консул удивленно поднял брови домиком, Эдик чуть не ахнулся в обморок, а старая грымза в золотых очках уставилась на меня, как на седьмое чудо света.
- Поздравляю, - кисло поклонился мне консул. - У вас редкие способности. Думаю, господину Ларссону неслыханно повезло. Как, впрочем, надеюсь, и вам, фру Ларссон…
За несколько дней до отлета Эдика мы с ним собрались в цирк. Спустились из его номера в холл «Европейской», и Эдик оставил меня у ларька с сувенирами, а сам пошел в бюро обслуживания «Интуриста» за билетами.
А неподалеку от меня льется такая бойкая английская речь с могучим русским акцентом. Я покосилась, а у колонны стоит хорошо поддавший «штатник» и его шикарно хомутают две интердевочки.
И вдруг слышу, одна говорит: «Джаст э момент…» И подваливает ко мне:
- Привет, Таня.
- Здравствуй, куколка, - говорю. - Ты кто?
- Я - Лиза-Кролик. Слышала?.. Мы тебя знаем и очень уважаем. Но наши девочки просили тебе передать, чтобы ты больше сюда не ходила. Пусть у каждого будет свой огород. А то… Зачем тебе всякие разборки?
Тут подошел Эдик с билетами в цирк.
- Познакомься, Кролик, - говорю я ей. - Это мой муж, Эдвард Ларссон. А девочкам передай, что я нахожусь в глухой завязке и конкуренции не составлю. Чао.
- Желаем тебе счастья, - успокоилась Кролик.
Когда мы вышли из «Европейской» на улицу, Эдик сказал:
- Какое странное женское имя - «Кролик»…
- Это не имя. Это - кликуха.
- Что?!
- Потом объясню. Пошли, пошли, а то опоздаем.
В антракте между первым и вторым отделением, пока на арене устанавливали клетку для львов, я вышла покурить, а Эдик встал в очередь за мороженым.
Иностранцев было в цирке - пруд пруди! Казалось, что «Интурист» откупил все места - от первого ряда партера до последнего на галерке. Тут тебе и по-польски, и по-французски, и по-немецки, и по-английски…
- Здравствуйте, Таня-тян. Хау ду ю ду. Ам вери глед то си ю.
Поворачиваюсь - стоит передо мной такой симпатичный джапан лет пятидесяти. Ни имени, ни фамилии, убей бог, не помню! Помню только, что он целую неделю был моим клиентом на прошлогоднем пушном аукционе. И еще помню, что он по-русски ни в зуб ногой. Ну, и платил, конечно, будь здоров. Как все японцы.
- Я видел вас с мужчиной, - говорит он по-английски. - И не хотел беспокоить. Но когда вы освободитесь, завтра или послезавтра, прошу вас позвонить мне в «Асторию». Вы помните часы работы пушного аукциона?
- Помню, - говорю. - Даже очень хорошо.
- Все остальное время я буду свободен для вас.
И дает мне визитную карточку, где чернилами уже написан его номер телефона в «Астории». И кланяется, кланяется…
А я-то вижу, что ко мне продирается Эдик с мороженым. И не успеваю объяснить японцу, что больше не работаю по той части, которая его интересует. Сую, как дура, визитку в карман куртки, и так торопливо говорю:
- Хорошо, хорошо… Простите меня, пожалуйста…
Японец тоже увидел Эдика и на прощание мне говорит:
- Целый год я не могу забыть дней, которые мы провели вместе. Жду, - и буквально растворяется в толпе.
Только мы с Эдиком взялись за мороженое, как раздался звонок. Все потянулись в зал. В проходе я чуточку отстала и выбросила в урну визитную карточку японца. Вались он, этот джапан, к такой-то матери!..
Взяла Эдика под руку, и мы, лопая мороженое, пошли смотреть львов.
На следующий день я заступила на суточное дежурство. С утра пошла нормальная больничная круговерть: уколы, перевязки, капельницы, таблетки…
- Таня! Борис Семенович вызывает!..
Бросаю все, бегу к заведующему отделением. Там же на подоконнике сидит наш молодой доктор Владимир Александрович.
- Здрасссьте, Борис Семенович!
Борис Семенович - милый, остроумный, доктор божьей милостью. Трус - фантастический! Со страху заложит кого угодно.
- Ну что вы со мной делаете, Таня?! Это просто нечестно! Как писать характеристику на человека, уезжающего за границу на постоянное местожительство?!
- Борис Семенович, дусечка! Ну что ж вы так убиваетесь?! Пишите любую, - успокаиваю я его. - Вы-то понимаете, что это дурацкая формальность?
- Не сходите с ума! Я должен взять на себя серьезную политическую ответственность, а вы…
- Подождите, Борис Семенович, - прерывает его Володя. - Что от вас требуется? Правда. Вот вы и напишите правду о Татьяне Николаевне. Я как профорг отделения тоже подпишу. Если это будет правда.
- А я продиктую, - говорю я. - «Татьяна Николаевна Зайцева - человек физически здоровый. Травку не курит, порошки не нюхает, укольчиками не задвигается. Выпивает с отвращением, исключительно для контактов, в соответствии со всеми указами и постановлениями. Она за мир, за дружбу народов. Ее основной жизненный лозунг - «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Политически грамотна, морально устойчива». Ну, как? Годится?
- Блеск! - восхитился Владимир Александрович.
- Не смейте превращать это в балаган! - закричал Борис Семенович. - Пара молодых идиотов! Я пожилой, беспартийный… Отгадайте, кто? Правильно!..
- Борис Семенович, это уже становится тоскливым, - Володя слез с подоконника.
- Я хотел бы, чтобы вы встали на мое место, Володя…
- Я тоже хотел бы.
- Таак! - разозлилась я. - Я чего-то не понимаю, Борис Семенович, вы даете мне характеристику или нет?
Борис Семенович трагически обхватил руками голову:
- Напишешь хорошую - спросят: куда же вы смотрели? Не работали с кадрами. Напишешь плохую - скажут: какого черта вы держали ее в своем коллективе?..
- Все! - сказала я. - Привет. У меня работа.
Во второй половине дня я расхаживала одну симпатичную деваху после операции. Она обнимала меня за плечи, я ее за талию, и так мы ползали по коридору отделения.
- Не держись за пузо, не разойдутся у тебя швы. Ступай смелей!
- Да, а вдруг… - ныла она.
- Хочешь, чтобы у тебя спайки образовались? Почему вчера провалялась лишние сутки?
- Тебя ждала. С тобой я не боюсь.
- Вот дурочка! Двигайся, двигайся… Дети есть?
- Двое. Четыре и полтора.
- А сейчас с кем они? С мужем?
- Мама из Харькова приехала.
- Как детей делать - так все умельцы. А как…
- Нет, нет, Танюша, он очень занят. У него работа такая. Все, Тань, больше сил нет…
- Леночка, дорогая! Давай еще разок пройдем!..
- Ой! - вдруг говорит Лена. - Толя!.. Мой муж.
Я посмотрела в конец коридора и увидела старшего опергруппы моей «спецуры» капитана милиции Анатолия Андреевича Кудрявцева.
В костюме с галстучком, в своих попсовых очечках, белый кургузый халат на плечах, в руке белый полиэтиленовый пакет. И оттуда цветочки торчат.
- Интересное кино, - говорю. - Это твой муж?
- Толя! - рванулась к нему Лена. - Ой, Танечка! Держи меня…
Толя подскочил, подхватил Лену с другой стороны.
- Тосинька, познакомься, - говорит Лена и повисает на муже. - Это Танечка. Она со мной после операции всю ночь просидела…
- Анатолий Кудрявцев, - представился он.
- Татьяна Зайцева, - говорю. В одну игру играем.
- Принес? - спрашивает Лена.
- А как же? - Толя достает коробку конфет и пять гвоздичек.
- Это тебе, Танюша, - говорит Лена. - За все, за все!..
- Спасибо, - говорю и нахально спрашиваю: - где это вы такие чудесные конфеты раздобыли?
А он так спокойненько отвечает:
- В одной интуристовской гостинице. В буфете.
- Уж не на валюту ли? - спрашиваю.
- Что вы! - смеется Толя. - У меня-то откуда?
Вечером мы с ним стояли вдвоем на первом этаже и курили.
- Оформляешься? - спросил он.
- Не говори… Справки, характеристики… Сдохнуть можно.
- Как же ты мать оставишь?
- Самый больной вопрос. Если бы и ее с собой…
- Она не поедет.
- Да. Тут ты прав.
Толя посмотрел на часы и протянул мне руку:
- За Ленку спасибо тебе, Таня.
- Не волнуйся, все будет о'кей. На работу?
- Да.
- Привет там всем.
- Хорошо.
Он ушел через двор, а я поднялась в отделение.
В районном овире меня приняла полная блондинка с приятным лицом - майор милиции. Явно за сороковник, но глаз живой, грим наложен более чем умело, руки красивые, ухоженные.