— Вадюша, если кто придет, меня нету. — Где же вы, Надежда Егоровна?
— Буду совещаться с Шатуновым. Ты видел, как он?
— Извините, Надежда Егоровна, не видел. Он всегда такой бесшумный, очень таинственный мужчина, прямо вам скажу.
— В чем таинственный?
Вадик шаловливо стрельнул подведенными глазенками.
— Ох стыдно сказать.
— Ну и не говори…
То, что Вадик не заметил прихода Мосла, меня не удивило. Как все юные геи, он вечно витал в грезах. В чем-то я ему завидовала. Точно так же он, скорее всего, не заметит, как однажды сбоку подкрадется смерть и разнесет вдребезги гнилую черепушку.
В туалете, плотно прикрыв дверь, достала мобильник и набрала номер, который нашла в записной книжке. Что-то подсказывало, если не успею сделать это сейчас, другой случай представится не скоро. Ни на что особенно не надеялась, облик секретного героя, возникший в воображении, был, скорее всего, не более чем фантазией, поэтому не расстроилась, когда услышала сперва длинные гудки, потом характерный щелчок и шорох ленты. Мужской голос бодро объявил: "Сидоркин, к сожалению, отсутствует, если хотите передать что-то важное, сделайте это после сигнала. Сидоркин вам обязательно позвонит".
Я тупо слушала шуршание ленты и не знала, что сказать. Пришлось набирать номер второй раз.
— Антон, дорогой, — окликнула тихонько, — ты когда-то спас меня, вырвал из рук изуверов. И у нас была восхитительная, волшебная ночь. Потом ты исчез. Позвони, пожалуйста. Позвони, как только сможешь, — и добавила после короткой паузы:
— Я соскучилась по тебе, Антон.
6. ОПЯТЬ ТУРКИ
Мосол привез меня в дачный поселок на двадцатой километре Калужского шоссе. У него была страсть менять машины и водителей чуть ли не каждый день, и на этот раз мы ехали в симпатичном желтеньком «Седане», за баранкой сидел незнакомый башибузук. Видимо, он был глухонемой, потому что Мосол разговаривал при нем совершенно свободно. Пока я звонила, он пару раз приложился к бутылке и заметно закосел, что было на него непохоже. Обычно водка его не брала, он только разбухал, наливался розовым соком, и бешеные очи проваливались внутрь черепа. А сейчас развезло. Он был в каком-то умильно-сладковатом настроении, как в сиропе. Лапал меня на заднем сиденье, но тоже как-то по-домашнему, без азарта. Повторил несколько раз, что товар сделал ноги и босс чрезвычайно доволен. В частности, и мной. Теперь мне, возможно, светят премиальные. Я не стала интересоваться, что это такое — премиальные, попросила его угомониться:
— Геннадий Миронович, мы не одни. Неужели нельзя вести себя прилично?
— Расслабься малек, — рокотал он. — Никто тебя не тронет, любому пасть порву, поняла, нет?
— Ага, — усомнилась я. — У вас, наверное, таких, как я, десятки. Только для забавы. Серьезных чувств вы, Мосол Миронович, не испытываете.
— Не-е, падлой буду. — Он вдруг посерьезнел, убрал лапы. — Ты особенная. Не токо я заметил. Из тебя, Надь, вполне возможно, центровую слепят.
— Объясните ваши непонятные слова.
— Чего непонятного? Центровой в бизнесе, как законник. Неприкосновенный. Со всеми полномочиями. Сходняком коронованный.
— Чем же я могу заслужить такую честь?
— Вопрос с закавычкой. Скоко пользы принес общему делу, стоко и получишь. Оценка идет по многим статьям. Но главное, конечно, поручители. Поручиться должны те, кому воры доверяют, не фраера. Причем кровь слить в залог.
— Вы, Мосол Миронович, немного выпивши, потому несете бог весть что. Откуда у бедной девушки такие поручители?
— Найдутся, Надь. Не трухай, найдутся. На смотринах не оплошай, а там видно будет.
Меня мутило от перегара, которым он дышал, и от его сивой рожи, и оттого, что опять шел разговор, в котором не понимала ни словечка. Но должна была соответствовать. В одном Мосолушка прав: у бизнеса и у урок общие законы. И там, и там, если догадаются, что только прикидываешься своим, — разорвут всей стаей.
К загородному особняку подъехали около полудня, когда ослепительное июльское солнце прокалило землю до какой-то почти яичной желтизны. Глухонемой водила покатил машину в каменный гараж, а мы с Мосолушкой чин чином, под ручку взошли на крыльцо двухэтажной виллы. Вор в законе, заметно нервничая, дал последнее наставление:
— Ты это, Надь… Ежели чего, гляди на меня. Подмигну правым глазам, значит, все путем. А вот так пальцами сделаю, значит, соображай. Поняла, нет?
— Еще бы! — сказала я.
В гостиной — батюшки светы! — ждала такая компания, что я обомлела. Вся Анталия сюда перебралась. Незабвенный черноокий, с жирным пузом Дилавер, кривоногие янычары Эрай и Хаги, а уж с ними сама кудрявая, розовощекая пышка Вагиночка с бокалом в руке. Не хватало, пожалуй, только ее муженька Вани Гуревича, не удивлюсь, если тоже подскочит на огонек. Увидев меня, все так заржали, будто цирк приехал. Вагиночка кинулась ко мне, затискала, затормошила, да с такой страстью и напором, что от ее визга и щипков померещилось, напала целая толпа.
— Ах сюрприз, ах сюрприз! — вопила ненормальная. — Ну что, рада, счастлива?! Видишь, кто явился? Видишь, кто по тебе истосковался?
Истосковавшийся Дилавер, господин мой, лучезарно улыбаясь, как подпаленный блин, поманил меня пальчиком. Одет был не в шорты и маечку, как привык, а в строгий европейский костюм и истлевал в нем от жара. На о пальчик я не отреагировала, напротив, сразу дала ему урок хорошего тона. Может, это не моя территория, но и не его тоже.
— Любезный Дилавер, конечно, приятно снова вас к деть, но у меня теперь другой повелитель, вот, познакомьтесь… Геннадий Миронович Шатунов…
Вагина опять заржала, и турки ритуально захлопал себя по ляжкам. Оказывается, "Генку все знают, он давно в колоде", и знакомить никого ни с кем не надо, а лучше поскорее поднять бокалы за счастливую встречу. Мосол толкнул меня в бок, на уголовной роже проступила почтительная улыбка. Всеобщее братание, милый розыгрыш большие люди принимают в свой круг несмышленыша о наставляют на путь истинный. Все они хитрили, но каждый на свой лад. Каждый держал в кармане заточку с собственным набором. Но из них я никого не боялась, если не считать Вагиночку. Она самая опасная здесь. И турок, и Мосла, и меня, грешную, она использовала как хотела трахала во все дырки. Но только, наверное, не все об этом догадывались. Я догадывалась, потому что была женщиной, и знала, как легко обломать рога практически любому мужику, но ведьму остановит лишь осиновый кол, вбитый в грудь. Господи, совсем недавно я считала ее подругой… Гордилась ее дружбой. Бесится от похоти, так что с того? С кем не бывает при муже-импотенте… Сочувствовала ей. Верила ее причитаниям: "Мой Ванечка без меня пропадет, он как дитя малое! Как мы все одиноки, Надин, как одиноки!"
Дилавер, насупившись, поднял бокал. Жирные миндалины глаз излучали суровую доброту.
— Госпожа Надин, душа моя… Помнишь, как читал Пушкин под небом Анталии? Ты читал, я слушал. Потом я читал, ты слушал. Нам было хорошо, не так ли, дорогая?
— Истинно так.
— Давай не омрачать встречу. Про твой успех нам все известно. Твой счет вырос в банке. Гену хочешь себе взять, бери Гену. Про нас думают, дикий народ, женщин за собак держим. Все врут гяуры. Настоящий турок — сердечный турок. Женщину ценит как музыку, как красивый ковер. Впереди тебе трудный тет-а-тет с одним человеком. Давай выпьем вина за твою удачу. Это тост. За тебя, Гена, тоже пью. Надин себе забрал, не жалко. Потом опять отдашь. Друзья познаются в беде, у русских говорят. Пей, Гена, до дна. Госпожа Надин на всех хватит.
Пока он говорил, Эрай и Хаги важно согласно кивали, верные болванчики, стиснув Вагиночку с боков, опасаясь, что вредный Мосол и ее отнимет. Сама опять чуть не лопнула от сдерживаемого смеха. Чт-то на нее сегодня смехунчик напал. Я поблагодарила Дилавер за лестные слова и выпила вместе со всеми. Мосол выпил вина, хотя и с брезгливой миной: водки не было. Шепнул мне на ухо:
— Молодец, Надюха. Нормально врезала обезьяне. Сказал негромко, но слышали все — и как-то странно на него посмотрели. Как на покойника. Никто никуда не спешил, сидели перед камином, где потрескивали декоративные поленья. Будто кого-то ждали. В тишине ангел пролетел. В комнате были лепные потолки с ангелочками, на полу — зеленый ковер. Мебель обычная, примерно тысяч десять баксов за гарнитур. Итальянская. Фирма «Монако». В окно ломилось солнце, не сочетающееся с камином. Ляка сказала:
— Надюш, прости, что так получилось. Наверное, на меня обижаешься, но поверь, иначе было нельзя. Я не пряталась, но ты должна была справиться сама. И справилась отлично. Но рисковать мы не могли. Игра крупная, когда-нибудь сама все поймешь. Не хмурься, прошу тебя. Все хорошо, дитя мое. Теперь опять будем вместе.
— С чем я должна была справиться? С Иванцовой?
— С Иванцовой в том числе. И еще доказать, что в тебе не ошиблись, просчитали правильно. Ты же не думаешь, что это случайный выбор?
— Я ведь просила оставить меня в покое, — лишние слова, но вырвались помимо воли.
Вагиночка улыбнулась покровительственно.
— Конечно, просила… Я помню… но разве нас кто-то спрашивает, милочка? И меня никто не спрашивает. В большом бизнесе приходится делать то, что нужно. Или оказываешься на помойке. Третьего не дано.
— Почему выбрали меня?
— Решают специалисты. Для той роли, какую тебе дали, Необходимо сочетание многих качеств, честно говоря, я в этом вопросе тоже не Копенгаген. Алчность, молодость, внешние данные, повышенная живучесть, ум — короче, целый букет. Все это у тебя есть. За тебя, родная!
О как мне хотелось выплеснуть рюмку в похотливую светящуюся материнской нежностью рожу! Но я этого не сделала. Чокнулась с ней, и с Дилавером, и с кривоногими, и с любезным Мосолушкой.
— На теперь подарок, — во всю черноту размаслился Дилавер, — Бери, лубовь моя.
Протянул сафьяновую коробочку, я открыла: точно такие же золотые часики, какие подарил в Анталии.
— Прозит, — поклонилась я, — Буду коллекционировать, У вас щедрое сердце, господин мой.
— Турецкая дешевка, — ревниво заметил Мосол, и опять все присутствующие посмотрели на него странно. Ляка сказала:
— Прошу прощения, господа, мы с Надин покинем вас ненадолго, потом, надеюсь, продолжим пир в более уютном месте.
Кивнула мне — и я потянулась следом. Мужчины проводили нас понимающими взглядами.
Идти пришлось недалеко — на второй этаж и налево. Роскошно обставленный дачный кабинет в дизайне «Санта-Барбары». У окна высокий солидный мужчина в светлом летнем костюме. Лицо в тени, но я его сразу узнала — Гай Карлович Ганюшкин. Он пошел нам навстречу, дружески обнял Вагину, чмокнул в щеку.
— Погуляй пока, Елочка, сделай милость. Мы с девочкой малость побеседуем наедине.
По недовольной гримасе я поняла, Вагина не ожидала, что ее так бесцеремонно выставят.
— Как угодно, Герник, но я думала…
— Не думай, дорогуша. — Магнат усмехнулся одной щекой. — За тебя уже подумали.
Какая-то особая издевка таилась в его словах и учтивом тоне. Вагина вспыхнула, развернулась и вылетела из кабинета.
— Ишь ты, — сказал Гай Карлович, обращаясь уже ко мне, — Она думала. Интересно, каким местом? Удивительно бесцеремонная особа, вы не находите, Надин?
— Нет, не нахожу… Почему она назвала вас Герником? По-моему, вас зовут Гаем Карловичем.
— По-разному зовут. Не забивай голову ерундой. Садись сюда, на пуфик, чтобы я мог получше разглядеть… Скажи, детка, ведь мы, кажется, встречались? Помню-помню эти пухлые губки и ясные глазки… Приятно, когда молодая умеет себя подать. Этому в школе не научат.
— Благодарю, синьор Герник.
— Надюшик, девочка ты умненькая, битая, поэтому давай прямо к делу. Извини, ни на что другое сейчас времени нет. Может в другой раз… У тебя, кстати, какое образование?
— Высшее. Диплом ВГИКа. Режиссер и актриса в одном лице.
Ему ответ понравился, и вообще я ему нравилась, я это заметила еще при первой встрече. Но это ничего не значило. Для таких людей, как Ганюшкин, эмоции не имеют значения. Тем более все, чего душа пожелает, они получают без труда. В этом их сила и слабость. Слабость крупных хищников заключается в том, что от постоянного пресыщения им иногда лень лишний раз щелкнуть челюстями.
— Круто, — одобрил он. — Режиссер. Кто бы мог подумать! С дипломом — это тебе Гарик Рахимов удружил?
Сердце захолонуло: знает про Гарика, знает про меня все, значит, крепко заглотнул. Видно, это не тот случай, когда лень щелкнуть челюстями.
— Гарик, да… Но я сама всегда мечтала стать режиссером.
— Вот и отлично. Вот мы и снимем киношку с твоим участием. Но придется напрячь силенки. Не дай бог оступиться, сценарий ювелирный. Что-то хочешь спросить?
По привычке я уже отметила некоторые его особенности, за которые можно зацепиться. Например, внешность. Не красавец, конечно, и не урод. Холеный мужичонка с едва намечающимся брюшком. Морда скорее приятная, чем отвратная, если бы не носяра. Нос приметный, с подвижными, как цветочные лепестки, ноздрями, чуткий, как у насекомого. Наверное, именно энергичный носяра лучше всего отражал его характер. А характер такой, что случайно зацепишься — обдерешься до крови. Ну, это уж у них общее, родовое, у всех победителей жизни. Это мы всегда учитываем.
— Гай Карлович, раз уж оказали мне честь, — я смущенно потупилась, — раз приняли участие… Позвольте признаться чистосердечно?
— Ну?
— Вы мой герой. Гай Карлович, мой жизненный идеал, для вас я готова на все. В самых смелых мечтах не могла представить, что когда-нибудь буду сидеть вот так запроса рядом с великим человеком. И мне очень страшно, что я не сумею угодить.
Обычно на такие невинные девичьи признания они клюют безотказно, но этот, похоже, был чересчур умнее, чем я предполагала. По свекольной морде пробежала тень смеха, носяра дернулся вверх-вниз, как поплавок.
— Не мели чепуху, красавица, это необязательно… Лучше запомни, что скажу. Главная твоя задача — загарпунить Громякина. Намертво. Чтобы не ворохнулся. Это трудно, понимаю. Он человек ломаный, дурной. Даже говорить о нем как о человеке не совсем верно. Животное, чудовище. Но он нам нужен. Мы на него сделали ставку, вложили средства. И ты должна его приручить. С помощью подруги, разумеется. Справишься?
— Приручить Громякина — это как? В постель уложить, что ли?
— В постель — мало. Надо, чтобы кормился из твоих рук. Честно говоря, я была поражена.
— Гай Карлович, вы серьезно? Может, вы меня с кем-то путаете? Я обыкновенная московская путана. С какой стати он вдруг будет, есть из моих рук? И потом — у него есть Иванцова. Я ей в подметки не гожусь.
Ганюшкин недовольно сдвинул брови, носяра поник.
— Не умствуй, Надя. Каждый солдат должен знать свой маневр. Иванцова — это Иванцова, ты — это ты.
— Есть другая народная мудрость: всяк сверчок знай свой шесток.
— Ты не сверчок, Надин, а результат научного отбора. Ошибки нет: зверюга на тебя среагировал. Пока вяло, но импульс есть.
— Откуда известно?
— Наводил справки о тебе. Кто, откуда? Чем болела? Есть и другой красноречивый фактор. Шуганул двух любимых петушков. Неделю к ним не прикасается.
— А к Иванцовой?
— Не дерзи, Надя, если хочешь, к Иванцовой тоже… Повторяю, Громяка нам нужен в товарном, упакованном виде. И как можно скорее. Раз уж помянула свою подругу, скажу, Иванцова не справилась. К сожалению, придется ее наказать. Надеюсь, с тобой этого не случится.
Он сидел так близко и был такой тихоголосый, домашний рассудительный, и все же от него веяло ужасом, как из преисподней.
— По ряду причин, — продолжил наставительно, — с Громякой мы не можем использовать более действенные, активные способы сотрудничества. Поэтому, Надя, прошу тебя, не сорвись. Глупо сломаться в начале блестящей карьеры, которая перед тобой открывается. Согласна?
— Да, но… Что все-таки я должна сделать?