Так, в этот день, возвращаясь в Босолей после десяти дней отсутствия, он более заботился о том, чтобы вернуть себе настроение, которое у него было тогда, когда он желал любви Клотильды, нежели предаваться своей злобе. Обладая честным характером, он боялся того, что могли постигнуть истинные мотивы его действий, и опасался, не очень понимая почему, как бы мадам Бофорт не была поставлена в известность того, что произошло, и, глядя на него, в то время как он ничего не подозревал, не подумала, что он пытался отыграться на ней, потерпев неудачу в другом месте.
— Как поживаете, милый друг, — сказал он, как только его провели к ней.
— Очень хорошо, просто великолепно. А вы-то сами? Как так случилось, что вы так долго не вспоминали о том, чтобы прийти сюда? Напрасно. На днях я принимала одну молодую женщину утонченной красоты, которая бы, я в этом просто уверена, вам непомерно понравилась.
Гиттар и бровью не повел. Он всегда боялся выдать свое разочарование. Как свойственно человеку улыбаться, когда ему больно, так скрывает он свое разочарование, как скрывают все, что вас принижает. Гиттар испытывал смущение. Он был уверен, что мадам Бофорт виделась с Пенне, и опасался, как бы те не представили его в неприглядном свете. Как если бы возвратившись из путешествия, он боялся массы вещей, и его главным желанием было убедиться, что ничего не изменилось, узнать то, что могли о нем рассказать, тут же поправить ошибки, дабы вместо того, чтобы поддержать его врагов, его собеседница разделила, хотя бы внешне, его точку зрения. И, вместо этого, он узнавал, что приходила молодая женщина, и, вслед за его инстинктивным страхом перед всем новым, последовало горькое чувство, какое испытывают, когда счастье проходит мимо.
— Эта молодая женщина, — продолжила мадам Бофорт, — настолько привлекательна, что мсье Гюг Морэн, которого вы знаете, сразу же в нее влюбился.
Имя "мсье Морэн", услышанное из уст мадам Бофорт, произвело странное впечатление на Гиттара. Она произнесла это вполне французское имя с долей иронии, которая ускользнула от Гиттара и которая, напротив, показалась ему восторженностью.
— К тому же, — продолжила мадам Бофорт, — вы ее сейчас увидите, за чаем, как, естественно, и мсье Морэна, который, конечно же, не преминет зайти.
И сразу же, Гиттар проникся глубокой неприязнью к этому мсье Морэну, которого знал по одной-двум встречам у друзей и который до сих пор казался ему самым заурядным человеком. Одно из неприятнейших ощущений, а именно ощущение расточительного изобилия, ослепило его. Он не знал более, на кого направить свое внимание. Его дожидались со всех сторон. В то же время, как он хотел остаться наедине с мадам Бофорт, ему не терпелось увидеть эту молодую женщину, и он страдал оттого, что мсье Морэн опередил его, потому что, как не слишком удачливый в любви мужчина, он полагал, что важно было прийти первым. Когда он был юношей, не от трудности ли угадать тот момент, в который женщина решала завести любовника, происходила его великая грусть?
Его заботы в один миг улетучились. Чтобы вернуть себе покой, он думал только об одном: сменить тему разговора. Изо всех своих сил он желал, чтобы эта молодая женщина, которую он уже неделю надеялся встретить, не пришла. Поскольку он был не один, перспектива прихода третьего, пусть это было лучшее для знакомства, почти всегда беспокоила его.
— Милый друг, я не очень хорошо себя чувствовал и, несмотря на все мое желание, не мог прийти навестить вас.
— Теперь, я надеюсь, вы чувствуете себя лучше. У меня тоже не все ладилось. Я упала и вывихнула ногу. Так что не глядите вниз. Мне так стыдно, что у меня одна лодыжка больше другой.
Гиттар учтиво отвернул голову. Он следил за собой, но на его лице было то фальшивое выражение, что бывает у людей, которые знают, но не подают вида. Исподволь, он придавал огромное значение любой своей оговорке, любому выражению, любому жесту.
— Но я это сказала для смеха, — продолжила мадам Бофорт, — вы можете смотреть. В моем возрасте уже не кокетничают.
Гиттар со стыдом опустил глаза и, подымая их, даром, что ничего не заметил, сказал:
— Не так уж заметно.
Эму хотелось нравиться хозяйке. Ему хотелось вернуть себе прежнюю непринужденность, но, чтобы он ни делал, он чувствовал, что утратил ее. Ему вдруг показалось, что причиной этой утраты было не сколько то, что произошло за это время у мадам Бофорт, но то, что произошло в нем самом. Он понял, что его безумная надежда стать любовником Клотильды смущала его на этот счет. Эму казалось, что он предстал в смешном свете, и все кругом уже знали об этом. Перед лицом мадам Бофорт он испытывал что-то вроде вины. Он больше не мог сдерживаться. Он хотел получить ясность. Он спросил:
— Милый друг, вы случайно не видели Пенне. Я так мало выходил последнее время, что даже и не знаю, как у них дела.
Он боялся того, что скажет мадам Пенне, и с внезапным вниманием ожидал ответа на ее губах.
— Пенне?
— Да, милый друг, Пенне.
— Но я не понимаю, на что вы намекаете.
— Ну как же, милый друг, Пенне: мсье и мадам Пенне…
— Ах, да, я знаю. У меня плохая память на имена. Но конечно. Я встречалась с ними, два дня назад, за чаем. Из того, что было сказано, выходит, к тому же, что вы им нанесли памятный визит, исторический, как я знаю!
— Как это, — спросил Гиттар, побелев лицом.
— Я не знаю, что произошло, но, мне кажется, что я припоминаю о том, что вы доставили им много неприятностей. Я вам просто скажу, что мне повторяли. Вы знаете, как мало я придаю внимания всем этим россказням. Если бы им следовало уделять какое-то внимание, то не осталось бы времени для собственных дел.
Гиттар больше не пытался определить долю искренности, содержавшейся в этом ответе. У него создалось впечатление, что мадам Бофорт знала гораздо больше, чем показывала. Между тем, он покраснел от мысли, что мог показаться ей дурно воспитанным, чтобы любезничать в то время, как он неуклюже пытался покорить Клотильду. Любезность мадам Бофорт в итоге успокоила его на счет последнего предположения. Казалась, она до сих пор не знала о чувстве, которое в нем возбуждала. Она определенно не притворялась. Разве не сожалела она о том, что он не застал у нее столь привлекательной молодой женщины?
— Но я не доставлял им никаких неприятностей.
Он горел желанием уладить это недоразумение, рассказать все до мелочей, но понял, что не должен был этого делать, что это значило бы обмануть доверие, которое оказал ему мсье Пенне. "Доверие, — сказал он про себя, словно это слова, с повторением приобретало больший смысл. — Доверие! Но он не оказывал мне никакого доверия: все было подстроено. Они хотели посмеяться надо мной. Хорошо же! Вот посмотрим! Они приняли меня за ребенка. Хорошо же! Почему бы мне ни стать этим ребенком? Все, что мне рассказал мсье Пенне, надеюсь, правда".
— Под конец, я, кажется, поняла, — продолжила мадам Бофорт, — что вы повели себя несколько неожиданным образом.
— Оказались бы вы на моем месте, милый друг. Когда мужчина просит вашего посредничества между ним и женщиной, которую любит, а затем от его собственной жены вы узнаете, что то, что вы считали секретом, вовсе не секрет, здесь есть чему удивиться.
— Он вас просил о подобной услуге?
— Конечно.
— Но какие же тогда отношения между всеми вами?
Гиттар испытал смущение от этого вопроса. — Отношения людей, которые мало знакомы друг с другом.
— Это и в самом деле довольно странно.
— Никогда не приятно говорить плохо о своих ближних, — философически заметил Гиттар. — Но правда состоит в том, что это люди безнравственные. Создается впечатление, что жена потакает романам своего мужа, что тот потакает романам жены и что… Послушайте, как они постыдно кривлялись передо мной, он, мсье Пенне, сказал с наивным видом своей жене следующее: "Я только хотел узнать, что приключилось с малышкой Андре. Если бы ты захотела, я бы точно так же попросил его навести справки о твоем друге Крупе". Его — это значит меня. Уверяю вас, это уму непостижимо. И затем, естественно, они нашли забавным, что я не захотел поддаться на этот розыгрыш.
— Это не совсем то, что мне они рассказывали, — сказала мадам Бофорт. Похоже, что мсье Пенне, как многие мужчины, имел связь на стороне, связь, которую он, кстати, не скрывал от своей жены. Мадам Пенне очень добра, и, когда узнала об этом, она просто попросила мужа уехать из колонии, на что тот и согласился. Она равным образом прекрасно поняла, что муж ее хотел получить известий от этой женщины, с момента, как тот перестал что-либо скрывать от нее. Таким образом, получается, опять же из того, что мне рассказали, что вы, узнав о тайне мсье Пенне, захотели воспользоваться этим, чтобы покорить Клотильду, за которой, к тому же, — и все это заметили — вы ухаживаете, я уже не знаю как давно.
— Это все гнусные сплетни, — вне себя воскликнул Гиттар. — Я никогда не ухаживал за Клотильдой. Это слух, который она распустила, чтобы выставить меня в смешном свете. Как вы полагаете, разве мог бы я любить кого-то другого, если бы был влюблен в нее? Мое сердце свободно.
Именно в этот момент молодая женщина, чью красоту превозносила мадам Бофорт, вошла в салон.
— Как вы поживаете, мадам? — сходу сказала она, с решительностью направляясь к хозяйке.
Она удивительно приветливо улыбалась, и Гиттару показалось, что она была счастлива от того, что у нее, в этом чужом городе, была подруга.
— Представлю вас, — сказала мадам Бофорт, — мсье Гиттар.
Затем, оборачиваясь к последнему, она продолжила:
— Мадам Тьербах.
— Но я много слышал о вас, — с радостью сказал Гиттар. — Ваш муж очень хорошо знает одного из моих больших друзей, мадам Альбермарль. Вы, несомненно, с ней также знакомы.
— Не имела удовольствия, но мне кажется, я действительно слышала имя Альбермарль. Оно мне знакомо.
— Удивительное совпадение, — сказала мадам Бофорт.
Бригитта Тьербах была женой немецкого врача. Тот направил ее в Ниццу из-за ее здоровья, и единственная рекомендация, которую он мог ей дать, была к мадам Бофорт.
Молодая женщина уже неделю жила в неком санатории, которых так много на Юге. После того, как мадам Бофорт представила ее Гиттару, та выказала некоторую робость. Он был оглушен ее красотой, но не осмеливался показать этого, боясь, как бы не показалось странным, что он влюблялся в каждую женщину. Между тем, поскольку мадам Бофорт, казалось, забыла о репутации нашего героя, он подумал, что совершенно напрасно мучился угрызениями совести. И, впервые, он улыбнулся молодой женщине. Но та отвернула голову и чуть ли не сразу спросила хозяйку о Морэне.
— Он должен сейчас подойти, я надеюсь, вы будете довольны, — ответила та.
Радость, что отобразилась на лице Бригитты, причинила боль Гиттару. Его охватила глухая ненависть. Этот Морэн, который и раньше ему казался фатом и к которому он теперь ревновал, будет ли он всегда стоять на его пути?
В действительности, Морэн не представлял собой особенной опасности, что, несомненно, и объясняло содействие мадам Бофорт его ухаживаниям за Бригиттой.
Это был человек сорока лет, любивший общаться с женщинами и неспособный иметь каких-либо достойных порицания намерений. Он любил услужить. Мысль снискать какую-либо выгоду из своей любезности ему даже не приходила в голову. Последний раз, когда он видел эту молодую женщину, он рассказал ей множество историй о Франции, так, что та была глубоко развлечена его обществом. Таким же представлялся этот человек мадам Бофорт. Но наш герой видел его совсем в другом свете. Он разгадал в нем своего соперника, и он, безусловно, не ошибался, поскольку этот человек его не переносил. Изобличенный, он, в ответ, конечно его ненавидел.
С тех пор, как мсье Морэн был в обществе молодой женщины, Гиттар чувствовал, как росла его враждебность по отношению к нему. Не одна только ревность была ей причиной, но сам факт, что какой-то неприглядный мужчина мог надеяться на то же счастье, что и он. Кроме того, было необъяснимо, почему Бригитта могла говорить с Морэном так, как она это делала. Точно так, как он жалел Клотильду, ему хотелось остеречь эту молодую женщину против искушения. В этот момент мадам Бофорт сказала:
— Мсье Гиттар, которого я вам представила — друг мсье и мадам Пенне, которых, вы, должно быть, помните, встретили у меня прошлый раз. Не так ли, милый друг?
Молодая женщина улыбнулась, сказав: "Неужели?", словно эта дружба была милостью, прибавлявшей интерес нашему герою. Но он оставался каменным, внешне, поскольку про себя, при невозмутимой наружности, он только что отметил в этом "не так ли, милый друг" ироническую нотку. Но, будучи очень ранимым, или, по крайней мере, полагая таким быть, Гиттар держал за принцип пропускать все свои мимолетные впечатления, относиться к ним с той же брезгливостью, как ко всем несуразным мыслям, которые приходили ему в голову, и принимать вид суровый, безучастный, честный и непорочный, что получалось не совсем естественно, потому что как ни старался он скрыть задетого самолюбия, на лице его все равно что-то оставалось.
— Мы говорили о вас, — продолжила мадам Бофорт, прежде чем обратиться к мадам Тьербах. — А вы, Бригитта, вы не подозревали, что встретите мсье? Кстати о Пенне, я забыла вам сказать, милый друг, они поделились со мной важной новостью. Они приглашены на торжество, которое состоится на следующей неделе. Вы, конечно же, не получили приглашения, — и я тоже. Нужно, — не правда ли? — официально принадлежать высшему свету иностранцев, как эти славные Бордле.
— Действительно, я ничего не получал, — ответил Гиттар.
— Не торопите события!.. Дирекция нашего "Гранд Отель" помнит обо всех, даже о вас. Бригитта, мсье Морэн уже приглашен.
Гиттар был бледен. У него было ощущение, что мадам Бофорт он представлялся незначительной фигурой, и ее недомолвки не сбивали его с толку. Это принижало его в глазах Бригитты, на которую он хотел бы произвести впечатление, как и Морэн. Поскольку он был из тех людей, которые гордятся теми преимуществами, которые никого не волнуют. И в самом деле, какая этой молодой женщине разница с того, был Гиттар приглашен или не был?
В этот момент мсье Морэн в свою очередь проник в салон. С протянутой рукой, он подошел к мадам Бофорт и, в момент, когда та подала ему свою руку, вместо того, чтобы ее пожать, вкрадчиво погладил.
— Как поживаете, дружочек? А ваша очаровательная лодыжка?
Затем, поворачиваясь к Бригитте:
— Ну что, мадам, вы привыкаете к нашим краям? Вы посетили, как я вам посоветовал, Океанографический музей? Не правда ли, это чудо? Расставшись с вами, я жалел, что не повел вас сам. Я лично знаком с князем, который был рад бы собственноручно показать нам все эти чудовищные красоты, которые он привез из своих путешествий.
Затем, заметив Гиттара:
— Мсье, конечно же, согласен со мной?
Гиттар в знак согласия кивнул головой, но размышлял о словах, произнесенных Морэном: "Я жалел, что не назначил вам встречи" и думал: "Это приманка. Он не хочет пугать мадам Тьербах тем, что сразу пойдет ее провожать. Он слишком хитрый. Благодаря этому, у него сейчас появится возможность больше не жалеть о своей забывчивости". И с глубокой радостью отметил он, что молодая женщина не придавала никакого значения его сожалению. Между тем, чтобы не выглядеть ревнивым или раздосадованным, Гиттар включился в беседу:
— Но мадам, несомненно, пробудет в наших краях достаточно долго, чтобы иметь возможность сходить туда снова.
— Я там еще не была.
Тогда, перебивая всех, Морэн подхватил:
— Отлично! Чтобы эта нерадивость послужила вам на пользу, мы завтра же вместе туда пойдем.
Оба мужчины, которые так долго ухаживали за мадам Бофорт, больше не вспоминали о ней. Ее, к тому же, это, казалось, нисколько не смущало. Затмение, которому ее невольно подвергла мадам Тьербах, оставляло ее безразличной. Напротив, она видела в этом подтверждение своей власти, поскольку прекрасно знала, что достаточно было одного ее слова, чтобы все прекратилось. Между тем, это безразличие, которое она выражала к этим двум мужчинам, было настоящим лишь по отношению к Морэну. В том, что касалось его, ее позиция была ясна. Она представила его молодой женщине, поощряя его ухаживания за ней, убеждая его, что Бригитта была тем, что ему было нужно. Она забавлялась построением всей этой истории, чтобы развлечься, и она все еще чувствовала себя полновластной. Но в том, что касалось Гиттара, было по-другому. Начать с того, что ей показалось странным его молчание на протяжении многих дней. С другой стороны, рассказы Пенне раскрыли ей глаза, и хотя она не имела к нему ни малейшей склонности, она находила оригинальным с его стороны ухаживать за ней в то же время, когда он пытался соблазнить мадам Пенне. Уже все это вызывало в ней плохое расположение к нему. Но что переполнило чашу, так это то, что ему, без малейшего поощрения с ее стороны, тогда как она дала понять, что Бригитте нравилось общество Морэна, хватило спеси, после того посмешища, на которое он себя выставил, начать снова, полагая, что никто не замечал его маневра. В то время, как она так думала, Гиттар, ни о чем не подозревая, продолжал соперничать с этим Морэном, которого ненавидел столь заметно, что всех этим смущал. Поскольку тот с излишним пылом обращался к мадам Тьербах, мадам Бофорт сказала ему: