11
Весна пришла в Филадельфию в апреле. Джон и Абигейл затосковали по своим зеленым полям и голубым холмам. Абигейл стала укладывать свои личные вещи для поездки на Север.
— Джон, сколько времени, по-твоему, мы пробудем дома?
— Довольно долго. Я не хочу быть в Филадельфии во время голосования: могут подумать, будто я хочу быть переизбранным на пост вице-президента.
— Имена выборщиков будут известны к четвертому декабря?
— Да. Я сяду в кресло председателя третьего декабря. Сессия будет короткой. Обе палаты хотят закончить дебаты до дня вступления президента в должность, до четвертого марта, и после этого немедленно разъехаться.
Этот последний год не был для Абигейл счастливым, она часто болела, и ее раздражала суета вокруг нее. Последние месяцы она чувствовала слабость, словно ее тело расшатывал внутренний конфликт, не поддававшийся контролю ни рассудка, ни воли. У нее было мало сил, чтобы бороться с эпидемией, охватившей город, думать и говорить о болезнях других.
— Ты не обидишься, если я какое-то время отдохну? Я хотела бы три месяца побыть дома. Тебе будет неплохо с семьей Сэмюела Отиса, она ведь словно вошла в нашу семью.
— Ты заслужила отдых. Что, по твоему мнению, следует сделать с домом и мебелью?
— Если ты не собираешься возвращаться до декабря, то срок нашей аренды истечет. Думаю, что нам следует сдать мебель на хранение, вернуть дом владельцу и выждать, может ли он сдать его в аренду и вернуть нам арендную плату за неиспользованные шесть месяцев.
Джон склонил голову на грудь.
— Здесь велик спрос на дома, — сказал он. — Владелец — разумный человек. Даже если мы сэкономим достаточно, чтобы оплатить перевозку и хранение…
Они вовремя возвратились на ферму, и Джон мог освободить брата Питера от обработки полей. В Филадельфии остался Томми, проходивший юридическую стажировку. Город Брейнтри разделился на две половины, и по предложению Ричарда Кранча их половина получила название Куинси в честь деда Абигейл. Из Бостона приехал Джонни. Абигейл неспешно возилась с посадками роз, привезенных ею из Англии. В доме не хватало мебели, новшеством был лишь линолеум, уложенный Мэри Кранч на полу в гостиной прошлой весной. Кузен Коттон приобрел для них несколько кроватей и подушки, что касается погреба, то он был забит провиантом.
Абигейл была довольна, у нее не лежала душа заниматься подобными мелочами.
Мысли Джона и Абигейл занимали предстоящие выборы. Будет ли переизбран Джон? Во время первых выборов существовала одна партия — федералисты. Остальная часть электората состояла из скептиков, недовольных, борцов за права штатов, объединившихся под крышей антифедерализма. По сути дела, не возникло каких-либо новых проблем. Однако на этот раз в борьбе участвуют партии, возникает перебранка, которая, как опасался Джон, вызовет раскол в стране. Томас Джефферсон дал ясно понять, что не станет оспаривать у Джона пост вице-президента. Александр Гамильтон также не стремился получить этот пост. Следующим вице-президентом хотел стать Джордж Клинтон, переизбранный на пост губернатора Нью-Йорка. Он продемонстрировал, что под его знамена собираются диссиденты. Вокруг него сплотились некоторые штаты.
В иное время это расстроило бы Джона. Но на сей раз он решил, что споры не должны нарушать семейный покой. Он отказался поехать в Филадельфию даже после того, как Александр Гамильтон написал ему тревожное письмо, сообщая, что отсутствие Джона подрывает его шансы. Джон по-прежнему придерживался обещания, данного ранней весной, что примет пост лишь после того, как будут избраны выборщики. Второго ноября он проголосовал в Доме собраний Брейнтри. Абигейл сожалела о том, что не может голосовать.
19 ноября 1792 года они мирно расстались, как если бы Джон уезжал в Бостон, договорившись регулярно обмениваться новостями за неделю.
Томми составит компанию отцу в Филадельфии, а Брислер станет обслуживать Джона. При ней оставалась девятнадцатилетняя Луиза, ставшая для нее почти дочерью. Абигейл наняла пожилого работника, недостаточно сильного для работы в поле, но надежного, к тому же при ней был молодой Джеймс.
Абигейл отдыхала душой, не думала над проблемами, не тревожилась. Когда после отъезда Джона начался сильнейший за многие годы снежный буран, она не стала волноваться, а перевела овец с пастбища в перестроенный каретный сарай. Время текло размеренно. Она вспоминала, как чувствовала себя, когда Джон находился за три тысячи миль от нее; тогда, четырнадцать лет назад, время, казалось, застыло, сдерживая свой бег.
Всю неделю Абигейл с удовольствием думала, что сообщит Джону уйму новостей; срубленные деревья для строительства закромов, будут доставлены, как только позволит снег; дороги к побережью превратились в болота, но, когда они подсохнут, на фургонах доставят водоросли для удобрения полей, сосны из их леса перевезут на лесопилку и сделают доски.
Письма Джона доставляли ей не меньшее удовольствие, чем написание собственных. Ему был оказан хороший прием, когда он занял кресло председателя сената. Ему удобно в доме Отиса, в комнате, где окна выходят на юг, где днем и ночью горит камин. Он слушается совета Абигейл находиться в тепле, ибо «сырость и озноб всепроникающи». Но он не в состоянии проспать ночь напролет. Ему не нравится одиночество.
Федералисты показали хорошую организованность и вдохновенно провели кампанию в поддержку Джона. Губернатор Клинтон получил все голоса выборщиков Нью-Йорка, Северной Каролины, Виргинии и Джорджии.
Джефферсон завоевал голоса Кентукки, ставшей штатом в июне 1792 года. Джон завоевал явное большинство — семьдесят семь голосов против пятидесяти, отданных за Клинтона.
Абигейл старалась побольше отдохнуть. На чай приходили Мэри и кузен Коттон. Это было единственное развлечение, которое позволяла себе Абигейл, если не считать воскресных визитов Джонни, который сопровождал ее в церковь и обедал у нее. Его дела шли не очень хорошо. По совету отца он начал участвовать в местной политике, направив петицию законодательному собранию Массачусетса об освобождении штата от устаревшего антитеатрального закона. Но оказался в одиночестве. Он не осмеливался на романтическое увлечение с тех пор, как его пыл охладила Абигейл два года назад. Он не всегда заботился о надлежащем состоянии своей одежды и шевелюры.
Она посещала его в Бостоне, слушала выступления преуспевающих адвокатов в суде. Казалось, что у них нет того глубокого проникновения в суть дела, каким обладал Джонни; и тем не менее они имели клиентов, а у Джонни их почти не было. Она размышляла: возможно, ее сын перестарался, готовясь к профессии, его образование и дальние путешествия отпугивали мелких клиентов.
Средоточие сторонников Франции в Бостоне позволяло Абигейл следить за ходом событий. В Париже происходили бунты перед продовольственными лавками, и это вынуждало торговцев снижать цены на ром, кофе и сахар.
Грабежи в провинции стали обычным явлением. Вооруженные вилами и мушкетами толпы перехватывали барки с зерном и растаскивали его. В провинциальных городах работные люди маршировали под знаменами, требуя снизить цены на яйца, масло, крупы, дрова и уголь. Сопротивлявшихся торговцев расстреливали. В Париже подвергся штурму дворец Тюильри, швейцарская охрана истреблена; Лафайет, потерявший свое влияние вследствие усиления власти якобинцев, бежал из страны и попал в плен к австрийцам. Хотя предстояли новые выборы и созванный Национальный конвент ввел всеобщее голосование, такое право не распространялось на сторонников королевской власти; их бросали в тюрьмы, а затем без суда казнили. Как предсказывал Джон, во Франции рухнули право и государственное управление. Революции предстояло еще пройти долгую, кровавую дорогу.
Абигейл беседовала мало, ибо большинство ее давних друзей радовались сообщениям об убийствах роялистов, исходя из посылки, что это приближает Францию к республике. Ее сердце было охвачено скорбью за французский народ, который она узнала и полюбила.
Ее удерживало дома желание избавиться от лихорадки, от которой страдала три зимы подряд. Вылечиться помогло неожиданное возвращение в феврале в Нью-Йорк Нэб и полковника Смита. Полковник добился умопомрачительного успеха, продавая нью-йоркские земельные участки, и приехал домой с большим состоянием. Он купил Нэб карету и четверку лошадей; по сообщению Джона, он хвастался каждому встречному своим огромным богатством.
Джон спрашивал в письме: не разумно ли забрать мебель и заблаговременно отправить домой до его приезда в следующем месяце. У Абигейл возникла мысль. Она написала Нэб: если полковнику безразлично, в каком городе вести свой бизнес, то почему бы не заниматься им в Филадельфии? Полковник говорил о покупке большого поместья. Если он приобретет или арендует поместье в Филадельфии, то Абигейл и Джон могли бы жить у них несколько месяцев во время сессии Конгресса, пользоваться своей мебелью и оплачивать свою долю расходов. Не считает ли Нэб, что было бы прекрасным для семьи находиться в полном сборе какую-то часть года?
Нэб, бесспорно, хотела этого. Но полковник думал иначе. Он хотел жить в Нью-Йорке на своем участке. Он намерен построить некое подобие поместья Вашингтона Маунт-Вернон.
Джон принес присягу как вице-президент 4 марта 1793 года. Все нападки на него прекратились. Лидеры двух партий Томас Джефферсон и Александр Гамильтон стали антагонистами, и партийная печать клеймила противников в самых резких и крикливых выражениях. Ссоры между государственным секретарем Джефферсоном и казначеем Гамильтоном вызывались отчасти личной неприязнью, отчасти политическими разногласиями. Острота раздора была такой, что президент Вашингтон, за чью благосклонность они сражались, заявил, что их стычки расшатывают федеральное правительство. Он требовал от них «взаимной уступчивости», добавляя, что «человечество не может думать однообразно», и советовал всем официальным лицам республики сглаживать разногласия между собой ради общей цели.
Джон и Абигейл стояли в стороне от этих петушиных боев. То, что не удавалось им узнать от самих участников сведения счетов, они вычитывали в «Юнайтед Стейтс газетт» — наиболее популярном в Америке издании, восхвалявшем Гамильтона и осуждавшем каждый шаг Джефферсона. Через рупор «Нэшнл газетт» Френо, учрежденной Джефферсоном и Джеймсом Мэдисоном, чернилась репутация Гамильтона, а Джефферсон изображался «просвещенным патриотом, государственным деятелем и философом».
Правительство раскололось на две фанатические группы, стремившиеся уничтожить друг друга, явно не думая о том, что в конечном счете может рухнуть Союз. Семена раздора давали ростки с восходом солнца: следует ли разрешить Англии провести войска по американской территории с севера для сражений с испанцами в нижнем течении Миссисипи? Должна ли почта находиться в юрисдикции Гамильтона или Джефферсона? Должен ли монетный двор действовать под контролем казначейства, как требовал Гамильтон, или под контролем государственного департамента? Кто должен обеспечивать сбор фондов для покрытия долгов? Не становится ли казначей финансовым тираном, впрыснувшим с помощью своего банка яд в тело Америки? Не заразился ли Джефферсон «французской болезнью»?
О таких сварах в правительстве знали Вашингтон, Адамс и некоторые конгрессмены, теперь же, когда взаимные обвинения вылились на страницы печати, о них могли читать все. Руководствуется ли Джефферсон завистью и «жаждой власти»? Угрожают ли республике действия политических деятелей, как публично утверждают сторонники той и другой стороны?
Главным следствием свары явилось падение авторитета обеих партий и углубление раскола между ними. Стало ясно и другое: Джон Адамс следовал за президентом Вашингтоном как второй по положению человек. Трудности, в которые он втянулся по собственной неосторожности, мгновенно были устранены более серьезными просчетами его соперников.
Сессия Конгресса завершилась. Джон скромно жил в Филадельфии. Если Абигейл удавалось получить деньги от продажи урожая или от аренды, она тотчас же покупала правительственные сертификаты. Теперь, когда Джон дома, ферма обеспечит им средства на жизнь на оставшуюся часть года, при условии, что он не будет заниматься дорогостоящими перестройками. Джон уделял много времени Джонни, нуждавшемуся в поддержке со стороны отца. Джонни все еще был вынужден брать деньги у родителей, и это лежало тяжелым камнем на его душе. Он много читал, особенно Ливия и Платона в оригинале, подобно своему отцу тщательно изучал историю. Но, по-видимому, для него все еще не находилось надлежащее место в Бостонской ассоциации адвокатов.
Сообщения, поступавшие из Франции, внушали тревогу. В январе 1793 года, через несколько месяцев после ликвидации монархического строя, Людовик XVI попал под нож гильотины. Британцы выдворили французского посла. 1 февраля 1793 года Национальное собрание Франции, провозгласившее, что ее цель — уничтожить королей и освободить народы, объявило войну Англии и Голландии. Среди французов царил энтузиазм, а не страх перед предстоящим испытанием. Охваченная политическим и экономическим хаосом, Франция не только была одержима желанием освободить Европу, но и уже вела войну с Англией.
Гильотина стала национальным символом Франции после того, как были отсечены головы королевы Марии-Антуанетты ее фрейлин. Мостовые улиц были залиты кровью; под ножом гильотины оборвалась жизнь тысяч парижан и французов по всей стране. Сменявшие друг друга у власти лидеры неизменно отправляли своих предшественников на гильотину. Как и предсказывал Джон Адамс, Национальное собрание уничтожило само себя, террор Робеспьера, по мнению Джона, затмил все, что знала история цивилизованного мира.
Сочувствовавшие французам бостонцы носили брошки с изображением гильотины, демонстрируя тем самым свою веру во Французскую республику. Их неприязнь к Джону Адамсу росла по мере того, как подтверждалась точность его предсказаний.
Аибгейл привыкла к смене времен года. Различия между неделями и месяцами размылись. Время казалось уже не неприступной скалой, а плавно текущей рекой. Зиму она проводила главным образом перед камином, а весну — в своем цветнике. Она вступила в тот возрастной период, когда боли, недуги, недомогание затуманивали ее ощущения, делали пассивность приятной. В такие дни ее навещала Мэри Кранч и ухаживала за ней. Когда же появлялась бодрость, она просиживала у изголовья Ричарда Кранча, в котором едва теплилась жизнь, или же ухаживала за матерью Джона, настолько ослабевшей, что, казалось, ничто не могло вернуть ей силы. Они обе выжили.
— Никто в Новой Англии не умирает легко, — делилась она своими наблюдениями с Мэри. — Мы настолько сварливы, что не реагируем на первый призыв архангела.
Проблемам, связанным с фермой, казалось, не было конца. Порой у нее возникало чувство, что она родилась с этими проблемами и умрет вместе с ними. В разгар зимы при обильном снегопаде волы не могли вытащить из леса телегу дров или жердей. Семья Адамс владела тремя отдельными фермами; наемные работники не справлялись со всеми тремя; нужно было либо брать взаймы, либо покупать сельскохозяйственные орудия — плуги, заступы, вилы, совки, оси для телег, мотыги, серпы. Прошло более тридцати двух лет с тех пор, как она познакомилась с Джоном. Они оказались в центре событий мировой истории и, по сути дела, несли ответственность за многое из случившегося. И все же, если они творили историю, то и история творила их.
Абигейл стукнуло сорок девять лет. Она ощущала в себе огромный запас энергии. Члены семей Куинси и Смит принадлежали к долгожителям.
Абигейл поднялась вверх в спальню, крепкие ноги легко несли ее. В зеркале она увидела свои роскошные каштановые волосы, убеленные сединой, широко расставленные, внимательные глаза, лицо и ладную фигуру, хорошо сохранившуюся с тех пор, когда она впервые прошла с Джоном по улицам Бостона, мягкий рот, упрямый подбородок, возвещающий, что Абигейл Смит Адамс выполнит долг, каким бы он ни был.