— Вы полагаете, это название имеет какое-либо значение, господин следователь? — пробормотал мой адвокат.
Он улыбнулся ей краешками губ, всем своим видом как бы говоря: «Ну куда ты лезешь?»
— Конечно, мэтр, раз я спрашиваю об этом у Сомме. Удивительно, что обвиняемый остановился по дороге для того, чтобы позвонить своей жертве. Но в особенности удивительно, что он разбудил ее ради того, чтобы выяснить название какого-то паштета!
— В тот день и в ту минуту жертва являлась моим другом, по крайней мере я так думал, господин следователь.
Он одобрительно кивнул.
— Пусть будет так! Откуда вы звонили, Сомме?
— С почты…
— Значит, вы ехали по важному делу и все же подумали о…
— Я выехал раньше времени; и потом, господин следователь, Я не понимаю, почему, направляясь в Анже по важному делу, я не мог вместе с тем проявить внимание к другу! Я всегда привозил из поездок — деловых или нет — какие-нибудь подарки жене и друзьям. Мне кажется, все тут просто зависит от взглядов на жизнь…
Следователь рассердился.
— Вы лжете, Сомме!
— Господин следователь!
Наверное я побледнел. Руки стали ледяными. Я ненавидел этого упрямого чинушу сильнее, чем кого бы то ни было в жизни, сильнее, чем ненавидел Стефана.
Лешуар со спокойствием, которое сводило меня с ума, копался в бумагах. Его руки не дрожали. Он действовал по праву. ЗАКОН был на его стороне! И даже время!
За что он так терзал меня? Словно дело касалось его лично! Какое он имел право?
Найдя в своей писанине нужный абзац, он внимательно его прочитал. После чего встал и подошел к находившейся позади него обитой кожей двери.
— Я бы сам сходил, господин следователь, — проблеял вечно мерзнущий секретарь.
Открыв дверь, Лешуар заглянул в соседнюю комнату.
— Прошу, заходите, пожалуйста.
Он посторонился, пропуская в кабинет Ли. В костюме синего цвета тот напоминал студентика и казался совсем крошечным. Взгляд его раскосых глаз на секунду задержался на мне. Поскольку ему негде было сесть, следователь принес стул из соседней комнаты. Затем, сложив руки, обратился к Ли.
— Мосье Н'Гуэн, прошу вас еще раз дать показания касательно телефонного звонка мосье Сомме.
Своим бесстрастным невыразительным голосом Ли начал свой рассказ, словно отвечал заученный урок.
— Было чуть больше восьми часов утра, мосье Сомме попросил к телефону моего хозяина. Я ответил ему, что мосье еще спит; он велел мне его разбудить.
Я взял аппарат и отнес его в спальню хозяина, после того как сказал ему о звонке. Пока я открывал ставни и отдергивал шторы, мосье взял трубку. Потом я услышал, как он спрашивает: «В котором часу вы придете?»..
— Берете на заметку, Сомме? — вмешался следователь.
Мой адвокат приблизился ко мне и прошептал:
— Почему вы не сказали мне об этом телефонном звонке?
Только ее не хватало!
Разумеется, она тут же стушевалась, чувствуя себя при этом слегка задетой, но прежде всего униженной.
— Продолжайте, мосье Н'Гуэн.
— Господа разговаривали… Конечно, я не слышал, что говорил мосье Сомме… Мой хозяин отвечал «хорошо», «ладно», «договорились». Потом повесил трубку. Он как будто был удивлен…
Следователь подался вперед, склонившись к письменному столу, словно врач, выслушивающий больного.
— Удивлен, мосье Н'Гуэн?
— Да, — ответил вьетнамец. — Какое-то время он смотрел на телефон, потом вздохнул и сказал: «Надо же, а мне так не хотелось выходить сегодня!»
Ли замолчал. Он держался все так же сдержанно, подобно вежливому студенту. Он ждал.
— Не произнес ли ваш хозяин во время этого разговора названия паштета?
— Название чего? — запинаясь, переспросил Ли.
— Паштета… Мосье Сомме утверждает, что спрашивал у своего друга название фирменного паштета, который как будто производят в Анже…
Вьетнамец, похоже, удивился. Он покачал головой.
— Я слышал не все.
— Очень хорошо, благодарю вас, мосье Н'Гуэн. Это все на сегодня.
Ли встал, церемонно поклонился, и следователь проводил его до двери, ведущей в коридор.
Когда он снова сел за свой стол, вид у него был усталый, но удовлетворенный.
— Мосье Сомме, — произнес он официальным тоном, — предпочитаю играть с вами в открытую. Я абсолютно убежден, что вы, застрелив свою жену и своего друга, совершили
Теперь я вновь обрел все свое хладнокровие. Выпад Сильви Фуко против судьи восстановил равновесие, что пошло мне на пользу.
— На самом деле он спросил у меня: «В котором часу вы приедете?». Он думал, что я вернусь в тот же день.
— И что вы ему ответили?
— Что я заночую в Анже…
Лешуар легонько погладил свои впалые щеки, словно проверяя, хорошо ли они выбриты.
— А те слова, которые он прошептал, разговаривая сам с собой, после того как повесил трубку: «А мне так не хотелось выходить сегодня!». Вы назначили ему встречу у себя дома, Сомме, я просто чувствую это!
— Нет! Это нелепо: я уезжал…
— Почему же он так сказал?!
Сильви вмешалась и теперь.
— Но мне кажется это совершенно очевидным, господин следователь…
— В самом деле?
— Ну да. Позвонив своему другу, мосье Сомме сообщил о своем отъезде. Это означало для того, что путь свободен и он сможет навестить свою любовницу…
— И он не скрывал досады! — усмехнулся следователь. — Не слишком-то лестно для покойной мадам Сомме!
— Кто вам сказал, что это замечание, произнесенное им вслух, свидетельствует о чувстве досады? Простая констатация факта — то же самое мог бы сказать любой человек при любых обстоятельствах.
На этот раз Лешуар не стал настаивать. Он встал, делая знак секретарю. Тот промокнул свой труд, написанный каллиграфическим, точно в школьных прописях, каким-то старомодным почерком… Я подписал, не читая, и вышел, не простившись со следователем.
Ожидавшие в коридоре охранники приготовили наручники.
— Минутку! — бросил им мой адвокат, увлекая меня за собой в другой конец коридора.
Она была хрупка и совсем не так уродлива, как мне показалось при наших первых встречах. Ее глаза блестели, во взгляде было что-то трогательное.
— Послушайте, мосье Сомме, дело осложняется, вы понимаете и сами!
— Похоже на то…
— Совершенно очевидно, что вы мне не все сказали. Завтра я приду к вам в тюрьму. Подумайте хорошенько: вам придется рассказать мне ВСЕ.
Я рассматривал ее рот: тонкие губы с опущенными уголками делали ее лицо каким-то безвольным.
— Я в самом деле забыл об этом телефонном звонке.
Но она мне уже не верила. К недоверию примешивалось чувство бесконечной грусти.
— Я должна вам помочь, мосье Сомме! Но моя помощь не будет эффективной, если…
Один из конвоиров, младший капрал, приблизился к нам, поигрывая наручниками.
— Извините, мэтр, но…
Я положил ладонь на руку Сильви Фуко, постаравшись, чтобы охранники не увидели мой жест.
— Сильви, послушайте…
Она залилась краской. Быть может, впервые мужчина называл ее по имени… Ее смутил мой низкий, чуть хрипловатый голос, мой лихорадочный жест, мой взгляд, прикованный к ее лицу…
— Сильви, я…
В действительности мне нечего было ей сказать. Все сводилось к этому порыву благодарности, к этому легкому прикосновению, которое было знаком признательности. Я благодарил ее за поддержку, которую она мне сейчас оказала. Только что в кабинете следователя я перенесся на двадцать пять лет назад… Сосед с вилами, пьяные крики, глубокие рытвины на дороге, на дне которых всегда, даже в самую жару, застаивалась вода…
У Сильви в ту минуту был успокаивающий взгляд, как у моей матери, точно такой же покровительственный взгляд; она так же восставала против пугающей меня опасности, истинное значение которой она понимала.
Я повернулся к охраннику и протянул ему руки.
* * *
Остаток дня и большую часть ночи я провел во власти так и не покинувшего меня страха.
Я спрашивал себя: «Почему следователь почувствовал, что ты виновен? Что же не клеится в твоей истории?»
Я пытался найти ответ, но тщетно. Все мне казалось настолько хорошо задуманным и точно выполненным… Словно часовой механизм! И тем не менее этот пообносившийся верзила догадался. Кажущиеся очевидными факты его не обманули. Подобных случаев у него была тысяча, и он на них долго не задерживался; однако сразу почуял, что мой случай — особый.
В полумраке камеры при синеватом свете ночника я долго предавался своим печальным мыслям. Единственное, чего я не выносил в моей одиночке — это высокий потолок. Он терялся где-то в темноте, очень далеко от моего лица, вне досягаемости света ночника и квадрата окна…
Следователь считал меня виновным… В преднамеренном убийстве… Если ему удастся понять всю механику, я погиб. Суд не проявит ни малейшего снисхождения к человеку, способному на такую махинацию. Я совершил ужаснейшее из убийств. И однажды на рассвете все будет кончено для меня… Я пока не хотел об этом думать. Главное — не привыкнуть к этой гнусной мысли, ибо мысленно допуская что-то, в конце концов смиряешься! Ну нет! Ни в коем случае! Во всей моей истории — лишь одно уязвимое место: телефонный звонок Стефану. Да, я должен был серьезней обдумать, как назначить с ним встречу. Но в остальном, несмотря на неубедительность моих объяснений, все держится по-прежнему!
* * *
Впервые я видел Сильви Фуко не в адвокатской мантии. Должен сказать, что без нее она выглядела куда лучше. Обычно она надевала свою мантию перед тем, как навестить меня, поскольку, видимо, нуждалась во всех атрибутах своей должности, чтобы придать себе хоть немного уверенности.
На ней был серый в узкую синюю полоску костюм, синяя блузка и соломенная шляпка, не более дурацкая, чем любая другая.
Я не сразу ее узнал и продолжал сидеть за маленьким столиком у стены, листая книгу. Она слегка накрасила губы и привела в порядок прическу; в придачу от нее хорошо пахло. Это был аромат, состоящий из тысячи других ароматов, тот, который витает в лифтах шикарных парижских домов. Когда я приехал из моего городка на учебу в столицу, я очень скоро заметил, как на лестницах некоторых парижских домов прекрасно пахнет Парижанкой… И в целом этот аромат в конечном счете составляет единственный запах, запах Парижа!
— Вы пахнете Парижем! — прошептал я, вставая. — Отличная идея — появиться хоть ненадолго в цивильной одежде.
Она не решалась заговорить. Я подвинул ей табурет, но, учитывая ее новый красивый костюм, она не спешила садиться.
— Боже, до чего отвратительна эта камера! Только теперь я понимаю это, — сказал я, улыбаясь. — Вы очень хорошенькая, вы такая…
— Не смейтесь надо мной!
— Оставьте ваши комплексы! Я не смеюсь, Сильви. Вы — прелестны, стоит вам захотеть и потрудиться не быть похожей на ворону в трауре!
Она пожала плечами.
— Мосье Сомме, я думаю, это ненормально, что вы называете меня по имени!
Ну вот, теперь она изображала из себя мещаночку.
— Простите меня, я полагал, что разговариваю с другом…
Господи, достаточно было пустяка, чтобы ее испугать, озадачить. Любая мелочь выбивала ее из колеи. Она не очень-то знала, как вести себя в этой жизни… Мне был знаком этот недуг! Я убил двух человек, чтобы избавиться от него!