— Я очень ценю это.
— Но я не собираюсь идти в полицию и объяснять, как случилось, что мы наткнулись на этот труп. Они уже и так на меня косо поглядывают, а на вас и подавно. Мне бы не хотелось становиться плохим гражданином. Если вы сообщите о трупе, то имейте в виду — я ничего не знаю о сегодняшней поездке. Одна симпатичная маленькая пышка подтвердит, что мы с ней провели долгую-предолгую сиесту. Вообще-то я и в самом деле собирался к ней. Я не люблю, когда меня тошнит, от этого жутко болит голова. Но вы, конечно, имеете полное право сообщить о Рокленде.
— Было бы хорошо, если бы полиция была в курсе, — кивнул Майер.
— Я думаю, завтра один из пилотов нашей местной авиалинии заметит с воздуха блеск металла в этой промоине и сообщит об этом в полицию.
— В таком случае, дон Энелио, — сказал я, — у меня тоже пропадает охота выполнять свой гражданский долг. Вот только как быть с его бумажником?
— На твоем месте я бы тщательно стер с него все отпечатки и опустил в почтовый ящик отеля «Маркес дель Валье».
— Считай, что он уже там. Как только посмотрю, что внутри.
Они даже не повернулись ко мне.
Триста шестьдесят два песо, что означало двадцать восемь долларов девяносто шесть центов. Водительские права, выданные во Флориде. Квитанция на регистрацию пикапа, на пару месяцев просроченная. Туристская карточка. Меленькая помятая записная книжка с перепачканной красной пластиковой обложкой, более чем наполовину заполненная адресами, телефонами и различными заметками. Просмотрев несколько последних страниц, я обнаружил адрес и телефон Брюса Банди. Видно, убийца не знал о ее содержимом, иначе забрал бы ее с собой. Было ясно, что записная книжка требовала более долгого и тщательного изучения. Я спрятал ее в карман. Еще я нашел медицинскую карточку-сертификат из Майами-Бич с отпечатком большого пальца и фотографией.
Энелио отвез нас туда же, где мы встретились, — к отелю «Маркес дель Валье». По дороге я чувствовал, как моя дурацкая физиономия то и дело расплывается в идиотской улыбке. Это один из многих любопытных феноменов человеческой реакции. Во всех нас прячется какая-то мерзкая и веселая скотина, постоянно напоминающая, что мы живы, в то время как кто-то другой мертв. Она продолжала настойчиво напоминать мне, как глубоко врезалась проволока в запястья Уолтера Рокленда, втиснутая туда судорогами могучих мышц, реагирующих на невыносимую боль.
Все, больше ему не придется шнырять среди гостей отеля у бассейна, разнося полотенца, не придется наваривать по двести процентов на продаже сигарет с «травкой». Теперь тебе уже не принимать никаких решений, дружок, все проблемы решены для тебя раз и навсегда.
— Вы отличные ребята, — твердо сказал Энелио. — Вы просто потрясающие ребята. Лита мне сказала, что сестрички из Гвадалахары просто балдеют от вас и говорят, что такого отличного отпуска у них еще не было. Я благодарен вам, что вы оправдали мое доверие. Так что давайте больше не будем о смерти, а? Меня это совершенно не прельщает. И вообще, не стоит нам сегодня собираться, как мы планировали. Ровно через… сорок минут я буду лежать в глубокой горячей ванне, войдет Лита с бутылкой ледяного вина и нальет мне бокал, а когда я его выпью, возьмет большую мочалку и особое мыло и разотрет мне спину, потом нальет мне еще, и я скажу ей, что сегодня мы никуда не пойдем, потому что с женщиной в объятиях я проживу вечно. Короче говоря, любезные джентльмены, советую вам провести сегодняшний вечер порознь, заказать в номер еду и выпивку и заставить девушек из Гвадалахары смеяться, а потом плакать, потому что смех и слезы — это вещи, свойственные живым. Возможно, завтра у меня будут для вас новости. Адиос, амигос.
Было уже начало шестого. Майер занял столик на веранде, а я прошел в туалет и тщательно вымыл руки, лицо, шею и, посмотрев на себя в зеркало, увидел на своей физиономии ту же идиотскую улыбку. Стерев отпечатки пальцев с бумажника, я опустил его в почтовый ящик. Майер дожидался меня, потягивая холодное «негро-модело».
— Я стараюсь ни о чем не думать, — предупредил он. — Прошу тебя, давай сегодня ни о чем не думать.
— Нет, так нет.
— Но я вспоминаю тот день на борту «Битой масти», когда я пытался сказать Бикс что-то такое, чтобы ей было легче смириться с безобразной смертью Лиз, а ее прекрасные темно-синие глаза были такими… вежливыми и абсолютно безразличными. Я пытался пробиться к ней и вызвать хоть какую-нибудь искреннюю реакцию, неважно — как. Расшевелить ее и заставить пробудиться. Эх, не будь я так раздражен своей неудачей, постарайся я получше, так может быть, в тот день…
— Майер, Майер, Майер…
— Да знаю я. Я ношу это в себе как вечный укор. Незаживающая рана. А внутренние раны быстро не заживают. Вся моя жизнь — это сплошные угрызения совести. Если бы мне удалось это, если бы удалось то… Где мы, Трэвис? Где мы, черт возьми?
— В Оксаке. Вспомни девиз торговой палаты: «Останьтесь В Оксаке Еще На Один День».
— Наверное, мне уже все равно.
— Жаль портить отпуск этим милым девочкам только потому, что дело приняло такой оборот, Майер.
— Ладно тебе, Трэвис.
— Господи, когда у тебя начинаются переживания, ты становишься невыносимым.
— Ну… Маргарита довольно молода и… черт возьми, Макги, сейчас все, что приносит удовольствие, выглядит постыдным, греховным и… грязным. Я — распутный старикашка, который мучается от раскаянья. Нам пора домой.
— Значит, мы можем вернуться в Лодердейл, в край упругой и загорелой молодой плоти и французской кухни с высоким содержанием крахмала, а потом гадать, кто же это все натворил, и переживать — может быть, стоило остаться чуть подольше и выяснить все до конца?
— Или не выяснить.
— Кто-то проделывает все это не ради денег. Его совершенно не волнуют маленькие улики, что остались в бумажнике. Рокленд провалялся мертвым в этой душной алюминиевой коробке аж с седьмого августа, и я думаю: что если тот, кто его убил, подогнал пикап к краю обрыва, долго-долго обрабатывал Рокленда, а потом столкнул машину вниз, присыпал землей, накидал сверху веток и ушел? Это было наказание, соответствующее грехам Рокленда. Весь этот план был разработан и выполнен человеком с очень больной психикой.
Знаешь, Майер, скорее всего, Рокленд был способен проделать с другими то же самое, что проделали с ним. Вспомни — это он был тем милым парнем, который затащил Бикс Боуи на кукурузное поле. Это он был тем искусителем, который в конце концов уничтожил Карла Сейшенса. И, скорее всего, именно он подстроил Бикс аварию.
Майер медленно и выразительно пожал тяжелыми плечами.
— Еще есть Банди, — неуверенно сказал он. — Мы ведь точно не знаем, рассказал ли он нам все и… Ладно, забудь об этом. Рокленда убил тот, кто по каким-то причинам очень его невзлюбил.
Неожиданно у меня за спиной возникла леди Ребекка Дайвин-Харрисон и нежно сжала рукой мое плечо.
— Трэвис, дорогой! Как я рада снова тебя видеть!
Она была с другом — загорелым юношей ростом шесть футов с лишним — во всяком случае, его глаза находились на одном уровне с моими. Это был жилистый молодой человек с волнистыми светлыми волосами, лицом и скромными манерами очень похожий на уроженца фермерского Среднего Запада.
— Познакомься с Марком Вуденхаузом, — сказала Бекки. — Чудесное имя, не правда ли?
Внезапно загар парня приобрел совсем уж кирпичный оттенок.
— Он работал в какой-то глухой деревушке, и я наткнулась на него совершенно случайно, он тащился по шоссе, весь потный и грязный с чудовищным рюкзаком, потому что у него не было денег на автобус. Это была благотворительная работа, правда, дорогой?
— Да, мэм.
— И я искренне убеждена, что паразиты вроде меня должны использовать любой шанс, чтобы выразить глубокое восхищение таким замечательным молодым людям, как Марк, правда, Трэвис?.
Я не мог разглядеть ее глаз за темными стеклами очков, но мне показалось, что она подмигнула.
— Не желаешь к нам присоединиться? — спросил я.
— О, огромное спасибо, но боюсь, что нет. Нам еще надо сделать кое-какие важные дела, правда, Марк, дорогой? Рада была увидеться. Надеюсь, Трэв, ты еще здесь задержишься. Пойдем, Марк.
Выглядела она прямо-таки сногсшибательно — оживленная, напористая, полная кипящей, почти невероятной энергии. Глядя, как она, грациозно покачивая своими упругими и четко очерченными бедрами, исчезает в длинном проходе между столиками, я вдруг вспомнил старый случай, очень подходящий к данной ситуации.
Мы с моим старым другом Биллом Уордом вышли на маленькой лодке в Мексиканский залив у побережья Манасота-Ки и, забросив удочки, медленно дрейфовали в поисках чего-нибудь интересного и съедобного. Но рыба не клевала. Мимо пролетала чайка, и исключительно со скуки Билл прицелился в нее пальцем и тихо сказал: «Бах!» В тот же миг чайка, по-видимому заметив какую-то рыбешку на поверхности, камнем рухнула вниз. Билл, вытаращив глаза и раскрыв рот от изумления, повернулся ко мне, случайно направив «роковой» палец на меня. «Эй, не наставляй на меня эту штуку!» — поспешно сказал я.
— И вот теперь ты сидишь, — пробормотал Майер, — и мучаешься от ревности и зависти.
— Мальчик умер с улыбкой на устах.
— Да, чертовски нелегко ему будет возвращаться со своим рюкзаком в эту его глухую деревушку.
— Поползет на четвереньках. Так на чем мы остановились?.. Что ты скажешь насчет Уолли Маклина?
— Бедняга Уолли! — хмыкнул Майер. — Как он выразился по поводу того, что он собирается сделать? А, он пытается «помочь этим ребятам». Впрочем, может быть, это выражение уже не соответствует его намерениям.
— Для человека, посвящающего все свое время поискам дочери, он плохо организован. Он даже не выяснил имен тех, кто сначала был с ней в одной группе.
Мы немного посидели, молча разглядывая посетителей.
— Кому-то пришлось чертовски долго и у всех на виду возвращаться из того места, где мы нашли прицеп, — сказал Майер. — Если только, конечно, перед тем, как столкнуть машину с обрыва, он не сгрузил с нее взятую напрокат «хонду».
— Да брось ты! Уолли пытается наладить связи. Он очень упорный человечек.
— Помнишь, он рассказывал нам о разговоре с Роклендом? Он сказал, что некий таинственный незнакомец пытался вытянуть из него деньги в обмен на возвращение любимой доченьки. Если бы Уолли видели вместе с Роклендом… за сколько до того, как с ним приключилось это досадное происшествие?
— Мы предполагали, что это должен был быть последний день июля. Рокленд прожил еще пять дней. Но мог ли этот дохляк-коротышка вырубить Рокленда на достаточно долгий срок, чтобы успеть скрутить его проволокой и заткнуть ему рот кляпом? Что-то непохоже. И мог ли он устроить бойню на Койотепек-роуд? Всех троих?
Я еще раз обдумал все это и наконец сказал:
— Пункт первый. Допустим, чисто теоретически, Уолли считал, что Джерри Неста был вместе с другими. Он мог застигнуть Майка врасплох, а потом убить обеих женщин, прежде чем они успели убежать. Потом он должен был обнаружить, что Джерри там нет. Пункт второй. Он специально говорит мне, что в то утро проезжал по Койотепек-роуд на своем мотоцикле.
— Нет, Трэвис, — покачал головой Майер. — В плохие игры мы играем.
— Согласен. Но только он — наш общий знаменатель, и нам надо его вычеркнуть. Если мы этого не сделаем, он нам лишь все запутает.
Майер сходил в отель и, вернувшись, сообщил, что ключ в ячейке, а значит, Уолли Маклина нет. Я спустился с веранды и положил в его ячейку записку с просьбой позвонить мне в «Викторию». Потом появились сестры из Гвадалахары с новыми прическами и элегантно одетые: высокие каблуки, перчатки, вечерние сумочки и шикарные платья, больше подходящие для ночной жизни в Гвадалахаре или Мехико, чем для сентябрьского вечера в Оксаке.
Их веселые улыбки и сверкающие глаза померкли, и они обменялись многозначительными взглядами, когда заметили, что мы с Майером до сих пор в пропыленной походной одежде.
Я сказал, что нам очень жаль, у нас не было времени переодеться, но сегодня был трудный день, и пусть они простят нас за мрачный и усталый вид. Энелио Фуэнтес тоже устал, и они с Литой не придут.
Елена придвинула стул поближе и положила ладонь мне на запястье. Немного погодя я заметил, что Майер и Маргарита ушли. Елена сказала, что все, чего бы я ни поделал в тот вечер — cualquer tu quieres[13] — понравится и ей. Я ответил, что хочу вместе с ней спокойно выпить и пообедать, а потом заняться любовью, на что она заметила, что это она планировала в любом случае.
Последний луч заходящего солнца, перед тем как скрыться за гору, коснулся ее лица, окрасив его в оранжевый цвет. Она сидела, слегка нахмурившись и вопросительно глядя на меня. Черные зрачки, ставшие в оранжевом свете темно-коричневыми, белки глаз с голубоватым оттенком, указывавшим на превосходное здоровье, щеточка пушистых ресниц, удлиненный овал лица, матово-золотистая кожа, микроскопические бисеринки пота, застывшие на верхней губе крупного, резко очерченного рта… Потом неожиданно ее глаза потускнели, уголки губ опустились вниз, голова слегка склонилась. Она глубоко и порывисто вздохнула, медленно выпустила воздух и с улыбкой сказала:
— Querido[14], почему мы так долго здесь сидим?
* * *
Спину вам могут отлично вымыть и в душевой, при этом вовсе не обязательно пользоваться какими-то особыми мылом и полотенцем. Джин с тоником тоже прохладен и приятен, а в сочетании с горячим душем позволяет чувствовать себя сибаритом. Вскоре и я был готов поверить, что бучу жить вечно.
Из отеля нам принесли великолепные стэйки, и, закончив есть, мы поставили тележку с посудой у крыльца, выключили свет и сидели, тихо попивая кофе и любуясь звездами. Именно в этот момент сподобился позвонить Уолли.
— Трэв? Это Уолли. Я только что нашел у себя в ячейке вашу записку. Вы… вы что-то узнали про Минду?
— Хотел бы вас порадовать, Уолли, но увы… Но есть кое-что еще. Мы с Майером хотели бы поговорить с вами, когда вам будет удобно.
— О чем?
— Мы считаем, что было бы неплохо суммировать все, что нам известно на данный момент. Как вы думаете?
— Ну… наверное, вреда от этого не будет.
— Когда вам удобно?
— Что если завтра утром? Вы видели развалины в Ягуле? Это всего в десяти милях отсюда по дороге в Митлу.
— Я видел указатель, когда мы в последний раз проезжали по той дороге.
— Там так тихо, что можно спокойно сесть и… все хорошенько обсудить.
— Конечно, Уолли. Тогда до встречи.
Разговаривая с ним, я слышал, как Елена закрыла дверь и щелкнула замком. Слышал стук каблуков по кафелю, потом ощутил покачивание кровати, когда она села на нее с другой стороны. Шорох нейлона и шлепанье босых ног. Короткий взвизг молнии, шуршание материи, щелканье застежек и вновь покачивание кровати. Я положил трубку. И вот рука на моем плече уже настойчиво увлекает меня вниз и теплые мягкие губы плотно прижимаются к моим губам, в то время как другой рукой она дергает пояс халата, который я надел после душа, и я слышу, как в глубине ее горла зарождается тихое бессвязное урчание, довольное мурлыканье…
— Ты этого хочешь? — прошептала она. — Превратить плохой день в хороший? — Крепко обняв меня, она тихонько застонала. — Кто-то делать тебе плохо, Елена все исправит. Вырвет ему глаза. Отрежет язык. Сломает все кости, verdad[15]?
Какая-то мысль промелькнула у меня в голове, но в тот момент я был слишком занят, чтобы сосредоточиться.
Я вернулся к ней вновь, когда Елена, что-то нашептывая, отдыхала, положив мне голову на плечо и разметав по моей груди тяжелую копну длинных густых волос. Откуда-то из глубин подсознания всплыло воспоминание о том, что когда-то я читал, как доисторические воины, оказавшись в плену, очень боялись быть отданными живьем женщинам враждебного племени. В угрозах Елены, в том, что именно она была готова сотворить с моим обидчиком, была такая яростная убежденность, что в нее было невозможно не поверить.