Я сажусь на постели и наблюдаю, как Дом беспокойно двигает ногами и руками.
Я включаю лампу на прикроватном столике и трясу его за плечо, окликая по имени. Он открывает глаза, в них — ужас. Он переводит на меня взгляд, и его глаза расширяются от ужаса еще больше.
Он подскакивает с подушек и хватает меня за плечи, у меня такое впечатление, что я являюсь частью его кошмара.
— Я подумал, что ты умерла, — сообщает он мне странным голосом.
— Я не умерла, — отвечаю я.
От звука моего голоса он внезапно опускает руки. Он падает обратно на подушки и закрывает глаза.
— О! Мой Бог! — воет он, издавая вопль из глубины и с такой болью, что я не знаю, что мне делать.
Проходит несколько секунд, прежде чем я близко наклоняюсь к нему.
— Скажи мне, прошу тебя, Дом. Просто скажи мне, что происходит? — прошу я.
Он опускает свою руку на меня и говорит:
— Ты хороший человек, Элла. Но я просто больше не могу. Это ложь, все это ложь.
Он поднимается с кровати и начинает одеваться.
— Вы хочешь уйти? — спрашиваю я в недоумении.
— Прости, — отвечает он, и не поднимая на меня глаз, выходит за дверь квартиры.
Я полностью заторможена, понятия не имею, какого черта только что здесь произошло. Он вот так просто взял и, мать твою, порвал со мной?
Пиф-паф, мой малыш застрелил меня!
— Нет, спасибо, — вежливо отказываюсь я.
Лилиана выскакивает в холл и кричит:
— Тетя Элла, тетя Элла.
Она одета в розовую юбку и футболку, на которой жирным шрифтом написано: «Моя мать думает, что она Босс». Я опускаюсь перед ней на корточки.
— Ой, посмотри, как ты выросла после нашей последней встречи.
— Это было вчера, — презрительно отвечает она, фыркая.
— Боже мой. Да, это было действительно вчера.
— У меня какашки сегодня были синего цвета, — вдруг заявляет она.
— О! — восклицаю я.
— Лил, — выговаривает ей мать, — что я тебе говорила — не рассказывать всему миру о цвете какашек?
— Тетя Элла не весь мир, — спорит Лилиана с безупречной логикой. Она поворачивает свое милое личико ко мне. — Мои какашки были из сахарной глазури.
Я распрямляюсь и смотрю на Лили.
— Она вчера была на дне рождения Томаса и объелась голубой глазури с торта-паровозика с вагончиками, — объясняет Лили.
Я растеряна, но я начинаю хихикать, поскольку звучит это мило.
— Где же дядя Дом? — требует ответа Лилиана.
Смех тут же замирает у меня в горле.
— Я… я понятия не имею, — произношу я, хотя сама мысль меня очень печалит, причем гораздо больше, чем я ожидала.
— Лил, тетя Элла пришла к папочке. Не задерживай ее, — Лили смотрит мне в глаза с обнадеживающей улыбкой. — Ну же, Элла. Его кабинет в конце коридора.
— Увидимся, Лилиана, — говорю я девочке, направляясь по коридору.
— Я тоже хочу пойти к папочке с тетей Эллой, — слышу я жалобный голос Лилианы.
— Нет, ты не можешь пойти.
— Почему не могу? — требовательно спрашивает шалунья.
Я уже не слышу ответа Лили, потому что прошла вглубь, или они перешли в одну из других комнат. И у меня возникает мысль — я не часть этой семьи и похоже никогда не буду. Я останавливаюсь на мгновение перед дверью в конце коридора, сделав глубокий вдох, стучу.
Дверь тут же открывается.
— Входи, — радушно приглашает меня Джек.
На нем черная футболка и серые джинсы, и должна признать в его присутствие я начинаю нервничать. Он такой большой и выглядит устрашающе, как Дом, но у него нет изъянов, нет слабостей. У него нет таких секретом, которые вызывают у меня грусть. Он одним из тех непробиваемый, осмотрительных и сдержанных людей. Он всегда представлялся мне главой всей семьи. Он охраняет семью, с такой же яростью, как львица охраняет своих новорожденных детенышей.
Горе любому, кто попытается обидеть его родных.
— Спасибо, — спокойно говорю я, делая шаг в широкий с деревянными панелями кабинет, с мягкими коврами, тяжелым деревянным стол в углублении, с другой стороны стоят дорогие кожаные диваны. Здесь, словно в воздухе присутствует запах богатства и чувствуешь себя в безопасности. Внешний мир остается за окном. Здесь же Джек — Король, и отсюда он управляет своей империей.
Он жестом указывает на диван.
Я иду за ним, еле переступая ногами, превратившимися в желе, кожа покалывает иголками от нервного напряжения. «Перестань, — говорю я сама себе. — Тебе нечего бояться. Я на стороне Джека и не хочу никак задеть Дома. Я люблю его, но с ним что-то происходит, что-то очень болезненное, мучительное, и я просто хочу ему помочь».
— Я как раз собирался выпить. Не хочешь присоединиться ко мне? — спрашивает он.
Я начинаю трясти головой, а потом прихожу к выводу, что мне нужно что-нибудь покрепче, чтобы успокоиться.
— Я буду тоже, что и ты.
— Я буду виски, — говорит он, я киваю.
Он подходит к бару-тележке, наливает на два пальца виски в два стакана и идет в мою сторону. Пока он пересекает комнату, последние лучи вечернего садящегося солнца из окна попадают ему на лицо, и я снова поражаюсь насколько красивы все братья Иден.
Я беру стакан и подношу к губам. Виски крепкий и падает в мой пустой желудок, как жидкий огонь.
Джек молчит, просто смотрит на меня с нарочито ничего не выражающим взглядом. Я знаю и чувствую, что перво-наперво он хочет защитить своего брата — естественный инстинкт. Цыгане держаться вместе и стоят друг за друга горой. Для них кровное родство — все. Он сможет мне помочь при условии, если этого будет на пользу его брату.
Да, к черту все. Я решила взять быка за рога.
— Прошлой ночью Дому приснился кошмар. Я разбудила его, и ему показалось, что я умерла. И тогда он… он… он сказал, что больше не может продолжать наши отношения и ушел от меня. Я не виделась с ним с тех пор. Ты не мог бы сказать мне, что могло бы помочь мне понять, что происходит на самом деле, Джек? Я… я… действительно… ммм… влюблена в твоего брата.
Сострадание отражается у него на лице и жалость. Он делает глоток виски и отводит взгляд в сторону. Секунды проходят в молчании, кажется, он заглядывает в далекое прошлое, и его очень сильно огорчает.
Наконец, он поворачивается ко мне.
— Когда Дому было семнадцать лет, он влюбился в девушку, ей было шестнадцать. Она была веселой, необузданной, настойчивой цыганкой. Ее звали Вивьен. Он решил, что они родственные души, потому что они оба были настолько необузданы в своем нраве, и этим были схожи. Они понимали друг друга с полу слова, собственно заканчивали предложение друг за друга. Он сразу же захотел на ней жениться, но я сказал, что нужно подождать, пока ему не исполнится восемнадцать.
— «У тебя вся жизнь впереди. К чему такая спешка?» сказал я ему. На самом деле, она мне не очень нравилась, ему она не подходила. Она была совершенно неуправляемой. Она все время попадала в какие-то рискованные ситуации. И все время подначивала его пускаться с ней в новые и опасные приключения. Она предлагала такое, из-за чего его могли посадить за решетку. Вместе они напомнили мне Бонни и Клайда. Я надеялся и молился, чтобы это долго не продлилось, и он остынет.
— Но я ошибался. Его любовь не умерла, а становилась только сильнее. Они стали неразлучны. После его восемнадцатилетия, я неохотно, но начал готовиться к свадьбе. Все было готово. Через месяц они бы поженились, но совершила нечто, никто никогда не мог бы и предположить. Не знаю, как ей это удалось, но она спряталась на контрабандистской лодке, лодке Дома.
— Была ночь, море штормило, что-то произошло, она упала за борт и ее относило прочь.