Тошно и не смотреть. Как только выключил комп, навалились терзания и сомнения. Что делать-то мне сейчас? Меня завлекают в сети правоохранительных органов, хотят сотрудничать. Но это означает, что я должен описать Петера, выдать его имя, его местопребывание. Поможет ли это ему? Мне искренне насрать, найдут ли они убийцу. Но не насрать на судьбу парня. Я прикипел к нему и, несмотря на его странности, привязался, не выдам. Факт, из него козла отпущения сделают! Киллера не найдут, а мальчик-шлюха не нужен никому, нехай отвечает! И в то же время я же не могу сидеть в этой квартире вечно, мне нужно на что-то решаться! Самому искать убийцу? Я же не идиот, я понимаю, что это абсурд. Я кто? Хоккейный тренер, а не Эркюль Пуаро и даже не Аниськин из старого советского фильма. Что я смогу сделать? Морду кому-нибудь набить! Так кому?
В момент кульминационного накала моих размышлений заскрежетал ключ в дверном замке. Вернулся Петер. Уф-ф-ф! Встречаю его в коридоре, парень весел, потрясывает сумкой с продуктами.
— Ездил в центр! Всё купил там! Приобрёл тебе подарочки! Сейчас будем жрать, и я буду тебя одаривать! Я же обещал, что отблагодарю! А ты как себя вёл тут без меня?
— Мне не надо никаких подарочков.
— А жрать?
— А жрать надо.
— Ну так баба на кухню побежала, ублажать мужика буду! – и я уже не реагирую на его придурковатые шутки. Баба так баба. «Ублажать» так «ублажать».
Вся его «готовка ужина» на кухне заключалась в фигурной нарезке колбасы, хлеба, открывании банок со шпротами и с оливками. На облупленном столе в комнате он выстроил всё художественно вокруг большой бутылки коньяка. Потом торжественно и громко открыл церемонию «праздничного ужина».
— И почему он праздничный? — живо заинтересовался я.
— А почему бы и нет?
— Так нет повода для празднования…
— Повод есть! Мы живы, — серьезно ответил Петер.
— М-м-м… – философски ответил я.
— Это много, ну и мы ещё не выпили за наше случайное знакомство! – он подаёт мне бутылку коньяка и чокается с ней банкой оливок. Ну и я пью, передаю ему, он тоже лакает пару бульков. – Павел! Я купил тебе телефон! Ты же свой оставил в машине. Вот!
Петер протягивает мне белую пластиковую коробочку с яблочком. Я нерешительно беру, смотрю вопросительно:
— Пит, у тебя есть лишние деньги?
— Есть, Паша, есть, не сомневайся! Это малое, что я могу сделать для тебя! Не беспокойся, я себе тоже купил! Телефон хороший, новый, внутри симка, но она ещё не вставлена, не активирована… Не обижай меня, прими подарок.
— Ладно, спасибо… Но…
— Выпьем, выпьем, выпьем! — перебивает мои сомнения рыжий Петенька, сам глотает коньяк и передаёт мне. Жуем всю ту снедь, что он разложил здесь.
— Пит, ты меня споить хочешь?
— Ага!
— Зачем?
— Воспользуюсь твоим беспомощным состоянием и… — мурлыкает рыжий и облизывает призывно верхнюю губу.
— Пит, прекрати, а! Давай поговорим о другом. Что мы будем делать?
— Мы – ничего. А я уже всё сделал.
— Что ты сделал?
— Я связался с заказчиком. Он меня защитит.
— Как?
— Паш, тебе не надо знать…
— Почему?
— Выпьем, выпьем, выпьем! — опять запел Петер, я глотаю, он берет пальцами оливки и укладывает мне в рот.
— Не увиливай! — возмущаюсь я, а в башке уже жарко от коньяка, надо остановиться.
— Я не буду увиливать! — интимно обещает Петер. — Буду податлив!
— Пит! Я серьёзно! Как он тебя защитит?
— Я уеду из города, как мне и обещали.
— Когда? — почему-то пересохло в горле.
— Через пару дней.
— Куда?
— В-в-в-в… Ригу.
— Как это будет исполнено? Как вы договорились? Ты виделся или звонил?
— Мур-мур-мур… сколько вопросиков! Выпьем, выпьем, выпьем!
— Нет! Отвечай мне! Я ведь не совсем посторонний человек тебе, имею право хоть что-то знать!
Проклятый Петер реально подпрыгивает на стуле и в восторге плюхается ко мне на колено, в руке бутылка.
— Конечно, не посторонний! Конечно, имеешь право! Выпей! Ну, глоточек… — не знаю, почему я его не сбрасываю? Почему я всё-таки пью коньяк? Почему обнимаю его за талию? Почему не отталкиваю паршивца, что трется о мою щеку своей щекой? Неужели я настолько пьян? А рыжий Петенька кормит меня колбасой, хлебом, потом берет пальцами шпротину и впихивает мне в рот. Я послушно пережевываю, а ему мало этого:
— Фи, какие у меня жирные пальчики! – сует их мне в рот, чтобы я облизал. И я облизываю… Боже мой! Неужели он уедет? Неужели навсегда? А вдруг его обманут?
— Пит, вернее, Петь, а тебя не обманут? Не кинут? На хрена ты нужен заказчику? Ему же выгоднее тебя… это… грохнуть.
Петер вместо ответа вдруг обнимает меня и утыкается виском мне в шею, а губами в плечо. Гудит в меня:
— Ты заботишься обо мне? Почему?
— Я… я не знаю, как это объяснить, я не хочу, чтобы тебя убили, ты же не виноват?
— Виноват, Паш… Я — грязная шлюха и поехал туда по своей воле, меня никто на аркане не пёр.
— Ты больше не будешь шлюхой!
Петер отрывается от меня, смотрит мне в глаза. Йодные веснушки так близко, так трогательно.
— А кем я буду?
— Нормальным человеком!
— Ты не понимаешь, Паша. Мир шлюх опустеет без меня, я же специалист высшей квалификации, хочешь попробовать со мной?
— Нет! — хрипло говорю я.
— А я хочу с тобой! Я вообще хочу!
— Нет! Я другой, мне этого не надо, - как-то неуверенно говорю я и как-то неуверенно его отталкиваю.
— Глупенький! Ты боишься, что не получится? Я всё сделаю сам! – прерывает мои попытки сопротивления Петер, приближаясь к губам.
— Я боюсь не этого…
— А чего же? — он уже задевает своими губами мои губы.
— Того что мне понравится. Того, что у меня совсем крышу унесёт из-за тебя… Прекрати…
И он впивается в мой рот, и у меня сносит крышу. Его коньячный вкус делает меня ещё пьянее, его зубы – сахар на моих губах. Никогда не любил целоваться взасос, не любил целоваться вообще, мой инструмент общения с телом - руки, через них проходят все эти мучительные импульсы к паху, поднимают там бурю. Женщинам говорил, что раздражает губная помада. А тут… даже если бы на нем была эта помада, так он умело меня обезвредил, втянул в свой «мир шлюх». Меня размазало, развезло, раздраконило. И уже шарю по нему, впитываю… Слышу краем уха, что Петер мне что-то говорит:
— Мой герой… Мой защитник… Ты можешь со мной всё… Что ты хочешш-ш-шь? Мой мужчина… Я всё тебе позволю… Хочешшшшь даже без подготовки, пусть будет больно, пусть будет крофффффь… Это подарок, это бес-с-сплатно…
Стоп! Бесплатно? Подарок? Кровь? Я сдурел, что ли? Чем я лучше этого Хабарова?
— Не-е-ет! — крикнул я и столкнул его с колен на пол. Петер свалился на спину, смотрит на меня мутным взглядом, удивлен, руку тянет:
— Паша, не бойся! Давай! Ты же хочешь?
— Нет! — наклоняюсь я к нему со всей решимостью, сжимаю сильно, до боли пах, чтобы там всё успокоилось. — Ты не будешь шлюхой! А мне такие подарки не нужны! Мне противно от того, что ты вытворяешь. Ты – сильный, смелый, терпеливый. Я привык восторгаться такими, я сам такой. Но ты протрахал свою жизнь! Секс ради кроличьего траха, как и секс ради благодарности – это то же самое, что секс за деньги! Мне противно. Не делай этого со мной. И ни с кем этого не делай! Иначе…
— Ну, Па-а-а-аша… — заскулил паршивец.
Я - каменный человек. Перешагнул через него и бросил своё тело на диван, прижался к стенке и закрыл уши руками. Всё шумит вокруг, всё плачет. Я так хочу быть с ним, но не хочу быть со шлюхой. К чертям его благодарность похотливая! Я с ним себя впервые живым почувствовал, может быть, даже влюбился в него… А он – шлюха! Как так получилось? Завтра, завтра мы поговорим. Даю телу команду «спать», но тело не слушается. Тело ждет и дожидается. Петер встает с пола. Выключает свет. Ложится за мной на диван, упирается лбом мне в спину, там сразу горячо становится:
— Ты дурак, Паша. Ладно, мы попробуем по-другому.
И замолкаем. Не спим: ни он, ни я. И не двигаемся. Какой-то бред! Я хотел с ним серьезно поговорить, рассказать о новостях, которые услышал. Я хотел, чтобы мы вместе обдумали, что делать. А он опять всё вывернул наизнанку. Он общался с заказчиком и ни слова мне из этого разговора не сказал. Он ведь и сам должен понимать, что заказчик не оставит его в живых… Петер сможет указать на заказчика. Наверняка я, вмешавшись, уже сорвал этот ход. В какой-то момент я всё-таки вырубился. Но ненадолго. Вынырнул из сна благодаря голосу. Петер. Говорит громким шёпотом где-то в районе окна.
— Я та-а-ак соскучился! Ага!.. Хи-хи-хи… ты мой котик, мой котяа-а-ара!.. И я тебя хочу… А как ты хочешь?.. М-м-м, какой ты испорченный… Дурак! Я люблю только с тобой, не надо Армена… Приехать?.. Я не знаю, на чем я приеду-то?.. Нет-нет, я один, у меня никого нет! Тебя жду. А ты всё не зовешь… Хи-хи-хи… Моя попка тоже… И ротик… Мы соскучались… - а дальше совсем тихо, - Я попробую приехать на такси, но у меня денег нет. Заплатишь? И мне? Чмоки-чмоки! Жди…
Слышу шуршание одежды. Этот пидорас решил съёмом заняться? Нашел отличное время. Придурок! Не позволю! Соскакиваю с дивана, врубаю свет:
— Ой! — рыжий педик хлопает глазами.
— Ты никуда не пойдёшь! — гаркаю я. — Твоя карьера шлюхи закончилась!
— И с чего это ты разорался! Я не твой парень, хочу трахаться, хочу денег, а ты мне не указ!
— Да тебя грохнут там, а не трахнут!
— Хочу! Отвали, дай пройти!
— Пит! Послушай меня, не веди себя как идиот, ты не такой. Ты никуда не пойдёшь.
— Ты не захотел меня! Сам виноват, всё дебаты на хуй! Я вернусь через часа четыре! С бабло-о-ом!
— В жопу твоё бабло!
— В жопу вставляют хуй, а не бабло! Извращенец!
И он пытается обойти меня, я ловлю его за плечо, толкаю назад. Тот отлетает, со стола падает недопитая бутылка коньяка, банка шпрот. Он матерится, опять пытается нырнуть под меня, чтобы ускользнуть. Я перехватываю его за шкирку и… правой в челюсть. Петер летит к окну, сбивает стулья, по-моему он ударился о батарею. Черт!
— Ненавижу тебя! – кричит он мне. – Ты импотент! Ты придурок! А я всё равно уйду!
И я остановился, выдохнул и сказал самую умную речь в своей жизни:
— Петер, ты прав. Я полный придурок. Зачем я здесь? И трахнуть тебя не смог, и защитить не смогу, да и ты не хочешь этого. Ты озабоченная шлюха, а я будто бы влюбился в тебя. И твое поведение сейчас, твои слова… Я хочу тебя убить за них, за то, что ты такой. Я не могу больше этого выносить, иначе убью тебя. Пусть это сделают другие. Прощай…
Я стал судорожно натягивать носки, кроссовки, рубашку, схватил свои документы из его сумки. Взглянул на эту шлюху, что в углу под подоконником сидит, а он молча смотрит, как я собираюсь. Ну… скажи, чтобы не уходил! А он:
— Телефон возьми – это подарок! Телефон, возьми телефон!
— Пошёл ты со своими ебанутыми подарками, шлюха!
И я злющий пошагал вон.
— Телефон! Идиот, телефон возьми! – орёт мне в спину Петер, и мне даже показалось, что голос его сорвался, дрогнул, всхлипнул. Он зарыдал? Нет, шлюхи, они терпеливые, они сильные, они не плачут, они не любят.
Выбежал на улицу, на темный, ночной Московский проспект. Бегу от этого дома, бегу туда, к Парку Победы, к Электросиле, где-нибудь возьму такси, и домой! И вдруг мысль: «А ведь я был с ним всего три дня. Три дня, которые перевернули мой мир. Сука! Надо было сделать это с ним…»
Комментарий к – 8 –
========== – 9 – ==========
Я бежал практически до Электросилы, марафон возбужденного ревнивца. С каждым метром осознание того, что это ревность, укоренялось во мне. Правильно сделал, что ушёл: его не исправить, не перевоспитать, он – блядь и блядью сдохнет. А мне надо забывать, мне надо обратно в свой тусклый мир, где нет этих сиреневых глаз и бессовестных ужимок, где нет этого бесконечного бега по пересеченной местности, где нет этих странных новых чувств. Я – бегущий по лезвию Московского проспекта, так как бегу по проезжей части. Время пятый час утра, редкие машины виляют рядом со мной, возмущенно или сочувственно гудя.
Одна машина все-таки остановилась. Таксист.
- Эй, мужик! Пьяный, что ли? Нет? Садись, довезу до центра!
- У меня нет столько денег.
- Я домой с аэропорта, поэтому довезу так, по доброте душевной.
Я сажусь на заднее сидение. Таксиста тянуло поговорить. Он брехал мне про дочь, что провожал на самолет, какая она дура набитая, ребенком не занимается, все на бабку свесила, а сама за любовью укатила. Видите ли, нет сил жить без любимого! А любимый - тьфу! Ноги об неё вытирает, спокойно жить не даёт и не отпускает от себя и не женится. Сволочь, одним словом! Я только рассеянно киваю на эту историю чужой любви. Выясняется, что мужику надо на Васильевский остров. И я прошу меня высадить именно там, а не в центре. До своего дома на Малом проспекте иду пешком. Замерз, мокрая утренняя свежесть охладила мою ярость. Иду уже неуверенно.
А у дома, где снимаю квартиру, вовсе остановился. Сначала своевременная мысль: «А как я без ключей?» Можно, конечно, за запасными к Аньке ползти, но не в пять же часов утра. А потом понимаю, что за ключами идти не придётся. В окнах моей квартиры свет. Стою, как болван, посреди двора и пялюсь в окна, соображаю, кто там? Полиция?
Кручу головой. И, о чудо! В сторонке на обочине перед двором, взгромоздившись на поребрик, стоит моя шкода! Медленно подхожу к ней. Заглядываю внутрь за стекло в тёмное нутро. А-а-а! Там, на первом сидении, дрыхнет здоровый мужик. Чёрт! Ноги меня сами понесли обратно, бегом до 8-ой линии. Мне показалось, что мужик в автомобиле проснулся, и вслед мне зажёгся свет.
Я опять бегу, перескакиваю через ограды, пересекаю проезжую часть, стараюсь бежать там, где машины не смогут проехать. На площади у метро уже жизнь начинается, но метро еще закрыто. Бегу дальше, вниз к мостам, к Неве. Безумная мысль о том, что Нева может всё решить навсегда, там, на дне, нет ни света в моем окне, ни сиреневых глаз, ни бега… Но гоню эту мысль. Бежать, бежать, бежать от себя… далеко. На Московский проспект. Там меня нет, там был не я, там был кто-то другой, непохожий на меня человек. Дыхание выравниваю до спортивного, пересеченная местность – не стадион, здесь сбиться с шага, с ритма легче лёгкого. Дышу: нос-рот, нос-рот… Бег превратился в способ существования. Я марафонец, какие-то 8-10 километров по лениво просыпающемуся городу! Моя цель - Сенная площадь. Когда добежал дотуда, метро уже работает. Спускаюсь, еду, нервничаю. Зачем его бросил? А вдруг он уехал на эти свои блядки? Нет, не может! Зачем я возвращаюсь? Телефон… возьму телефон. Это повод.
В вагоне метро стоял лицом к надписи «Не прислоняться», от камер, если их видел, отворачивался. Посты охраны пробегал, наклонив голову. Я, блядь, - звезда, растиражирован, как бы за автографами не кинулись! Из метро выскакиваю, на Московской вообще уже жизнь. Иду к нашему дому, оглядываюсь, всё как обычно. Поднимаюсь на пятый этаж. А здесь всё совсем необычно. Дверь квартиры 77 нараспашку. Из неё пыльный ветер сквозняком лапает моё лицо.
- Петер? – призываю с порога, а у самого никакой надежды. Лишь бы не найти там в квартире его… труп. Лучше, чтобы Петьки просто не было. – Петер? Это я.
Мягко ступая, медленно прохожу в комнату. На полу разлитый коньяк и перевернутая банка шпрот. На диване смятая белая футболка, моя. Между банками и остатками пищи на столе лежит белая коробочка с телефоном, моим. Беру коробочку, запихиваю в карман рубашки. Иду на кухню, открываю двери ванной комнаты и туалета, выбиваю ногой дверь во вторую комнату, нигде нет этого парня, моего. Замечаю, что нет и сумок – ни наплечной, ни спортивной. Стою посреди пустынного коридора и не знаю, что делать.
Но кто-то решил за меня - шум за спиной, не успел повернуться, не успел увидеть кто. Боль в голове, света нет, звуков нет, ничего нет…
***
Запах бензина, твердый качающийся пол, гудение мотора в ушах и во всем теле – всё это вызывает рвотный спазм и пробуждение. Лежу на полу авто. С двух сторон сиденья, там в напряженных позах примостились молодые здоровые парни. Оба внимательно смотрят на меня, связанного по рукам и ногам. Я лежу посредине какого-то железного выступа, надо мной черным шелком обтянут потолок машины. С трудом соображаю, но понимаю, что еду в газельке-катафалке на том месте, где прикрепляют гроб. Может, я уже мертвец? Поэтому парни так равнодушно созерцают меня. Ну-ка… Я застонал. Голос есть, парни отреагировали, переглянувшись. Один похлопал меня по щеке и крикнул в сторону водительского места: