— Все может быть, Панас.
Клименко посмотрел на часы.
— Вот как раз и срок радиосеанса, — сказал он. — Сейчас придет Мужик и сообщит нам, что делать. Давай поедим, Панас, что-то аппетит разгулялся., У меня от волнения всегда так.
— Что ж, поесть — це дило, — откликнулся старший лейтенант.
Он поднялся и ступил в темный угол, где у них хранились продукты.
— Тушенку будешь, Клименко?
— Ну ее к аллаху, давай сюда баночку рыбных, они без этикетки, сойдут и за бычки в томате.
Они приканчивали баночку рыбных консервов, так и не разобрав, что в них за рыба, когда в пещере появился Мужик.
— Подкрепляемся? — спросил он. — Меня не угостите?
— Отчего же? — сказал Гордиенко и достал еще банку. — У нас рыбный стол, а можно и тушенку.
— Давай тушенку, впереди ночь тяжелой работы, следует подкрепиться.
— Это какой еще работы? — спросил Гордиенко. — У нас все готово. Нажать только кнопку осталось. Верно, Клименко, я говорю?
— Так точно. Только кнопку...
— Лев дал нам новое задание, Панас. Тебе и мне. Товарищ Клименко остается у взрывного механизма. Он и нажмет кнопку. А мы идем в подводную пещеру, облачаемся в скафандры и уничтожаем боны, заграждающие вход в Балацкую бухту, открываем дорогу десанту.
— А потом?
— Потом действуем по обстановке. Либо уходим сюда, до выхода всего отряда на поверхность, либо присоединяемся к десантникам и вступаем в бой...
— Конечно, присоединяемся! — воскликнул Гордиенко. — О чем речь?! Только так!
Мужик улыбнулся.
— Ладно, ладно, Панас, — сказал он. — Будет для тебя хорошая драка.
— А как же я? — тихо спросил Клименко.
— Вы останетесь здесь. Сигнал для взрыва примет Щербинин, он пришлет сюда связного. Условная фраза та же. Как услышите ее — нажимайте кнопку.
— А чем рвать боны? — спросил Панас. — Отсюда возьмем?
— Отсюда нельзя! — возразил Клименко. — Иначе я не гарантирую результатов взрыва!
— Успокойтесь, товарищ Клименко, — сказал Мужик. — Взрывчатку я взял отрядную. Панас! Ты сходи за ней в Голубую галерею, там я ее оставил, а я пойду в подводную пещеру, приготовлю резиновую лодку и скафандры. Ну, товарищ Клименко, простимся. Увидимся теперь уже на поверхности, при свете солнышка.
Клименко шагнул к ним, и они оба, Мужик и водолаз Гордиенко, крепко стиснули его с двух сторон.
— Не скучай, дружище, — шепнул Панас. — А будешь кнопку нажимать — о нас вспомни. Мы где-нибудь над тобой будем.
Панас Гордиенко тащил взрывчатку в подводную пещеру и довольно ухмылялся, представляя, какой «шорох» наведет он немцам наверху.
Освещая себе дорогу электрическим фонарем и держа под мышкой ящик с тринитротолуолом, Гордиенко вышел наконец к подводной пещере. Он увидел, что резиновая лодка уже на плаву. Мужик, облаченный в скафандр, но без маски, отошел в ней от берега метров на пятьдесят и возился с буйком, к которому был привязан трос, ведущий в подводный ход.
— Эй, Панас! — крикнул Мужик.
— Я, — отозвался Гордиенко.
— Скафандр на берегу! Одевайся пока... Я сейчас подгребу! Жди меня!
Гордиенко опустил на землю ящик со взрывчаткой и, нашарив лучом фонаря сложенный в стороне скафандр, шагнул, чтоб поднять его.
В то же мгновение сильный удар по голове лишил Гордиенко сознания.
...Десантная группа старшего лейтенанта Гаврикова была уже неподалеку от входа в Балацкую бухту, когда командир катера позвал Гаврикова в рубку.
— Должен быть сигнал с берега, старлейт, — сказал он, — что боны уничтожены. Мы уже близко, а сигнала не вижу. Вон чернеет южный входной мыс, оттуда должен мигать фонарь.
— Странное дело, командир, — хмыкнул Гавриков. — Если б партизаны подорвали боны, то немцы б сейчас такую кутерьму устроили... А тут тихо.
Командир посмотрел на часы.
— Через пятнадцать минут начнут артподготовку корабли и пойдут главные силы десанта. А вот что с твоей группой делать — ума не приложу.
— Высаживай меня на берег. Если сигнала не будет и боны на месте — гони корабль к южному мысу.
— Там скалистый берег, не заберешься.
— Заберусь.
Сигнала они так и не дождались.
Командир сумел подвести катер к скалистому берегу так, словно это был причал. Десантники один за другим покидали палубу катера и карабкались все выше и выше. Над Понтийском уже гремела канонада, и это отвлекло внимание немцев, охранявших подходы к Балацкой бухте, позволило десантникам высадиться незамеченными.
Но когда на катере оставалось еще несколько человек, темноту ночи вдруг прорезал луч прожектора. Он осветил и катер, стоявший у камней, и фигурки прижавшихся к скалам десантников.
— Вот сволочь! — выругался Гавриков и выпустил длинную очередь из «Дегтярева».
Прожектор погас. Но десантников заметили, и разноцветные трассы пуль возникли в темноте.
— Ухожу! — крикнул командир и дал ход.
Не успевшие выпрыгнуть десантники бросились в воду.
— Вперед, парни! — крикнул Гавриков. — Забирайтесь повыше, там нас достать труднее...
Это были его последние слова.
Светящийся уголек пробил сердце старшего лейтенанта Гаврикова.
ПОЯВЛЕНИЕ МУЖИКА
— У вас тоже была кличка? — спросил Леденев.
— А как же! — откликнулся Гордиенко.
— И как вас звали?
Начальник водолазной школы смутился.
— Хлопец... Конечно, по объемам я скорее дядька, но...
— Так вас назвали, видимо, в целях конспирации, — сказал, улыбаясь, Юрий Алексеевич.
— Вот-вот, — оживился Гордиенко. — То все Лев. Веселый был человек, одессит. Любил придумать что-нибудь позаковыристее.
— А кто этот Лев?
— Наш шеф. Начальник военно-морской разведки. Лев — это его кличка. Мы его еще Жоржой звали, про себя, конечно... Георгий Яковлевич Румянцев. Говорят, он сейчас в отставке, живет в Одессе, на Пересыпи.
— Значит, Хлопец... Так. Что ж, продолжайте, пожалуйста, ваш рассказ. Вы говорили, что вас ударили...
— Ну не каменюка же мне свалилась на голову?!
— А почему бы и нет? Ведь вы же находились в пещере...
— Нет, я чувствовал, что это был именно удар. И потом — Мужик. Если б он остался жив, то подплыл бы к берегу, обнаружил меня, привел в чувство... Но когда я очнулся, никого не было. Видимо, тот, кто ударил меня, добрался и до Мужика.
— Кругом была абсолютная темнота, — продолжал свой рассказ начальник водолазной школы, — я лежал неподвижно, все пытался вспомнить, кто я и где нахожусь. Потом нащупал около себя фонарик. Включил — вижу: скафандр-то исчез! Не было на прежнем месте и взрывчатки. Я ничего не мог понять, но одно было ясно: надо спешить к Щербинину, рассказать обо всем. Главное — Мужик исчез. Я вспомнил и о Клименко, и такое меня взяло беспокойство — сил нет! Я решил идти в отряд немедля. Голова адски болела, ноги едва передвигались. Но все-таки добрался я до Голубой галереи. И вдруг почувствовал, как земля ушла из-под ног. Я вновь потерял сознание.
— Это был первый взрыв, когда закрыло выходы из подземелья, — сказал Леденев.
— Да, — ответил Панас Григорьевич. — Взрыв обрушил и ту часть Голубой галереи, которая вела в катакомбы, занятые отрядом Щербинина. Когда я пришел в себя и обнаружил завал, мне ничего другого не оставалось, как поспешить туда, где Клименко. Там меня ждал страшный удар: Клименко лежал навзничь с простреленной головой. Вся проводка, ведущая от взрывного механизма к зарядам, была оборвана, сам механизм поврежден. Я был так потрясен всем этим, что едва в третий раз не потерял сознание. Что мне было делать? Конечно же, довести до конца дело, ради которого отдали свои жизни Мужик и Клименко. При свете электрического фонаря, батарейка которого уже начала садиться, я принялся лихорадочно восстанавливать проводку, чинить механизм. Фонарь «летучая мышь» оказался разбитым. Но мне посчастливилось разыскать в наших запасах кусок свечи. Если бы не этот огарок, я б не сумел закончить ремонт проводки. Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как меня огрели...
— Между первым и вторым взрывами прошло около шести часов, — сказал Леденев. — Туннель рухнул на рассвете, в начале шестого утра. Значит, это вы его взорвали...
— Больше некому было... — просто ответил Гордиенко. — Подай-ка мне спички, Федя.
Курнаков протянул дяде коробок. Панас Григорьевич закурил.
— Не знаю, как уж мне это удалось все наладить, но кнопку я нажал. Меня опять здорово тряхнуло, однако сознания не потерял, добрался до пещеры, за ящиком из-под патронов нашел маску от скафандра... Как выбрался на поверхность — уже и не помню. Осталось в памяти — синяя поверхность бухты, звуки далеких выстрелов (это продолжали сопротивление остатки понтийского гарнизона) и первые лучи утреннего солнца. Я с трудом добрался до берега, сорвал маску и тут уже капитально потерял сознание. Очнулся в медсанбате и сразу драпанул оттуда, несмотря на протесты медиков. Мне говорили, что подобрали меня десантники из группы старшего лейтенанта Гаврикова. Его имя высечено на мраморной плите братской могилы...
— Да, Гавриков погиб, а сын его заведует понтийским музеем, — сказал Леденев. — Я обещал ему, что уговорю вас написать для музея свою историю.
— Что ж, можно и написать, — согласился Гордиенко. — Из отряда «Красное Знамя» мало кто остался в живых... Знал я в Понтийске одного, начальником техники безопасности работал в тралфлоте, так вот Федя говорил мне, что его с поезда какие-то хулиганы сбросили... Погиб человек. В войну уцелел, а тут так нелепо погиб... Не разыскали этих подлецов?
— Пока нет, — сказал Юрий Алексеевич и переглянулся с Иваном Никитичем.
— Как вы думаете, — спросил Леденев у Гордиенко, — кто мог все это проделать с вами и Клименко? И куда исчез Мужик?
— По всей вероятности, тот гестаповский агент, о котором предупреждал нас еще Лев. Правда, Мужик говорил, что из отряда ходили в город за необходимыми уточнениями и предатель был незадолго до всех этих событий разоблачен и уничтожен. Но, видимо, кто-то оставался еще...
— Мужик не говорил вам, кто ходил в город?
— Собирался как будто он сам. Правда, жаловался, что Щербинин не хотел его отпускать. Но он ли ходил или кто другой — не знаю.
— Вы кроме Мужика знали кого-нибудь из партизан отряда «Красное Знамя» в лицо?
— Нет, Щербинина, правда, хорошо знал, но еще до войны, а в катакомбах я и его не встречал.
— Хорошо...
Леденев посмотрел на Ковтуна. Доктор перехватил его взгляд и кивнул головой.
— Я оставлю вас на минутку, — сказал он и вышел из комнаты.
— Скажите, Панас Григорьевич, вы не смогли бы описать внешность Мужика? — обратился меж тем Леденев к начальнику водолазной школы. — Ведь вы с ним виделись не только при свете фонаря в катакомбах, но и на поверхности.
— Да, — сказал Гордиенко, — я видел Мужика перед тем, как нам отправиться в первый раз к партизанам. Каким он был? Высокий, сухощавый такой человек, немногословный, попусту не суетился, но когда надо было делать что-то быстро, он преображался, просто горел весь... О постороннем говорили мы в ту встречу мало, но я чувствовал, что Мужик — образованный и очень толковый человек.
— И вы с ним никогда больше не виделись?
— Разве можно увидеться с покойником? — спросил Гордиенко.
— А вы убеждены в том, что Мужик — покойник?
— А как же иначе? Ведь в противном случае он должен быть заодно с той сволочью, что шарахнула меня тогда в пещере и застрелила Клименко.
— А может быть, и в вас стреляли, и пуля только оглушила, скажем, отрикошетировав от стены или отбив кусок камня, который и ударил вас в голову?
— Черт возьми, — растерянно сказал Гордиенко и ощупал рукой голову. Видимо, он тронул место, куда много лет назад пришелся удар. — Об этом я не подумал. А тогда...
— Тогда можно допустить, что стрелял в вас Мужик. Из лодки стрелял... Допускаете такое?
— Нет, — резко ответил Гордиенко и порывисто встал. — Не поверю этому никогда! Я знал этого человека, ел с ним кашу из одного котелка. Не верю!
В дверь постучали.
— Это хорошо, что не верите, Панас Григорьевич, — быстро проговорил Леденев и крикнул: — ? Войдите!
Дверь открылась, и вошел полковник медицинской службы Ковтун. Он сразу отступил в сторону, чтобы дать возможность присутствующим сразу увидеть того, кто шел следом.
Вторым появился в комнате высокий седой человек со шрамом на лбу.
Леденев улыбался.
Ничего не понимающий Федор Курнаков переводил взгляд то на одного, то на другого.
Продолжавший стоять во весь свой богатырский рост Гордиенко вдруг страшно побледнел. Вошедший человек направился прямо к нему.
— Здравствуй, Панас, — сказал он, — здравствуй, Хлопец. Не ожидал меня увидеть живым?
— Мужик, — прошептал Гордиенко, — это ты, Мужик?!
В ЛАПАХ ВАЙСМЮЛЛЕРА
...Когда Мужик подогнал резиновую лодку к берегу, Гордиенко уже ждал его, подсвечивая фонариком. Он был в скафандре и в маске. Панас передал Мужику ящик со взрывчаткой и забрался в лодку. Они подошли на ней к буйку, и, похлопав Гордиенко по плечу, Мужик знаками показал, что пойдет первым, и почувствовал ответное похлопыванье Гордиенко: понял, мол, давай двигай...
Пройдя подводный ход и оказавшись на дне Балацкой бухты, Мужик, не поднимаясь на поверхность, взял вправо, к южному входному мысу и остановился здесь, поджидая идущего следом со взрывчаткой Гордиенко.
Вдруг толщу воды прорезал свет. Мужик, оцепенев вначале, метнулся в сторону, в темноту, но почувствовал, как бросившиеся к нему тени цепко обхватили его руками и увлекают вместе с собой на поверхность. Он силился вырваться, и в какой-то момент завязавшейся под водой борьбы это удалось ему, Мужик почти выскользнул из крепких объятий, но в это время один из нападавших ловко сорвал с Мужика маску, он судорожно вздохнул, соленая вода ударила в горло, и последней пробилась мысль о идущем следом Панасе со взрывчаткой, которого он не успел предупредить об опасности.
— Буду с вами откровенен, господин Мужик, — сказал штандартенфюрер. — Понтийск войска фюрера так или иначе оставят. Мы не хотим быть отрезанными на полуострове и уйдем отсюда, чтобы спрямить линию фронта, собрать силы в кулак для решительного боя. Германия имеет достаточно сил, чтобы не только противостоять армиям коалиции, но и сокрушать эти армии. Поэтому оставление нами города не окажет никакого влияния на ход войны. Главное — уйти отсюда так, чтобы сохранить живую силу нашего вермахта и частей СС. Вы и ваши пособники пытались помешать нам в этом: вы хотели взорвать туннель. Мы сорвали эти планы...
Мужик усмехнулся. Он пришел в себя еще на катере, на который подняли его захватившие под водой немецкие водолазы. Катер быстро пошел к причалу. Оттуда Мужика на бронетранспортере доставили в город, прямо в кабинет шефа гестапо Вайсмюллера. Ни на катере, ни в бронетранспортере Мужик Гордиенко не видел.
«Пропал Хлопец, — думал он о Панасе, — жалко парня...»
Своя судьба его не волновала. Он знал, что его ждет, и потому давно приготовился ко всему.
«Главное — не потерять лица, — решил Мужик, — не потерять лица...»
— Ваши карты биты все до одной, — сказал Вайсмюллер, — но я могу дать вам шанс отыграться... Предлагаю стать двойником. Мы имеем сведения о том, что вы разведчик высшего класса. Подпишите согласие сотрудничать с нами, и мы оставим вас здесь, дадим даже возможность уничтожить боны в Балацкой бухте, чтоб вам не с пустыми руками явиться к своему шефу.
— А туннель? — спросил Мужик, стараясь протянуть разговор и все еще веря, что слова Вайсмюллера о сорванном гестапо взрыве — пустые слова. Ведь они выявили и уничтожили попавшего в отряд вражеского агента.
— Того взрыва, который планировали вы со Львом, — сказал штандартенфюрер, — его не будет... Туннель нам нужен для эвакуации войск. Когда пройдет последний эшелон, мы подорвем его сами. Если же возникнут какие-то сомнения у ваших, обвиняйте во всем Клименко. Ведь это он должен был нажать кнопку, вы в это время уничтожали боны Балацкой бухты.