Могучие деревья делали двор похожим на парк аристократического особняка или усадьбы. Скорее же всего его построили после войны пленные немцы, как и многие другие здания по соседству. Сейчас в отделе разборов никто об этом не вспоминал.
— У друга с машиной беда…
Бакланов и глазом не моргнул: когда требовалось, он мог быть жестким и изобретательным. С Федором у них были свои гаишные дела.
— …«Жигуль» записан на жену, а она получила от отца. Завещание оформлено, а найти не могут!
— Надо узнать в нотариальной конторе… — Дело оказалось чересчур простым. — Номер конторы известен?
— Двадцатая.
— Длиннющие девки там… — Федор загадочно усмехнулся. — Баскетболистки…
Его отвлек сверток, который привез Бакланов, в нем угадывались знакомые параметры.
— Тебе! — Бакланов перехватил взгляд.
— Надо бы вместе!
— Вместе в другой раз! Положи!
— Тогда… — Федор обеспокоился. — Сами и пронесите, а то неудобно. Скажут: «Уже со своих берет!»
— Какие дела!
Гуськом прошли в кабинет. Стол Федора стоял у самого окна, старенький, незавидный.
— Реквизировал? Или со свалки?
— Наследство!
Ражий Бакланов нагнулся, открыл дверцу, сунул сверток в нижний отсек. Сидевшие в комнате посмотрели сочувственно.
— Выйдем?
Федор обернулся к соседям:
— Я сейчас.
Разговор во дворе пошел откровеннее.
— На меня хотят наехать… — Бакланов достал несколько пластин жвачки, предложил всем.
— Нет, спасибо.
— Жду жалобу. Мужика ты должен знать. Таксер. Карпухин Костя… Ты его знаешь.
— Знаю.
Подумав, инспектор взял жвачку, которую Бакланов еще держал в руке.
— С ним лучше не связываться.
— Думаешь?
Федор кивнул: в эту минуту он был абсолютно искренен.
— Это мафия. Он возил вора в законе — Афанасия… Слыхал?
— Краем уха…
Игумнов промолчал. В отличие от гаишников, он не только слышал об Афанасии, но и знал оперативную информацию: авторитет по имени Афанасий держал ближний юго-восток Подмосковья.
«Та же Тула!..»
— УАфанаеия шведский микроавтобус. «Урван», серебристый, подлиннее наших… Костя сидел на нем.
— А сейчас?
— Я слышал: он посредничает с крупным оптовиком-спекулянтом. Возит, охраняет, обслуживает.
— Овощи-фрукты?
— Товары. В последнее время импортные платки…
Корифей ГАИ владел разносторонней информацией, которой по каким-то причинам охотно делился с Баклановым.
— А тот, кого он возит… Кличка известна?
Федор поколебался:
— Хабиби.
Похоже, это было все, что он мог сказать. У забора уже несколько минут маячил водитель, с которым гаишник до этого разговаривал. В руке у него был теперь целлофановый пакет с содержимым.
«Должно, сбегал за коньячком…» — подумал Игумнов. Он взглянул на часы.
«Если бы таксист был действительно вызван в отдел разборов, Федор вспомнил бы, что Карпухин должен вот-вот подъехать…»
Секрет был прост: «Федор его снабжает повестками!»
— Ну, спасибо.
— Пока!
Они вышли к машине.
— Лучший по профессии, — заметил Бакланов по поводу корифея. — На всех городских совещаниях ставят в пример.
— Но к тебе всей душой…
— Мне многое известно о нем, и он это знает.
Впереди горел золотом купол храма на Ваганьковском. День был на изломе. Поток автотранспорта наполнял воздух запахом гари и пылью. Он двигался на трех уровнях, большинство его составляли мощные грузовые средства, направлявшиеся в сторону Ходынки. Издалека донесся стук проходившей электрички — там шли поезда белорусского направления.
— Про вечер не забыл? — спросил Игумнов неожиданно.
Бакланов сразу догадался, о чем он. Игумновская мысль соседствовала с личным, только когда в нем была замешана нынешняя его жена. Игумнов никогда не говорил о ней.
— Клуб Дзержинского… Не беспокойся. Куда сейчас?
— Надо найти автомат — позвонить.
Ближайший оказался неблизко — у метро с длиннющим названием — «Улица 1905 года». Трубку снял Цуканов:
— Слушаю…
— Что насчет людей, которых мы проверили на трассе?
— Я звонил в сорок девятое… — Цуканов был обстоятелен, когда наступал дефицит информации. — Хозяин «Тойоты» и второй с ним — хорошо известны. Лейтенант и Кабан. Сейчас вызвали из дома старшего опера, который обслуживает этот участок. Как только он свяжется со мной, я поставлю тебя в известность.
По существу, Цуканову ничего нового узнать не удалось.
— Дозвонился до Тулы?
— Да. За утро в городе — всего одно происшествие… Сожгли частную иномарку. У представителя азиатской группировки. Белая чайхана…
— За этим они и ездили в Тулу! Лейтенант и Пай-Пай, и таксист…
Навязчивая мысль не уходила из головы: «Какая-то взаимосвязь, начиная с утра! Пай-Пай и Голубоглазый-азиат… Московские команды и группировка Белой чайханы!»
— А как же Афанасий?
— По их данным, он в этой борьбе не участвует…
— Афанасий — не такой человек! А кроме того, другие воры в законе этого ему не позволят! Это его вотчина. Он несет ответственность перед ворами.
Зам ответил уклончиво:
— Я интересовался. Афанасий все время на месте, и автобус у него на приколе под окнами… Может, ждет, когда те и другие прихлопнут друг друга…
— Или когда он их прихлопнет!
Игумнов повесил трубку, подошел к Бакланову.
Гаишник, не переставая жевать, ледяным взглядом следил за проходящим транспортом.
— Можно предупреждать каждого второго водителя…
— У меня просьба, — Игумнов еще был под впечатлением разговора с Цукановым. — Позвони в Тулу. Своим. Пусть они поставят нас в известность, если Афанасий погонит сегодня свой «Урван» в Москву…
Омельчук наконец прибыл на место — двумя рейсами, с пересадкой, без особых приключений. В Шарье проверяющего из МВД встречали. От невысокой деревянной постройки приблизился плотный, в годах, милицейский в форме. С ним был дежурный по посадке, а может, по совместительству и начальник деревянного аэропорта с голубой нарукавной повязкой. За одиноким «Ан-2» на краю поля виднелся милицейский «газон» и дальше — сараи для грузов. Трепыхался на ветру бело-красный метеорологический сачок.
— Здравия желаю… — милицейский представился. — Полковник Созинов Павел Михайлович, начальник линейного отделения на станции Шарья.
— Подполковник Омельчук.
— Документы разрешите!
«С этим не попьешь! — Омельчук достал предписание. — Больно оглядчивый».
Зам Картузова ни на минуту не забывал о лежавших в кейсе трех пол-литрах коньяка, которые ему подвезли в Быково, можно сказать, к трапу самолета. До того, чтобы пить в командировке в одиночку, посланец генерала Скубилина еще не опустился.
— Все в порядке… — Созинов вернул документы.
— Как и должно.
— Прошу.
На первое сиденье «газона» Созинов гостя не допустил — сел сам.
«С министерской проверкой, а человек-то не министерский! Управление внутренних дел Московской дороги! Как и мы — с земли! Невелика птица!»
— Тут недалеко…
Аэродром располагался практически в границах города.
— Это старый наш аэропорт… В следующий раз прилетите — на новом будем встречать…
— Буду рад… Как вы тут?
— Кражи, грабежи… — Созинов привычно поплакался. — Народ у нас тут пьет по-страшному!
— И не подумаешь!
Омельчук приободрился: «Не все еще потеряно!»
По дороге, как водится, Созинов лягнул городскую милицию.
— Борьбу с пьянством совсем не ведут…
Железка испокон века конфликтовала с территориальной — более многочисленной и профессиональной. Начальникам отделений невозможно было поделить расположение первого секретаря, предисполкома. Вторых лиц. Транспортная милиция в этом поединке всегда проигрывала: у городской в руках магазины, базы, водительские права… У транспортной — только билеты на проходящие поезда да контейнеры!
Созинов снова нарушил этикет — заговорил о том, что лично его в данный момент заботило.
— Начнете проверять уже сегодня?
— Зачем время терять! — Омельчук настроен был миролюбиво.
— Тогда я сразу представлю вам личный состав…
У Созинова была надежда: «Если дела пойдут хорошо — ночью уеду…». Начальник управления мог пойти ему навстречу: «санаторная путевка», «обострение болезни…».
— За недельку думаете управиться?
В командировочном удостоверении Омельчука был указан срок: «семь дней».
«Все рассмотрел!»
— Постараемся, Павел Михайлович…
Машину тряхнуло. Городок был заштатный.
— За дороги у нас только еще берутся!
— Я вижу…
Сам Омельчук тоже был из небольшого городка, с Брянщины. То же бездорожье, некрашеные избы. В Шарье к этому добавлялись сиротские, неплодоносившие сады.
Созинов из машины знакомил с достопримечательностями:
— Раньше тут пивная была… «Красная Бавария»… Магазин книжный…
По дороге заскочили в гостиницу. Здесь же, рядом с бывшей «Баварией». Двухэтажное добротное деревянное здание. Оформление гостя не заняло и пяти минут. Номер был просторный, чистый. С эстампом над кроватью. Омельчук оставил на вешалке взятый на всякий случай с собой милицейский плащ.
— А то можно в Ветлужский устроить. В поселок. Там попристойнее. Финны такой домик отгрохали — чудо! — то ли предложил, то ли подумал Созинов.
— Я уж тут, ближе к вам!
Кейс с бутылками Омельчук прихватил с собой.
— Едем!
По пути осмотрели центр — не совсем прямую, не очень широкую улицу — Октябрьскую.
— Наш «Белый дом»!
В новом кирпичном здании размещался райком или горком.
«Сюда документы тоже могли принести!» — Омельчук взял шарьинский «Белый дом» на заметку.
Вокзальная улица была застроена двухэтажными домами, принадлежавшими железнодорожному ведомству. Линейная милиция теснилась в нескольких помещениях.
— Какой год мучаемся! Очень неудобно? — прокомментировал Созинов.
— Конечно! А дежурка?
— Непосредственно на вокзале. Я покажу.
В отделении проверяющего тоже ждали. Дежурный объявил сбор в кабинете начальника. Созинов представил личный состав:
— Секретарь партийного бюро. Замы… Старший опер уголовного розыска…
Омельчук положил глаз на старшего опера — молодого, с приятным лицом, высокими, как у девицы, бровями.
Созинов добавил несколько слов:
— ..Занимается жалобами и заявлениями. По распределению обязанностей на Виталии еще переписка по найденным вещам, неопознанные трупы, общий розыск…
Старший опер слушал потупясь.
«Выпить не дурак, сукин сын! Но работящий, тихий…» — подумал Омельчук.
На старшего опера было возложено также исполнение всех ориентировок, розыск утерянных документов.
«Он мне и нужен…»
Личный состав отпустили. Созинов повел показывать помещение — оно действительно оказалось неудобным, с избыточной подсобной площадью.
В кабинете в конце коридора Омельчук снова увидел старшего опера — тот что-то быстро выстукивал указательным и средним пальцами на портативной машинке. В кабинете был второй стол, за ним никто не сидел.
— Переписки очень много, машинистка не справляется.
— Если вы не против, то я, пожалуй, тут и обоснуюсь… — заметил Омельчук.
— Пожалуйста.
— Ты не против будешь, Виталий? — Омельчук обернулся к старшему оперу.
— Сидите, товарищ подполковник… — Старший опер вспыхнул. Он был явно польщен. — Места хватит…
— Вот и прекрасно.
Созинов был тоже рад:
— Кабинет хороший. Хотите — можно положить кейс ваш ко мне в сейф? Чтобы спокойнее!
— Не беспокойтесь.
— Значит, можно приступать?
— Да, да.
Через несколько минут в кабинет уже несли пронумерованные толстенные регистрационные журналы с входящими, исходящими… переписку по жалобам…. Отказные материалы…
— За прошлый год тоже будете смотреть? — спросила секретарь отделения.
— Пока не знаю…
Офицер постовой службы Омельчук и свои-то бумаги смотрел, можно сказать, только под дулом пистолета.
Старший опер ненадолго вышел. Вернувшись, принялся снова терзать пишущую машинку. Время от времени Омельчук ловил на себе его понимающий ясный взгляд.
— Ты чего, Виталий?
Старший опер бросил стучать.
— Головка не болит, товарищ подполковник? А то можно подлечить с дороги!
— А есть? — Омельчуку нравилась прыть его шарьинских хозяев.
— Обижаете, товарищ подполковник!
Виталий снова ненадолго убежал. Минут через двадцать он вернулся с двумя бутылками. На подоконнике в газетке «Ветлужский край» нашлись малосольные огурчики, несколько крупных, из-под домашних кур, яиц вкрутую, помидоры, колбаска. Дверь не заперли. Старший опер разлил коньяк в два стакана.
— У меня как раз тоже отходняк…
Бутылку он оставил на столе.
— Дай Бог не в последний!
«Сейчас начальник появится… Вроде случайно! — Омельчуку все было давно знакомым. — Накроет за пьянкой. Ну, держись! Я тебе это попомню, полковник!»
Виталька лихо рванул стакан, занюхал огурчиком.
— Давайте, товарищ подполковник!
— Сейчас!
Омельчук поднялся к окну. Улица внизу была узкой, с глубокими, заросшими травой канавами по обе стороны. По тротуару по одному, по два не спеша шли пешеходы. «Ну, что он там мешкает, Созинов…» Послышались шаги. На пороге возник начальник отделения. Картинка в кабинете — увы! — была не той, которую он ожидал увидеть.
— Виталий!.. — Созинов не знал, что сказать. — Ты чего? Что это у тебя?
Омельчук обернулся.
— Ты его не ругай! — Московский проверяющий оказался на высоте. — Опер твой — молодец! Знает, как гостя встречать… Виталий, тащи еще стакан!
Старший опер поколебался.
— Будете, Пал Михайлович?
— Будет! Чего спрашивать! Не мужики мы, что ли?!
Созинов забормотал про обострение, санаторий.
— Чисто символически! А про проверку не беспокойтесь: не подведу! Сам с земли…
Получилось даже лучше, чем Созинов планировал. Выпили. Закусили. Омельчук распустил узел на галстуке. Посоветовал:
— Виталия ты сегодня отпусти, Пал Михалыч! Какой из него теперь работник! Я тоже вернусь в гостиницу, отдохну… Спеху нет. Заму своему скажи, чтобы набросал проект акта проверки…
У Созинова отвисла челюсть.
— Акта министерской проверки?
— Ну! Без особых там моментов… Скромно и прилично!
— Понял.
— Я сейчас отдохну. А днем пусть Виталий меня найдет. Город вместе посмотрим. Сможешь, Виталий?
— Конечно, товарищ подполковник! — Старший опер поднял высокие, как у девицы, брови. — Все будет в порядке! Не беспокойтесь!
— Тогда закрывай лавочку! Поеду отдохну… — Омельчук обернулся к начальнику отделения. — Если из Москвы будут спрашивать, я — на линии!
Созинов больше не дергался. Самолично повез Омельчука в гостиницу. Стояла оглушительная тишина. В линейном отделении и потом в машине за километры явственно был слышен стук автосцепки на товарном парке, скрип половиц в домах. В березовом отеле было тоже тихо. Из коридора доносились едва различимые равномерные шорохи. Здоровенная молодая деваха в задранной выше колен узкой юбке ловко орудовала тряпкой — мыла полы. Стекала, пенясь, мыльная молочная жижа. Деваха наступала из коридора, ритмично меняя направления тряпки и зада. Белые полные подколенки отсвечивали светло.
— Здравствуй, Люба, — Созинов поздоровался в спину. — Чистоту все наводишь! А где хозяйка?
Деваха распрямилась, поправила выбившиеся из-под косынки потные пряди. У нее оказалась высокая крепкая грудь, грубое лицо с выдавшимся вперед подбородком.
«Отчего здоровых грудастых баб чаще называют Любовями?» — подумал Омельчук. Он уже не раз горел на Любках.
— Здравствуйте, Павел Михайлович.
На московского гостя вроде как и не посмотрела, нагнулась, взялась снова за тряпку.
— Что ж, отдыхайте, — пожелал Омельчуку Созинов. — Если надо будет, я подошлю за вами машину.
Омельчук спустился за ним на крыльцо. Постоял. Созинов сразу уехал. На улице, примыкавшей к гостинице, было безлюдно. Сотни изб, сведенные в кварталы. Мачты телевизионных антенн. И ни души! И снова стук автосцепки на станции.