Надеяться, что кто-то возьмет себе глухое это дело — хоть Ярославский, хоть милиция метро, — было абсолютно неразумным.
— Что она говорит?
— Переезжает к племяннику в Тамбов.
— Одна?
— Да. Деньги положила в узелок. Узелок — в сумку… В вагоне сумку сунула под матрас!
— А соседи по купе?
— Соседей не было. Старуха… Ночью бегает в туалет… То-сё! Короче: разбежались!
— Много денег?
Егерь вздохнул.
— Продала кооперативную квартиру. Так что считай!
Пока он говорил, женщина улыбнулась дурковато: хотела вызвать жалость.
«Господи! — У Игумнова так и заныло внутри, когда он увидел ее гримасу. — Этого еще не хватает!»
— А что по месту жительства?
— Все точно. «Жила, выписалась в Тамбов…» Ты не смотри, что она такая, Игумнов. Я с ней говорил. Она все понимает. Высшее образование. Работала инженером.
— Вот как…
— Да. Инженер-химик.
Со старухой было ясно. «Жаловаться не будет… Договорятся с бригадиром тамбовского поезда, сунут в вагон — и привет горячий! Малой скоростью. Племяннику дадут телеграмму, чтобы встретил…»
— На Ярославском хоть что-нибудь известно?
Дежурный вспомнил:
— Бригадир поезда в курсе! Я говорил с ним по телефону. Двое парней вышли в Москве последними — шли по составу, вроде чего-то искали… — Он взглянул на Игумнова. — Вот все! Поезд «Сибиряк». Новосибирск — Москва… Вагон пятнадцать.
— Старуху придержи… Я пошлю Качана к бригадиру. Может, еще вспомнит.
— Только недолго! — Егерь заволновался. — Тут полный атас! Скубилин опять появится! Куда ее спрячу?
Старуха что-то почувствовала. Обернулась. Невозможно было видеть дурашливый этот взгляд.
— Как ее фамилия?
— О! Фамилия у нее знатная! — Егерь засмеялся. — Розенбаум!
Игумнов с ходу ввалился в кабинет к старшему оперу.
— У нас заява. В курсе?
— Да. Но… — Качан был похож на атлетического студента-спортсмена, коротко остриженный, в очках. Он кивнул в сторону. — Картузов тут подкинул без тебя…
У окна на стуле раскачивалась пухлая молодая девица в замысловатом облачении — то ли длинная арабская галабея, то ли короткая ночнушка.
Старший опер быстро печатал, диктуя вслух:
— «…А также фотографировался с нами в кабинете во время совершения половых актов…» — Он оторвался от клавиатуры. — Прямо на столе?
Девица качнулась.
— Конечно!
Оба не испытали ни малейшего смущения.
— А фотографии? Вы их видели?
— Он показывал!
— Где они, по-вашему?
— Там же, в парткоме. В сейфе. Там два отделения. Откроешь, а внутри маленький ящик. Запирается на отдельный ключ. В нем и негативы, и фотки.
Качан быстро печатал.
— Потом? Как происходило дальше?
— Сегодня? Я выскочила — и сразу в коридор! На вешалке висело это… — девица потянула подол — полы разошлись, обнаружив полное
отсутствие белья внизу. — Накинула на себя и бегом. С вокзала позвонила подруге…
— Тут тебя и задержал младший инспектор… Так? — Качан допечатал, выдернул лист из каретки. — Распишись, подожди в коридоре.
— Позвонить можно?
— Только быстро.
Пока она звонила, старший опер объяснил:
— Картузов приказал… Взять заявление, допросить. Как бы не пришлось ехать на фабрику…
Игумнов махнул рукой.
— Ладно! Я сам погнал… Бригадир поезда на Ярославском видел двоих. Надо расспросить. Младший инспектор на месте?
— Карпец где-то в залах.
— Поедет со мной. Может, выйдем на поездного вора. Что ни день — кража. Инспекция по личному составу ждет не дождется моей крови! И сейчас заявительница в дежурке…
Качан предостерегающе кивнул на девицу у телефона:
— Бог с ней! Может, передачу принесет…
Обоим была слишком известна деликатнейшая проблема милицейской кухни. Козлы наверху требовали в отчетах высочайшего процента раскрытия тягчайших преступлений. «Как на выборах единственного кандидата нерушимого блока коммунистов и беспартийных…» Чтобы создать фантастическую эту картину прогресса в правоохранительных органах, контора давно уже регистрировала, главным образом, только раскрытые преступления, другие, по которым преступник не был сразу же обнаружен, как бы не существовали. В конце месяца, квартала, года цифирь сводили воедино и отправляли наверх. Козлы отчитывались ею перед поставившими их на хлебные места людьми из горкомов, обкомов, ЦК. Другие козлы, основываясь на статистической липе, пекли научные работы, защищали диссертации, давали прогнозы о скором наступлении золотого века. А внизу, на земле, ограбленным и обворованным потерпевшим, кому не посчастливилось задержать жулика с поличным, контора вешала лапшу на уши: «Розыск преступников и похищенных ими вещей продолжается. О результатах Вам будет сообщено дополнительно…»
На самом же деле все оставалось в черновых записях разыскников.
Укрывалось.
По дороге на Ярославский Игумнов перелистал записную книжку. В ней содержались сведения о кражах, не проходивших ни по одной ориентировке. Зарегистрируй он все эти укрытые за последние месяцы на одном только вокзале заявления, и благополучная картина успехов столичного узла выглядела бы жалкой унизительной фальсификацией.
«Если бы это можно было поставить на учет…»
С бригадиром поезда говорили с глазу на глаз. Бригадир оказался чистеньким, аккуратным. Со значком ВЛКСМ. Он полностью повторил то, что Игумнов уже слышал у себя на вокзале от Егеря.
— …Прибыли в Москву. Поезд уже стоял минут семь. Выходят двое. Я-то вижу, что они не из этого вагона! Значит, прошли по составу! А это, согласитесь, меняет дело!..
Игумнов, предпочитавший знать точно, с кем каждый раз он имеет дело, не мог понять: «Специально выращенный кадр? Член ЦК ВЛКСМ?» В разудалой семье проводников самой транспортной в мире бригадиры-честолюбцы встречались не часто.
— …Правда? Почему сразу не выйти на платформу?!
— Что можно о них сказать? Возраст, одежда…
— Один постарше. Высокий. В джинсовом костюме. Кожа на лице как глянец! Будто лоснится… На вид года двадцать четыре…
В черновых записях у Игумнова определенно встречался поездной вор с такими приметами. Это была удача.
— Второй — совсем молодой. Мне показалось, шулер. По всему, с Краснодара или Ставрополя…
— Говорили с ними?
— Нет.
— А с проводницами?
— Я спросил. Оба парня ехали в десятом…
Проводницы на месте не было — Игумнов с самого начала послал младшего инспектора ждать ее возвращения. Вскоре она подошла вместе с Карпецом — себе на уме, с маленькими глазками, без шеи, похожая на питбультерьера. Добавить что-то к рассказу бригадира она не смогла или не захотела. На вопросы, однако, ответила более или менее полно:
— Ехали они не вместе… Тот, что старше, в джинсе, садился на конечной станции.
— В Новосибирске?
— Да. Восемнадцатое место. Второй — вчера вечером. В Шарье.
— Во время прибытия, в Москве, — спросил Игумнов, — они вышли одновременно со всеми?
— Молодой, мне показалось, был вместе со всеми. Тот, что старше, проспал. Ушел последним.
— Вы узнаете его?
— Я обоих узнаю.
— Вы не могли бы… — Игумнов показал на Карпеца.
Тут важно было не вспугнуть. Карпец улыбнулся обманно-приветливой, сонной улыбкой.
— Пройти с нашим сотрудником по перрону, по площади? Знаете, как бывает? Может, они тут. Вдруг не уехали!
Проводницу следовало мягко выманить из состава. «Потом Карпец наверняка протащит ее по всем трем большим вокзалам-гигантам…» Женщина пожала плечами:
— Если нужно…
Карпец и проводница ушли. Игумнов все тянул. Чувство законченности разговора не приходило. И сам бригадир словно еще придерживал конец соединявшей их невидимой нити. Игумнов поинтересовался наугад:
— Вы, наверное, с международных линий?..
— Москва — Аахен…
«Вот и разгадка!»
Игумнов вспомнил: «По улицам Аахена тащатся псы и молят с покорностью псиной: „Прохожий, дай нам пинка ногой, чтоб избавились мы от сплина…“
Бригадир узнал:
— «Германия. Зимняя сказка…»
Они словно обменялись паролем и отзывом. Разговор пошел живее:
— Тут труднее ездить?
— Несравнимо…
— Безбилетники?
— Картежники! — бригадир покачал головой. — Просто житья не стало. И ставропольские, и ростовские группы, и симферопольские… Проводницы запуганы!
— И в эту поездку тоже были?
— Несколько групп! Последних двоих видели перед Шарьей… Но эти ехали недолго. В Галиче хватились — уже ни одного!
— Почему о них вспомнили?
Бригадир странно взглянул на него.
— Вы разве не в курсе?
— Первый раз слышу.
— Это надо с проводницей поговорить… Она как раз сестра этой девочки, что сейчас ушла.
— Связано с шулерами?
— Не только. У нас тут вчера в спальном вагоне больших людей обокрали… Проводница все знает.
Шулера появились в «СВ» после Поназырева. Это была сборная, работавшая на чужом участке. Каталы спешили. В Шарье их ожидала разборка с конкурентами, застолбившими за собой Северную железную дорогу. Шедший впереди с ходу откатил ближайшую дверь:
— Шахматы у вас? Может, сыграем?
— Да нет. Мы не брали… — В купе ехали двое. Они выходили в Шарье.
— А если в картишки от скуки…
— Теперь уж некогда!
Катала, шедший впереди — коренастый, в ковбойке, — двинулся вдоль вагона, дергая ручки всех дверей подряд.
Его напарник — в очках, в дешевой курточке — косил под студента. Он приотстал в малом тамбуре: с понта читал расписание. Выжидал.
— А закат-то! Красотища!.. — В середине вагона с грохотом откатилась дверь. В купе ехали Большие Боссы. — Это тебе не Венгрия какая-нибудь!
Крупняк, в белоснежной сорочке, в пуловере, потрогал чистейшей воды линзы в дорожайшей металлической оправе.
— Любуйся! В Москве такого не увидишь…
Малиново-огненный диск спускался за горизонт. Закат и вагон разделяла только чаща. Лесной беспредел между Ветяугой и Вяткой.
— Да-а… — Позади тотчас показался спутник — его точная, слегка оплывшая копия.
Катала мгновенно взял обоих на мушку.
— Какие люди! А как насчет партии в канасту? Или в бридж?
— Можно подумать…
Оба Босса были заметно поддаты. От малого тамбура уже подруливал второй шулер. Он вроде проходил мимо. Катала его тотчас окликнул:
— Компанию не составите, молодой человек?
— Вы мне? — Очкарик вроде засомневался.
— Если не очень заняты!..
Каталы привычно разыграли сцену поездного знакомства.
— Только как с картами, они у меня в пятом вагоне… — расстроился коренастый, в ковбойке.
— Это есть… — шулер в очках достал колоду. — Новые! Еще не распечатаны.
Больших Боссов спас сосед из последнего купе. Тоже поддатый, с кошелем на животе.
— Давайте ко мне! Не против? Вторые сутки один еду: дверь сломана, никто не садится!
— Вам не позавидуешь…
Картежники прошли в конец вагона, сопровождаемые кучкой болельщиков. Дверь в купе действительно не закрывалась. К а т а л а м пришлось работать прилюдно. Играли не в канасту, не в бридж. В секу, любимое развлечение тюремной камеры: три карты. У кого больше очков — того и банк. Игра шла заведенным порядком. Приемы шулеров практически не менялись. Бородатому сразу же дали выиграть. Второй катала, косивший под студента, проиграл, с ходу полез отыгрываться — и тут же снова просадил еще больше. Болельщики наслаждались. Большие Боссы тоже остановились в дверях. Игра быстро пошла по-крупному. Приближалась большая станция. При последней раздаче бородатому подсунули отличные карты. Куча денег на столике быстро выросла. Никто не обратил внимания на громыхнувшую в дальнем конце коридора дверь большого тамбура…
В купе у бородатого все шло своим чередом. В точно рассчитанный момент первый шулер бросил карты:
— Я пас! Иначе до дома не доберусь!
Напарник, напротив, продемонстрировал решительность:
— Я играю! Женщин тут нет? Загородите меня, пожалуйста!
Пассажиры, в том числе Большие Боссы, сгрудились в проходе. Катала приспустил брюки, рванул. Послышался треск ниток.
— У меня заначка! В трусах… Жена зашила!
Пачки сторублевок легли на столик.
— Иду на все!
Катала, не глядя, натянул брюки. Двери малого, а потом и большого тамбура по другую сторону вагона снова громыхнули. На секунду усилился равномерный металлический стук. Кто-то вышел. У купе никто ничего не заметил.
— Ша-рья-я… — пропела проводница в коридоре. — Стоянка пятнадцать минут…
Игроки вскрыли карты. У бородатого, как и следовало ожидать, оказалась прекрасная сумма — тридцать очков. Она и стимулировала его запал. Шулер продемонстрировал туз и две десятки.
— Тридцать одно! Китайское число! — Катала распихал по карманам пачки сотенных. — С меня коньяк! Сейчас притащу!
Его напарник с л и н я л из вагона еще раньше.
Большие Боссы хватились пропажи поздно ночью.
В купе горел свет. Спать не хотелось.
Бывший Первый областной секретарь и его шурин ехали к новому месту работы. Высоко. Почти на заоблачный уровень. Всю дорогу гудели. Оттого и не полетели самолетом.
Первый, как в таких случаях бывает, неожиданно обратил внимание:
«Пиджак висит косо!»
Он поднялся с полки. Тронул внутренние карманы.
«Пусто!»
Ни бумажника с деньгами, ни документов. Не было даже авторучки.
Он повторил обследование. Результат был прежним.
И потом — в тревожные эти часы до Москвы, — принимаясь искать, каждый раз он снова начинал с карманов пиджака. Инерция мышления всех потерпевших! Главное было не в содержимом бумажника. Не в пропусках, талонах, карточках-книжечках. Только в одной! Единственной! Которую следовало беречь пуще жизни! Зашить глубоко. В самые трусы! Под мошонку!
«Какого маху дал!..»
Второй Босс — вновь назначенный ответственный работник Генеральной прокуратуры — листал у себя на полке свежий номер «Плейбоя». Он не сразу понял, что происходит.
— Коля… — позвал Первый. — Проверь у себя в карманах. Ничего не понимаю!
Через секунду-другую случившееся предстало перед ними в своей гнусной необратимой реальности.
Карманы шурина были тоже пусты.
— Дела-а…
В вагоне все давно утихомирились. Равномерно стучали колеса на стыках. За окном тянулся лес.
Случись все там, у себя, в Сибири, или даже где-нибудь на Кавказе, или в Крыму, не говоря уже о Москве, Первый знал бы, как поступить. Кого вызвать. Кого поставить на уши. С кого спросить. Сейчас все обстояло по-иному. Он был уже не на том берегу, где княжил эти годы, и еще не там, куда был приглашен на княжение.
Наиправильнейшнм показалось — оставить все до Москвы, как есть.
Но уже через минуту пришло другое: «Может, документы еще тут рядом! В поезде! Бог знает, где они окажутся в следующее мгновение, тем более утром!»
Хмель у обоих мгновенно улетучился.
— Принимай меры, Николай! — приказал Первый. — Ты у нас правоохранительные органы. Генеральная прокуратура. Тебе и карты в руки… Другого выхода нет!
— Придется поднимать пассажиров…
Второй Босс вышел к проводнице.
«Вот и расслабились! Калиф и его визирь путешествуют инкогнито…»
Первый тем временем снова проверил карманы пиджака.
«Бесполезно…»
Через несколько минут в коридоре послышались голоса. Первый откатил дверь. Перепуганная проводница поднимала пассажиров. Стучала в купе. Проверяла, все ли на местах. Второй Босс поставил задачу:
— Установите, все ли в вагоне. Потом займемся документами и вещами…
Вскоре он вернулся в купе:
— Я послал проводницу за бригадиром. Надо срочно пройти по составу. Исчез мужчина с четвертого места…
— Исчез?
— Билет на месте, а самого нет.
— А вещи?
— Сумка. Он взял ее. Сосед по купе сказал, что не видел его с Шарьи…
Первый Босс задумался.
— Какой он из себя? Я его видел?
— Сейчас вспомните. Стоял всю дорогу у окна в коридоре. Серый костюм, галстук… Вспомнили? Узбек или казах. А глаза голубые!