— Мне-то они зачем? Пойми! — Был он молодой, из пьющих. Сверстники в отделении к нему прислушивались. — Отдать надо в горком партии!
Дежурный не выдержал:
— Вот ты и передашь!
— Горком-то вон он! Пятьсот метров! Зачем бюрократию разводить? Тем более — не имеем права!
— Обязаны!
— Обязаны как лучше! Смотри, что будет: ты сейчас выпишешь ему квитанцию, доложишь начальнику, Созинов напишет резолюцию. Я приму. Зарегистрирую…
— Эх, Виталька!
— Что, Виталька! У меня машинистки нет! Сам печатаю! И опись, и сопроводиловки!
— Но партийные документы!
— А что партийные?! Все равно подлежат уничтожению! Ты инструкцию знаешь? Мало ли в чьих руках побывали!
— Придумал! — Дежурный, однако, был смущен. Возможность использования партбилетов западными спецслужбами ему не приходила в голову.
— Может, в горкоме вопросы возникнут! — Старший опер бросил на чашу весов последний аргумент. — «Как?», «Где?», «При каких обстоятельствах?» Я вместо него не отвечу. Так? Выходит, опять его вызывать!
— Ладно, мужики! — Бутурлин был человеком сговорчивым. — Давайте документы! Сразу отнести в горком не обещаю — мне в поездку сегодня! А вернусь — отдохну и снесу!
Усач-дежурный, как водится, не преминул накапать начальству.
— Виталька опять документы принять отказался. Сто причин выставил!.. — Он вздохнул сокрушенно. — Совсем работать не хочет!
— Погоди! Ты не кипятись! — Подполковник Созинов знал своих подчиненных как облупленных и не упускал случая их воспитывать.
Он отложил подписанные протоколы.
— С Виталием надо по-хорошему. Тогда он тебе дни и ночи пахать будет! И за дознавателя, и за инспектора… — Опытный руководитель, по первому своему — гражданскому — образованию он был преподавателем-естественником. — Ты вот, например, в отпуск собираешься? Так?
Дежурный струсил.
— У меня по графику! Честь по чести! Сейчас вы уходите, а я сразу после вас!
— Я не о том! — начальник отделения отмахнулся. — Ты уйдешь, а кого я за тебя поставлю? Думал?
— Начальника линпоста!
— Он бы рад! — Созинов засмеялся. — Отдежурил — и трое суток ничего не делай! Не
пойдет! А кого? Подумай… Его же и поставим! Виталия! Он и на дежурстве, и с бумагами будет разбираться! С перепиской…
— Правильно… — признал дежурный. Руководство отделением было делом тонким, даже отдавало элементами макиавеллизма.
— А теперь с другой стороны возьмем… Разве на тебя самого не жалуются? Хоть бы твоя жена! А? Сколько раз мне звонила! — Подполковник помолчал. — И опять тебя на днях видели снова у Любки…
— Какой еще Любки?
— У нас одна! Из гостиницы! Видели тебя пьяного вдребодан. Машину останавливал в нетрезвом виде — в Ветлужский ездили за водкой…
— Уж и вдребодан!
— А тебе уж сколько годков?
Дежурный вздохнул.
— Сорок два будет…
— Вот видишь! Тебе, считай, уже похлопал жену на ночь по заднице — и на боковую! А ты все куролесишь! — Созинов придвинул протоколы. — Это все?
— Кража документов… Из Москвы звонили… — Усач в нескольких словах передал суть дела. — Преступник — азиат. Метр восемьдесят. Глаза — голубые… Будто бы выскочил у нас из поезда. Смена проинструктирована… Да! — Дежурный вспомнил: — Еще Картузов звонил… — Знатного земляка тут знали. — Вас спрашивал!
— А по какому вопросу? Не говорил?
— Сказал, будет звонить.
— Своих стариков, должно быть, ждет… Или, наоборот, провожает…
Дежурный спросил напоследок:
— У вас с какого путевка, Павел Михайлович? С завтрашнего числа?
— Соберусь и отчалю… — Созинов уклонился от ответа. Таков был его стиль. — Если Картузов будет звонить, ты потяни! Вышел, мол, сейчас посмотрю… Постарайся узнать: по какому делу, что ему нужно…
— Понял, Павел Михайлович…
Междугородная дала о себе знать уже через несколько минут. Но это была не Москва. Звонили из Ярославля, из Управления внутренних Дел. У трубки был первый зам: этот не трезвонил по пустякам.
— Значит, так, Пал Михалыч. Ты когда в санаторий?
— Думаю ночью выехать.
— С отпуском — «стоп, машина»! Срочная министерская проверка. К тебе проверяющий.
Созинов так и подскочил:
— Батюшки-светы! Да что там?!
— Жалобы и заявления. Проверяющий уже вылетел. Так что — готовься!
— Вылетел?!
— Да, самолетом.
— Сто лет не было такого! Да что случилось?
— Не знаю. Мы зондировали в Транспортном главке — никому ничего не известно. Но… — Первый зам сделал паузу. — Дыма без огня не бывает. Тебе лучше знать. Срочно собери личный состав. Все подчисти!
— А кто летит? Кто он? Откуда?
— Могу сказать только фамилию. Омельчук. Мы позвонили в аэропорт, в Кострому…
Игумнов не задал задержанному ни одного вопроса. Это было бесполезно.
Говорили Качан и Цуканов.
— Кто этот парень, ты шел по составу вместе с ним… Потом вы шли вместе по платформе…
— Никого я не видел.
— Откуда он? Где познакомились?
— Не понял!
Симферопольский шулер — мешковатый, с гипертрофированными животом и тазом — все больше заводил Игумнова.
— Ничего не знаю. Я был один. Сколько повторять?!
Пробиться к его совести было невозможно. В обществе существовал явный перекос! Преступник мог уходить от ответственности внаглую.
— Не видел! Не знаю!..
Только суд присяжных, не связанный формальной оценкой доказательств, мог, наверное, трезво судить на этот счет, основываясь на здравом смысле и опыте.
— Эти новые купюры…
— Мать дала! Что — не имела права?!
«Права нарушителей закона — выше прав законопослушных граждан!»
— Какого черта меня тут держат?! Я могу позвонить в Симферополь, отцу?! Пусть прилетит — полюбуется, как столичная милиция работает…
Игумнов достал свои бесполезные в данный момент заметы, бросил назад в стол.
«Полная бессмыслица. Хочешь служить — укрывай грабежи, кражи. Давай процент раскрываемости. Заботься о том, чтобы у преступника — упаси Бог — в заднице косточка не застряла! Социалистическая законность! Показуха!»
Игумнов поймал брошенный украдкой взгляд зама.
«Хочешь не хочешь — надо отпускать! Закон на его стороне!»
Цуканов кафтан свой давно прожег, еле уговорил Скубилина оставить до пенсии.
Игумнов едва не заскрипел громко, по-блатному, зубами.
«И ведь отпустишь! Поездной его приятель будет красть в поездах. А нам ничего не останется, как прятать преступления, пока в конце концов нас не возьмут с поличным и не посадят…»
Страшная эта мысль приходила все чаще, становилась постоянным бзиком!
Транспортная прокуратура — правдолюбцы, которые, конечно же, не знают о том, что указание о высоком проценте раскрываемости пришло с самого-самого верха, — явится однажды на рассвете в пятикомнатную квартиру, где жил когда-то покойный министр и член ЦК, не предполагавший при жизни, что в его добропорядочный дом в качестве зятя войдет мент-разыскник.
«…Из соседних квартир пригласят понятых — персональных пенсионеров и вдов бывших секретарей ЦК КПСС, кому не надо с утра на работу… То-то будет праздник в цековском доме!»
Катала не чувствовал ментов.
— Три часа прошло! Чего я тут сижу? Отпускай, начальник!
Игумнов снял трубку, вызвал дежурного.
— Машина есть?
— Пока нет. Ты один хочешь ехать?
— Нас трое тут. Цуканов останется.
Задержанный прислушался.
— Далеко? — спросил Егерь.
— Проветриться. Тут близко.
Егерь не понял, сказал все же:
— Как вернется, я позвоню.
Цуканов и Качан замолчали. Задержанный заволновался. Он почувствовал угрозу.
— Куда вы хотите меня везти?
— Ты же слышал! — Впервые старший мент поглядел в его сторону. — Проветриться. — Он не был расположен шутить.
— И далеко отсюда мы будем «проветриваться»?
— Я сказал: близко! В лесопосадке!
Игумнов почувствовал, как дернулось вдруг колено и что-то произошло с глазом. Так уже бывало: непрозрачное маленькое серое облачко…
— Никуда я с вами не поеду!
— Посадим силой!
Он почувствовал сам, что становится опасен. И Качан, и в первую очередь Цуканов тоже это поняли. Позвонил Егерь. Они словно не разговаривали несколько минут назад. Разговор шел в присутствии посторонних.
— Тут к вам приехали, товарищ капитан!.. Комиссия! По внедрению передового опыта… Понимаете? Из Управления кадров… — закончил он одним махом. — Хотят произвести хронометраж!
— Не понял!
Это звучало как издевательство.
— Хотят хронометрировать работу по раскрытию особо опасного преступника… — Егерь уже взял себя в руки. — Сколько времени тратится непосредственно на дознание… На беседы, подготовку к допросам… Короче: как добиваетесь высокого процента раскрываемости… Сейчас они подойдут!
Это было уже слишком!
— В связи с подготовкой к международному симпозиуму по борьбе с преступностью в Гааге. Понимаете? Едет правительственная делегация!
«Чтобы все, как у людей! Раскрываемость. А теперь и хронометраж. Игра в карты по-научному…»
Игумнову было не до их приколов.
— Я уезжаю. Как с машиной?
— Пока не подошла!
Игумнов бросил трубку.
Цуканов воспользовался моментом. Новый человек в отделе, он и сам перетрусил. Подсел к задержанному.
— Давай по-хорошему! — Формула, миллионы раз употребленная и все же при полной неопределенности сохранявшая убедительность.
— Ты нам раз хорошо, мы тебе — сто! Как ты его знаешь? Откуда он? Симферопольский?
Вопросы повисали в воздухе, но в позициях явно ощущался сдвиг.
— Как вы с ним договорились? Ты будешь звонить? Или условное место?
Игумнов закурил. Такие расколы могли превратить его — здорового мента — в инвалида.
— Да нигде мы не договаривались! — буркнул шулер.
Лед тронулся.
— Курить будешь? — Цуканов — старая школа розыска — подчеркнуто льстил. — Вот… Прикуривай! — Он зажег зажигалку, сам поднес.
Лед шел трещинами.
— Деньги эти… Тысяча… Ты у старухи взял?
— Он мне дал!
— Почему?
— Он же знал: я без денег! — Катала затянулся.
— Знакомы давно?
— В вагоне и познакомились!
— А как отдавать?
— В Симферополе меня любой покажет…
— Денег у него много?
— Он проиграл их… Каталам! В поезде!
— Сколько?
— Банк, по-моему, был сто тысяч.
Цуканов спешил с вопросами. Ментовское унижение было корыстным.
— А те каталы откуда были?
— Я их не знаю. Сборная. Один — коренастый, в ковбойке. Второй очкарик.
— А он, который с тобой… как был одет?
— Костюм джинсовый…
Лимит на вопросы подходил к концу.
— Ты его проводил? На чем он уехал с вокзала? В такси?
— В такси или на машине, иномарке… — В ответах иногда мелькали неожиданные подробности. — Машины стояли в переулке. Там и кенты его были. Я не подходил. Человека четыре…
— Какими деньгами он расплачивался, когда проигрался?
— С каталами? Сотнями! По десять штук в пачке. Девять и десятой обернуто…
— Новые купюры?
— Такие, как эти.
Можно было задать еще два-три вопроса. Каждый следующий ответ должен был принести очко. Никакая игра уже не могла ничего сделать. Повторить эффект было невозможно. Игумнов все-таки задал свои вопросы:
— Что за иномарка его встречала?
— Японская. «Тойота»-пикап…
Качок вдруг обернулся к Игумнову:
— Что бы ты сделал со мной в лесопосадке, начальник? Если бы мы поехали… Повесил бы на суку?
От простого этого вопроса всем стало не по себе.
«Опасно играем!»
Игумнов не ответил. Он уже знал: Голубоглазый не имеет отношения к кражам, поездной вор другой — в джинсовом костюме, с лицом, которое чуть блестело, словно смазанное кремом…
— Он сказал, куда едет?
— Сегодня? Под Тулу. Ненадолго. Сейчас уже, наверно, возвращается. Все, начальник! — задержанный закрутил головой. — Больше не спрашивай — не знаю!
— Как его кличка? Сейчас ты мне скажешь и уедешь…
— Кличка? Пай-Пай!
2.
Пай-Пай проснулся внезапно, как от толчка.
С ним уже бывало такое. В мгновенье оценил обстановку.
«Контора…»
В ту же секунду в купе застучали металлическим.
— Откройте!
До Москвы оставалась еще ночь. Фирменный Новосибирск — Москва шел, казалось, без остановок. В купе с Пай-Паем ехали еще двое мужчин и женщина. Пока приходили в себя, дверь отперли снаружи. На пороге стояла целая делегация: железнодорожные менты, проводницы. Своя и чужая.
— Минутку…
Не извинились. Включили свет. Своя — похожая на водяную крысу — объяснила ментам:
— Все едут с конечного пункта. До Москвы…
Пай-Пай зевал.
Милиция в данный момент не представляла для него угрозы.
«Деньги старухи проиграны…»
Незнакомый шулер — коренастый, в ковбойке, бойкий на язык, с «золотыми по локоть» руками — вместе с напарником-студентом обчистил его в несколько минут сразу за Шарьей…
«Все эти книжечки, карточки вместе с бумажниками выброшены…»
Про авторучки, взятые в вагоне «СВ», Пай-Пай не вспомнил.
«Пусть ищут! Ничего нет: пустые карманы…»
Искать не стали.
Чужая проводница обыскала купе глазами:
— Нет его! Тот — черный… Узбек или казах. А глаза голубые. Я говорю: в Шарье ушел!
Так же, не извинившись, не выключив свет, ушли.
Сосед с нижней полки высказал предположение:
— Кто-то сбежал! Тут кругом колонии…
— Давай спать!
В купе было душно. Ехали со спущенной шторой, с запахом несвежего белья и дорожной снеди.
Пай-Пай словно сутки не спал — уснул с ходу.
В Ярославле транспортная милиция появилась еще раз. В городе размещалось Управление внутренних дел Северной дороги. Пассажиров подняли снова. Сосед больше не сомневался:
— Кто-то сбежал!
В Ярославле с ментами пришли двое штатских. Переписали данные с паспортов. Контору сопровождали все те же проводницы.
«Хоть бы придумали чего поновее…»
Пай-Пай больше не смотрел в их сторону. Страшное желание сна накатилось необоримо. Не дождавшись, пока менты уйдут, подсунул выше сиротскую, на рыбьем меху, подушку. Выспаться в поезде так и не удалось. Прибывали рано. Еще раньше, примерно часа за два, пассажиры начали умываться, сносить в служебку белье. Копошиться с вещами. Похожая на крысу проводница не очень-то себя затрудняла. Из каждого купе потопали в служебку транзитные — брать билеты. Пай-Пай заснул снова — в Москве проводница едва его добудилась:
— Мне же белье сдавать!
— Да ладно…
Пай-Пай спрыгнул с полки, сдернул с вешалки куртку. С кейсом в руке вышел в коридор. Пассажиров в вагоне уже не было: открытые купе, поднятые полки.
— …Город пяти морей… — задушевно хрипело радио. — Крупнейший в стране центр транспортного машиностроения и тонкой химической технологии…
Дверь в соседний вагон оказалась открытой. Пай-Пай привычно все замечал. Проводники, как правило, старались перекрывать тамбуры, не допускать хождения по составу на конечных пунктах. Пассажиры — особенно с большим количеством вещей — выносили часть сумок и чемоданов на перрон, часть оставляли в вагоне…
«Нашему вору — все впору…»
Он двинул прямиком по составу, но ничего интересного для себя не обнаружил.
«Пустота! Проводники успели все осмотреть!»
Перед штабным вагоном его догнал катала из симферопольской бригады — они познакомились с вечера. В схватке с конкурентами крымчан рассеяли, едва не вышибли дух, теперь картежники добирались разными поездами — кто как мог.
— Привет, — сказал катала.
Дальше идти по составу не имело смысла, Пай-Пай свернул в тамбур. На платформу вышли вместе. И неудачно. Бригадир поезда — аккуратный, с комсомольским значком, с зеленой повязкой на рукаве — подозрительно-запоминающе глянул в их сторону. Пай-Пай вспомнил, что видел его ночью, во время ментовских хождений.
«Пора свалить по-хорошему…»
На платформе симферопольский катала не отставал; положение его было краховое — без друзей, без денег! Пай-Пай достал две последние, оставшиеся от старухи-пассажирки пачки сотенных, поделил пополам.