Кейт Райт и ее муж, Барт, негромко о чем-то переговаривались и замолчали, как только Фанни вошла в кухню и смущенно остановилась у двери.
После некоторой паузы Кейт нерешительно улыбнулась и похлопала по корзинке, которая стояла на столе, прикрытая накрахмаленной салфеткой.
— Вот, готово, — только и сказала она.
Бартоломью Райт, крупный, немногословный мужчина, переступил неловко с ноги на ногу.
— Тебя туда отвезут в кэбе.
Он не улыбнулся — вопреки обыкновению, — и Фанни показалось, что вид у него какой-то озабоченный, но она списала это на собственную нервозность.
— Один из людей Профессора отвезет тебя на Стоунс-Энд, покажет, как пройти в тюрьму, и подождет твоего возвращения. Все понятно, девочка?
— Конечно.
В голове у нее уже мелькали жутковатые картины: мрачные физиономии, узники в грубоватой одежде, звон цепей… В эти фантазии вплетались обертоны насилия, орудия пыток, решетки и клетки, ужасный топчак (она покраснела, вспомнив, что это приспособление называют еще «дразнилкой»).[38]
— Ты дрожишь. — Кейт положила руку ей на плечо. — Не надо, Фан, все будет хорошо. Беспокоиться не о чем.
— Знаю. Я просто боюсь.
— Такие места существуют, и тебе будет невредно посмотреть, как оно там, изнутри.
— Только бы…
— Только бы тебя там не оставили, да, милая?
— Да, меня это очень беспокоит.
Барт рассмеялся.
— Ты сама себя пугаешь. Не бойся, Фан, тебя никто там не оставит. Кого-то другого — да, но только не такую милую девочку.
Кейт обняла ее за плечи.
— Это совесть тебя мучает, вот что. Не иначе как в этой красивой головке прячется какой-то темный секрет.
— У нашей Фан только один темный секрет — Пип Пейджет, — усмехнулся Барт. — Поэтому бедняжка и чувствует себя виноватой по ночам.
Фанни поняла, что он имеет в виду, и покраснела. Леди и джентльмены вроде Брэев и всех тех, кого она видела приходящими и выходящими из красивого особняка на Парк-лейн, всегда казались ей холодными и сухими, начисто лишенными того томительно-щемящего чувства, что испытывала сейчас она сама. Они не походили на людей, окружавших ее в Кенильворте — фермеров и всех тех, кто жил настолько близко к природе, что сами плотские удовольствия были для них понятны и естественны. Появлявшиеся в доме Брэев изысканные леди и джентльмены принадлежали к другому миру, в котором чувственность женщины приравнивалась к греху, а доминантной силой везде и повсюду выступили мужчины.
Кучером был толстяк с красной физиономией, пронизанной синими прожилками и испещренной оспинами. Фанни Джонс сидела, придерживая одной рукой стоящую на коленях корзинку и поглядывая беспокойно на меняющийся городской пейзаж. Экипаж остановился на перекрестке Стоунс-Энд и Тринити-стрит. Кучер повернулся и коротко объяснил, куда ей идти дальше, и как найти дорогу в тюрьму. Он также сказал, что будет ждать ее здесь в течение часа, хотя, по его мнению, она должна справиться с делом за вдвое меньшее время. Возница сделал вид, что не заметил слоняющегося неподалеку юнца в мешковатых, оборванных штанах и длинной засаленной кофте. Оттолкнувшись от стены, которую только что подпирал, паренек двинулся в том же направлении, что и Фанни Джонс. Профессор, как всегда, предпочитал не оставлять ничего на волю случая.
Желающий пройти к тюрьме на Хорсмангер-лейн должен был свернуть со Стоунс-Энд в узкий и мрачный переулок, который вел к главному входу у приземистого, с плоской крышей строения, места в котором хватало и для начальника тюрьмы со всей семьей, и для виселицы, последнего места встречи для многих несчастных.
— Посещение? — бесстрастно спросил охранник.
— Принесла продукты для заключенного, сэр, — ответила Фанни с ударением на «сэр».
— Имя?
— Чье имя, сэр?
— Заключенного, девочка.
Охранник принял ее за служанку, что было неудивительно. К такому выводу его подтолкнул, вероятно, фасон платья. К тому же в тюрьме содержалось немало должников, постоянно принимавших передачи с продуктами и одеждой от друзей, пребывающих в не столь стесненных обстоятельствах.
— Моран. Полковник Моран.
Охранник уставился на нее через решетку с таким видом, с каким разглядывают обычно какую-нибудь диковинку на ярмарке.
— Моран? Тот самый, убийца, да? И кто же это о нем так заботится?
— Знакомый офицер, — ответила Фанни, повторив то, чему учил ее Мориарти.
Дубленое лицо за решеткой сморщилось, изобразив отдаленное подобие улыбки.
— Товарищ по оружию. Имя?
— Полковник Фрейзер.
Снова гримаса.
— Что ж, подбирать слуг полковник Фрейзер умеет.
Заскрипели задвижки. Дверь распахнулась.
— Ладно. Доставишь свой «Фортнум и Мейсон»,[39] а там, смотришь, и ко мне заглянешь опрокинуть стаканчик.
Гримаса обернулась ухмылкой.
Фанни не пришлось даже стараться — кровь прихлынула к щекам, смущение смешалось со злостью, которую с трудом удалось скрыть.
— Меня ждут назад. У полковника очень строгие порядки.
Надзиратель кивнул.
— Может, в выходной?
— Извините, но это очень трудно.
— Разрешение на посещение заключенного тоже трудно получить.
Фанни облегченно вздохнула.
— Мне с ним видеться необязательно, — улыбнулась она. — Только корзинку доставить, вот и все.
Дверь за ней закрылась. Снова скрипнули задвижки. За узким двором она увидела низкие, обшарпанные, производящие самое унылое впечатление здания и людей — заключенных и надзирателей одетых в синее, со связками ключей, свисающих с металлических колец, вдетых в блестящие ремни.
Охранник еще раз посмотрел на нее острыми, голодными глазами, потом пожал плечами и кивнул.
— Как знаешь.
На привинченной к стене длинной деревянной полке лежали три или четыре тяжелых гроссбуха. Заглянув в один из них, охранник громко окликнул одного из надзирателей, приглядывавшего за кучкой заключенных.
— Уильямс!
Услышав свое имя, надзиратель быстро подошел к караульной будке. Охранник перевел взгляд с Фанни на Уильямса.
— Посетитель к Морану. Мужской блок А, камера семь. Жратву принесла, так что наедине можешь их не оставлять. Да оно и не положено.
Надзиратель кивнул.
— Тогда сюда, девочка.
Фанни проследовала за ним и повернула направо. Два внушительных здания смотрели друг на друга через двор — магистрат слева и тюрьма справа. Заключенные, мимо которых она проходила, вовсе не выглядели очень уж страшными. Объяснялось это тем, что в этом блоке содержались преимущественно должники, незадачливые торговцы, которые, тем не менее, пребывали в неплохом расположении духа.
Вслед за надзирателем она повернула налево, миновала еще одни ворота и свернула вправо. О том, что они вступили непосредственно на территорию тюрьмы, догадаться можно было по характерному запаху мыла и чего-то еще, незнакомого, тяжелого, гнетущего. К запаху добавлялось несмолкаемое эхо, звуки из кошмара — шорох шагов, стук дверей, глухое бормотанье, все далекое, сжатое тесным пространством и приглушенное толстыми кирпичными стенами.
В конце концов они оказались в длинном, узком коридоре с железными дверьми камер, пронумерованными белой краской.
— Мужской блок А, камера номер семь. — Надзиратель остановился и выбрал на связке нужный ключ.
Заскрежетал замок. Дверь открылась.
— Моран! — рявкнул Уильямс. — Девушка с передачей.
Фанни не знала, чего ожидать, что и как будет происходить.
Она оказалась в помещении с деревянным полом и голыми кирпичными стенами. Единственным источником света служило небольшое зарешеченное оконце на дальней стене, расположенное почти под потолком, на высоте примерно в семь футов. Вся мебель состояла из подвесной койки, умывальника в углу, маленького столика и табуретки.
Моран сидел за столом, обхватив голову руками — классическая поза заключенного, — и Фанни едва не вскрикнула, когда он взглянул на нее. Полковник не отличался привлекательностью и в лучшие времена, но сейчас, в ситуации крайней опасности, выглядел просто ужасно: блуждающий взгляд, дрожь, пусть и малозаметная, но проступающая и в руках, и в плечах, и на лице.
Глаза не выдали ни намека на узнавание, рот приоткрылся, как будто Моран хотел сказать что-то, но не смог по причине некоего внутреннего паралича.
— Полковник Моран, — негромко сказала Фанни, делая шаг вперед. — Ваш старый друг, полковник Фрейзер, прислал вам эту корзинку и спрашивает, нужно ли вам что-то еще?
— Фрейзер? — Он наморщил лоб, словно силясь вспомнить что-то, и столь очевидны были его растерянность и недоумение, что Фанни на мгновение оцепенела от страха. Что если Профессор ошибся, назвав ей не то имя? Но тут на лице заключенного появилась бледная тень улыбки.
— Джок Фрейзер, — пробормотал он. — Старина Джок. Да, весьма любезно с его стороны. Весьма. — Полковник горько усмехнулся. — Боюсь только, что и старине Джоку не снять меня с виселицы.
Фанни сделала еще шаг вперед и поставила на стол корзинку.
— Сэр, он обещал прислать меня еще раз на этой неделе.
— Передайте ему, что он верный друг.
Она подождала еще немного, потом поняла, что свидание — если это можно так назвать — окончено. Разумеется, ей было невдомек, что содержимое оставленной на столе корзинки подводило черту под тем сроком, что был определен полковнику Морану для пребывания в нашем грешном мире.
Дверь закрылось. Фанни хотелось только одного: как можно быстрее покинуть это мрачное место, но надзиратель не спешил, и она поймала себя на том, что считает до десяти, — привычка осталась с детства и помогала пережить самые неприятные мгновения.
Наконец Уильямс выпрямился и кивнул.
— Возвращаемся. Или желаете что-то еще посмотреть?
— Спасибо, сэр. Я лучше пойду.
Выйдя за тюремные ворота, она едва удержалась, чтобы не побежать; она чувствовала себя преступницей, единственное желание которой — как можно скорее покинуть место заключения. Только бы добраться до дома и смыть с себя все запахи этого жуткого заведения.
Незадолго до шести Мориарти начал одеваться, готовясь к встрече с Элтоном в «Кафе Ройяль». В это же самое время в тюрьме на Хорсмангер-лейн началась пересменка: на службу заступали надзиратели и охранники ночной смены.
Дежурный по мужскому блоку А двинулся по привычному маршруту, обходя вверенную ему территорию, и спустя несколько минут подошел к камере номер семь и заглянул внутрь через маленькое оконце в двери. Представшая его глазу картина зафиксировалась в мозгу не сразу, а когда это наконец произошло, надзиратель резко отдернул голову. Секундой позже он уже отпирал замок и звал на помощь.
Моран лежал на полу у стола, рядом с опрокинутой табуреткой. Он успел выпить стакан вина и съесть кусок мясного пирога, из остатков которого недобрым, обвиняющим взглядом смотрела половинка сваренного вкрутую яйца.
Ни надзиратели, ни доктор, подоспевший к месту происшествия минут через пять, помочь полковнику уже не могли. Морана обильно вырвало, и, судя по положению, смерть его была крайне мучительной.
— Должно быть, стрихнин или какой-то другой растительный яд, — заключил тюремный доктор, полноватый, важного вида мужчина, передвигавшийся по камере с преувеличенной осторожностью. Подражая детективу, он принюхался к пище и вину и важно кивнул. — Да.
Инспектор Лестрейд прибыл в тюрьму часом позже, мрачный и заметно обеспокоенный. Поговорив с доктором и коротко взглянув на вино и пищу, он распорядился вызвать надзирателей и, опросив нескольких, дошел до охранника, в дежурство которого была доставлена корзинка, а потом и до Уильямса, сопровождавшего девушку в камеру Морана.
Около семи часов вечера инспектор покинул тюрьму в кэбе и сразу же направился на Лоундс-сквер, где проживал полковник Фрейзер.
Высокий, сухощавый, с желтоватым лицом и резкими манерами, полковник не терпел глупцов и поначалу принял Лестрейда за простака.
— Конечно, я знал Морана. Считал его своим другом, хотя и не могу сказать, что горжусь этим сейчас. Полагаю, вы уже достаточно изучили его карьеру.
— Почему вы послали ему в тюрьму продукты и вино? — По губам инспектора скользнула не обещающая ничего хорошего улыбочка.
Полковник изумленно уставился на него.
— Продукты? Вино? Вы о чем, черт побери, говорите?
— Я говорю о вашей служанке. Девушке, которая доставила корзинку полковнику Морану сегодня во второй половине дня.
— Девушка? Какая еще девушка? — желтоватое лицо Фрейзера опасно побагровело. — У меня есть домоправительница, но ей около шестидесяти, и назвать ее девушкой я бы не решился.
Лестрейд нахмурился. Такого поворота дела он не ожидал, поскольку след вел исключительно к Фрейзеру.
— Другими словами, вы никого не отправляли с передачей к полковнику Морану? — Инспектор вопросительно вскинул брови.
В ответ Фрейзер разразился шквалом эпитетов, не оставлявших и малейших сомнений в его непричастности к совершенному злодеянию.
— Я бы и веревку ему посылать не стал, если б он пожелал повеситься! — Голос полковника поднялся на такую высоту, что наполнявшие зал стеклянные украшения задрожали, угрожая вот-вот рассыпаться. — Господи, Лестрейд, да этот мерзавец опозорил всех: школу, полк, семью. Я бы и на сто ярдов к нему не подошел, а уж отправлять посылку…
— Девушка сказала, что пришла от вас, — хватаясь за соломинку, пробормотал Лестрейд.
— В последний раз вам говорю, у меня на службе нет никакой девушки, и в тюрьму к этому злодею я никого не посылал! Слово офицера и джентльмена. Будете продолжать, и мне придется поговорить с моим другом, комиссаром.
Лестрейд поник, как будто из него выпустили вдруг весь воздух.
— Прошу прощения, сэр. Дело весьма важное и…
— Важное? Объясните.
— Тот, кто доставил передачу Морану, воспользовался вашим именем, сэр. Все указывает на то, что пища была отравлена. Себастьян Моран мертв.
— И вы подозреваете, что это я помог ему перехитрить палача?
— Ваше имя…
— К черту! Хотите что-то еще сказать, обращайтесь к моим адвокатам, «Парк, Нельсон, Морган и Гаммел», Эссекс-стрит, Стрэнд, Вест-Сентрал. Всего хорошего, сэр.
Возвращаясь в Скотланд-Ярд, смущенный и сбитый с толку инспектор попытался сосредоточиться на обстоятельствах, окружающих несомненное убийство полковника Морана. Он захватил полковника при попытке совершить убийство; при этом Моран, несомненно, уже совершил другое, застрелив юного Адэра. Остановившись на этой мысли, полковник напомнил себе, что к Морану его привел Шерлок Холмс. Очевидно, кто-то был заинтересован в смерти полковника. Но почему? Может быть, обратиться за помощью к Холмсу? Лестрейд припомнил, что великий детектив упоминал однажды о причастности полковника к темным делам печально известного Мориарти. Но Мориарти тоже мертв. Возможно, место профессора во главе организованной преступности занял кто-то другой? Ходили же слухи о некоем Майкле Культяшке, обосновавшемся и набравшем силу в Ист-Энде. Впрочем, в такой трясине зла докопаться до правды практически невозможно. Снова и снова инспектор возвращался к одному и тому же вопросу: зачем кому-то желать смерти Морану? И ответ приходил один и тот же: Моран располагал какой-то важной информацией. Но какой? Так и не решив проблему, Лестрейд проехал через ворота Скотланд-Ярда.
Для встречи был заказан отдельный кабинет, и Элтон уже ждал у входа, когда в начале восьмого к «Кафе Ройяль» подъехал Мориарти. Час был относительно ранний, поэтому обедающих в ресторане оказалось немного. Задерживаться внизу Профессор не стал и, коротко пожелав Элтону приятного вечера, повел его вверх по лестнице.
Занимая официально всего лишь должность старшего надзирателя в Стиле, Элтон выглядел весьма представительно и производил впечатление человека светского, что в немалой степени объяснялось его многолетним сотрудничеством с Мориарти. Был он среднего роста и сложения, лицо имел на удивление мягкое, а для жесткости носил короткую, с проседью бородку, которая, вопреки намерениям, лишь подчеркивала доброту больших серых глаз. Однако того, кто верил в эту доброту, ожидало сильное разочарование, поскольку Роджер Элтон мог быть холодным, как лед, твердым, как гранит, и непробиваемым, как панцирь черепахи.