Он подошел к столу, поднял утреннюю газету, лежавшую на дне кейса, под которой оказалась еще одна папка. Вытащил и положил ее перед Бахрушиным. В ней-то все фотоснимки были пронумерованы. А еще к снимкам прилагалось страниц двадцать мелкого компьютерного текста и кое-какие документы, снятые на ксероксе.
– Знакомо мне это дело, – пробурчал, а скорее проворковал полковник Бахрушин, – оно такое же вялотекущее, как шизофрения, – после этих слов Бахрушин смахнул со стола еще одну пылинку. – Значит, так, Альтов, продолжай заниматься тем, чем и занимался. Следи за этим косым сектантом, держи его все время в поле зрения. Если куда-то будет уезжать, улетать, докладывай лично мне.
– А майор?
– О майоре забудь, будешь отчитываться передо мной.
– Ас ним как? – Альтов явно боялся произнести слово «генерал».
– Им я займусь сам. Субординацию, все-таки, соблюдать надо. А то какой-то капитан и вдруг начинает разрабатывать высший чин в нашем управлении. Тебе выше майора подниматься не стоит. Пехотинцев – тех можно и генералов, и полковников, и маршалов. МВД можно трясти от сержанта до генерала. Фээсбэшников можно… А наших лучше не трогать, штаны спустят с тебя, Валера. Понял меня?
– Понял, – коротко ответил Альтов. – Разрешите идти?
– А ты мне, кажется, еще не все сказал.
– Вас, наверное, интересует, куда подевался переданный кейс и что было в нем?
– А ты что, Альтов, рентген, насквозь видишь?
– Догадываюсь, Леонид Васильевич.
– Наверное, ты думаешь, что там лежали деньги? Этакие толстенькие пачки по десять тысяч в каждой и уложены они ровными рядами в один слой, а все остальное – мятые газеты и журнал «Огонек», чтобы пачки не стучали.
Капитан Альтов заулыбался:
– Это точно.
– А вот я думаю, денег там не было, – сказал Бахрушин и криво улыбнулся.
И по его улыбке Альтов понял, в кейсе, по мысли Бахрушина, скорее всего, деньги, пухлые пачки по десять тысяч. Он посмотрел на свой кейс и прикинул, какая же сумма может там вместиться. На глаз выходило тысяч триста, если, конечно, в один ряд, А если в два – то все шестьсот.
– Я думаю, триста, – сказал Бахрушин. – И думаю, это задаток, так сказать, аванс. А ты как думаешь, Альтов?
Альтов надел часы на запястье правой руки и защелкнул браслет.
– Ты опять часы носишь на правой руке?
– Привык, Леонид Васильевич.
" – Переодень на левую! – строго приказал полковник. – Не порядок. Часы надо носить на левой руке, галстук – на шее, а носки – на ногах. Понял, Альтов?
– Понял.
– Мужчина, который отличается от остальных вычурной одеждой или украшениями – потенциальный гомик, ясно.
По этим словам, а скорее, по тону, каким говорил Бахрушин, капитан Альтов понял, что Бахрушин нервничает и зол на весь мир, что он никак не ожидал от Альтова, что тот подсунет ему этим ясным солнечным утром такую свинью в аккуратном кейсе с кодовыми замочками, в который может вместиться шестьсот тысяч долларов.
– Все, иди, надоел. Я на тебя потратил больше часа, а у меня дел выше головы. Видишь, сколько папок лежит? И всю эту дрянь надо прочесть, вникнуть в содержание, подписи поставить почти на каждом листе. Кстати, у меня есть одна бумажка и на тебя, Альтов. Бумажка, знаешь ли, любопытная – о присвоении тебе звания майора.
Хочешь, Альтов, стать майором? Тогда подполковников сможешь посылать на хрен.
Валерий Альтов немного покраснел. Хотя он уже и привык к бесцеремонности своего непосредственного начальника, но такое поведение Бахрушина выводило Альтова из себя. И он терялся, не знал как себя вести, не знал что отвечать.
«Скажешь, будто хочешь стать майором, так Бахрушин расхохочется и скажет, что это очередная шутка. А если скажешь, что не хочешь сделаться майором, так и оставит бумагу в своем сейфе и не станет подписывать».
– Оно, конечно, неплохо, Леонид Васильевич, майором быть. Все-таки одна большая звезда лучше, чем четыре маленькие.
– У майора не большая, это у генерала большая. Ты, Альтов, наверное, думаешь, что если скажешь «хочу быть майором», то этот взбалмошный лысый полковник в толстых очках превратит все в шутку, а если скажешь, что не хочешь, то так и останешься капитаном, правильно я рассуждаю?
– Так точно.
– Вот видишь, что делает опыт? Я даже мысли твои читать умею.
– Мысли простые, Леонид Васильевич.
– А ты пока еще и простых читать не научился. В общем, так: если тебе присвоят майора, то наверняка заберут из моего отдела и уж тут я ничего не смогу сделать. Давай вот что, Альтов: закончим это дело, ты доведешь его до конца, вместе со мной, естественно, а уж потом получишь звезду. И спрашивать я тебя не стану, хочешь или не хочешь, согласен?
– Согласен.
– Вот и хорошо. Иди, работай и обо всем мне докладывай.
И полковник Бахрушин закурил третью сигарету за это утро. То, что он увидел и то, что он знал, давало все основания обратиться к вышестоящему начальству за разрешением проводить оперативную работу в отношении генерала Пивоварова. Но Бахрушин понимал и другое: самый простой путь не всегда самый короткий. И уж тем более, не всегда самый правильный.
Обратившись к начальству, есть шансы спугнуть Пивоварова и засветиться самому. А вот уж когда на руках окажутся неопровержимые доказательства, тогда стоит идти хоть к самому черту.
Хотя ходить к начальству полковник Бахрушин ужасно не любил и даже приучил своих подчиненных, вернее, приучал, чтобы и они не ходили к нему, а обращались только в случаях крайней необходимости. И Бахрушин гордился своим отделом. Несколько очень крупных дел провели он и его люди, а также очень помог ему в последнее время Борис Рублев, бывший командир десантно-штурмового батальона, человек, с которым в последнее время у полковника Бахрушина сложились теплые, почти что дружеские отношения.
И самым обидным для Бахрушина было то, что он до сих пор не отблагодарил Комбата.
Хотя что, собственно говоря, мог сделать полковник? Денег в его распоряжении не было, да и Бахрушин прекрасно понимал: предложи он Борису Рублеву деньги, тот разобидится и уже в случае чего обратиться к нему за помощью будет невозможно. Ведь не таким человеком был Комбат, чтобы гоняться за деньгами или за наградами. А очередное звание майору в отставке, естественно, никто не присвоит. Нет еще таких законов, чтобы пенсионерам давали звания, разве что «народный артист» или «заслуженный деятель».
Успокоившись и выпив чашку крепкого кофе, полковник Бахрушин стал размышлять. Дело представлялось ему отнюдь не простым. Генерала Пивоварова он знал давным-давно, правда, тот, в отличие от него, попал в ГРУ из Комитета государственной безопасности. Но дело это было давнее, прошло лет пятнадцать и уже здесь, в ГРУ, Пивоваров из майора стал генералом. И сейчас занимал довольно высокую должность, руководя одним из направлений, курирующих химическое и бактериологическое оружие.
Пивоварову везло, он всегда оказывался на нужном месте, а потому ордена, награды, звания получал вовремя, задержек не случалось, как с Бахрушиным. Слыл он в ГРУ очень толковым работником и всегда был готов помочь в любом запутанном деле. Ни сокращения, ни реорганизации Пивоварова не коснулись, он продолжал работать, абсолютно уверенный в своем будущем. Хотя, какое будущее может быть у генерала, перешагнувшего шестидесятилетний рубеж? Еще год, два и пора уходить на пенсию.
«Наверное, пойдет преподавателем. Будет читать лекции, будет консультировать, так сказать, молодых специалистов, передавать опыт, растить смену. Возраст у Пивоварова сейчас самый критический, в пору подумать о будущем, о том, что его ждет. Может быть, генерал Пивоваров и задумался об этом?»
Собственно говоря, на Сергея Даниловича Пивоварова у Бахрушина ничего не имелось, кроме кассеты и фотографий. Но вполне может оказаться, что генерал Пивоваров ведет свою игру с одним из руководителей восточной секты христианского направления, разрабатывая его.
«Но какого черта сам генерал без охраны, без водителя поедет в город на встречу и станет передавать бумаги, а взамен получит кейс, скорее всего, с деньгами? Вот если бы на Пивоварова уже было заведено дело и его можно было прихватить в этот момент, да если бы в кейсе оказались деньги, то тогда все понятно. А вдруг генерал Пивоваров передавал этому косоглазому какую-нибудь дезинформацию, искусно изготовленную специалистами ГРУ и, вмешавшись, я могу сорвать дело?»
Леонид Васильевич еще раз проклял дотошного Альтова.
«И черт его знает, что со всем этим делать и куда все повернуть! Наверное, пусть оно подождет. Пусть Альтов занимается сектантом, пусть следит за ним, а Пивоварова лучше пока не трогать. Зачем подыскивать на собственную задницу приключения? У меня и без него работы, – и полковник Бахрушин взглянул на стопку папок, к которым он еще и не прикоснулся, и которая росла день ото дня. – Ладно, пусть кассета и фотографии полежат у меня в сейфе. Есть они не просят, начальство меня не теребит, а займусь-ка я лучше текучкой. Просмотрю все эти бумаги и выясню что к чему в моем отделе».
И Бахрушин наконец развязал аккуратные тесемки на верхней толстой папке, снял пиджак, повесил его на спинку кресла, удобно сел в него, подвинул к себе папку, вооружился остро отточенным карандашом, и принялся вникать в общем-то толково и обстоятельно составленную объяснительную записку одного из своих сотрудников.
Дочитав записку, Бахрушин перевернул ее и на отдельном листе бумаги сделал пометки, когда и что прочел. Он любил вести подобные записи, хотя памятью обладал великолепной, помня наизусть десятки, а то и сотни номеров автомобилей, телефонных номеров и кучу адресов с фамилиями и именами.
За первой бумагой была прочитана вторая, третья…
Время медленно двигалось к обеду. Часовая и минутная стрелки напольных часов в углу кабинета сошлись вместе и куранты пробили двенадцать раз. Леонид Васильевич сложил бумаги, прочитанные и просмотренные, в одну папку, а те, которые еще не изучил, – в другую. Затем аккуратно завязал их, и спрятал в сейф. Для этого даже не пришлось вставать, сейф находился под рукой.
Под ложечкой посасывало и полковник Бахрушин понял, что неплохо было бы пойти пообедать. Конечно, можно было заказать обед в кабинет и помощник исполнил бы приказание шефа, вернее, просьбу, в точности, но Бахрушину хотелось пройтись, размять спину, которая побаливала от однообразного сидения за письменным столом.
Он не спеша выбрался из-за стола, несколько раз присел в центре кабинета, похрустывая суставами, затем затянул потуже галстук, накинул пиджак, одернул полы и взглянул на себя в зеркало.
Выражение собственного лица Леониду Васильевичу не понравилось.
– Ну и вид у тебя, Бахрушин! – сказал сам себе Леонид Васильевич и попытался улыбнуться.
Из зеркала на полковника глядело не очень приятное отражение.
– Фу ты! – буркнул Бахрушин.
И от этой простой фразы на лице появилась улыбка, не вымученная, а естественная.
Он покинул кабинет, сказав помощнику, что идет обедать.
* * *
Человек по кличке Кореец последние дни чувствовал себя не в своей тарелке. Даже у самых закоренелых преступников на душе не спокойно, если приходится хранить на руках чужое имущество или большие деньги. Со дня встречи с генералом Пивоваровым прошло достаточно много времени, а посыльные от Учителя все еще не появлялись. Звонить самому было запрещено. Оставалось только ждать.
Что именно находится в пакете, переданном генералом ГРУ, он не знал, но обходился с ним чрезвычайно бережно. Спал плохо. Каждую ночь ему мерещилось, что кто-то пытается влезть в квартиру через балкон. Стоило хлопнуть двери в подъезде, как Кореец садился на кровати и вслушивался в гудение лифта – на каком этаже остановится ночной визитер, уж не к нему ли он направляется? И каждая ночь полнилась странными звуками, к которым воспаленное страхом воображение дорисовывало страшные картины.
«Какого черта Учитель медлит? – думал Кореец. – Отдать бешеные деньги за товар и не забирать его…»
Звонок прозвучал ночью, будто специально для того, чтобы испытать нервы Корейца.
– Алло… – он прижал трубку к уху и перевел дыхание, чтобы голос звучал более-менее естественно.
– Заждался?
– Мы же договаривались."
– Знаю, договор дороже денег.
– Дороже денег бывают только большие деньги, – натужно хохотнул Кореец.
– Товар у тебя далеко?
Кореец, держа трубку, подошел к окну, чуть отодвинул штору. Во дворе все еще стояла машина, появившаяся здесь сразу после того как он получил от Пивоварова пакет и передал ему деньги.
Тонированные стекла, не разберешь – есть за ними кто или нет.
– Чего замолчал? – вывел его из оцепенения голос – вкрадчивый и в то же время требовательный.
– У меня.
– Молодец, что не обманываешь. Встретимся.
– Где и когда?
– Прошлый вариант остается в силе. Прямо сейчас.
– Мое при мне. А твое?
– Не заржавеет.
Трубка отозвалась короткими гудками. Кореец почувствовал как знобит его мокрую спину.
Он вышел из дому за час до назначенного времени, покосился на машину с тонированными стеклами, поставленную лобовым стеклом к стене.
Кореец выехал в арку, сверток лежал рядом на сиденье. Он нервно посматривал в зеркальце, пытаясь отгадать, которая из машин, следит за ним, затем, не доехав ста метров до перекрестка, резко развернулся и поехал в обратную сторону.
Во дворе машины с тонированными стеклами уже не было, лишь серел прямоугольник сухого асфальта на том месте, где она стояла. Не притормаживая, Кореец выехал на улицу, его узкие глаза сделались еще уже. Он вел машину одной рукой, другой взял пакет и торопясь, зубами разорвал его. Теперь на сиденье лежали несколько машинописных страниц, пожелтевших, сделанных на печатной машинке два компакт-диска, запаянные в пластик, и черный футлярчик, похожий на те, в которых хранят драгоценности. Короткоостриженным ногтем он подцепил металлический крючок и открыл крышку. Внутри футлярчика, обернутые в вату лежали две десятикубиковые ампулы с желтоватой прозрачной жидкостью. Кореец усмехнулся:
«Хрупкий товар».
Он остановил машину на обочине. Неподалеку возвышался восемнадцатиэтажный дом, напротив него, на другой стороне шоссе – корпуса ТЭЦ.
Белый непрозрачный дым валил из низких труб, ветер гнал его прямо на окна многоэтажного дома.
Кореец положил бумаги в пакет, компакты опустил в левый карман куртки, ампулы, освободив их от ваты, в правый. Ощущая в пальцах гладкую поверхность стеклянных цилиндриков, он шагал по раскисшей глине к замороженной стройке.
Среди старых следов автомобильных протекторов резко выделялся один совсем свежий от легкового автомобиля. След вел к недостроенному боксу.
На паре кирпичей, уложенных прямо в грязь, стоял высокий бритоголовый мужчина; завидев Корейца, он помахал ему рукой.
– Принес?
– Естественно. А ты?
Бритоголовый оценивал обстановку, ему многое не понравилось. Хотя бы то, что Кореец остановился шагах в десяти, не рискуя приблизиться, что держал руки в карманах куртки; но свое неудовольствие выказывал пока только взглядом.
– И я принес, – бритоголовый указал на штабель кирпичей, на котором лежал газетный сверток.
Кореец, не сводя глаз с собеседника, попятился, надорвал газету – в ней лежали деньги.
– Как и договаривались. А теперь клади свой товар и уходи. Только покажи сперва.
Кореец уже успел заметить двоих мужчин в кожанках, перебежавших между рядами боксов и спрятавшихся за стеной, отрезав таким образом ему путь к отступлению. Он вынул разорванный пакет, небрежно бросил его на штабель и молниеносно завладел деньгами; затем, не дав бритоголовому опомниться, выхватил из кармана ампулу, и, зажав ее между пальцев, высоко поднял над головой.
– Или они сейчас уберутся, или я раздавлю стекло.
– Зря ты так, – поморщился бритоголовый, – никого там нет.
– Мне виднее, – и тут нервы у Корейца не выдержали, – сука, убрать меня решил, – заверещал он надтреснутым голосом.
– Спокойно, – бритоголовый не терял самообладания, – дойди до машины, положи все, что взял, кроме денег, на землю и уезжай, лады…
– Теперь я решаю, учти, ампулу в любой момент раздавлю, не знаю что там за дрянь, но Учитель тебе не простит, если с ней что-нибудь случится.
– Пропустите его.
Зажав деньги под мышкой, Кореец медленно отступал, когда он поравнялся с мужчинами в кожанках, те осторожно покинули укрытие и вопросительно посмотрели на своего предводителя – бритоголовый отрицательно покачал головой. Рука с ампулой подрагивала, хрупкое стекло скользило в потных пальцах. Бритоголовый ступил в грязь, пошел следом за Корейцем.