– Страховка нужна, – сказал он. – Не усек? Надо, чтоб твой купец пошел за одну спекуляцию. Тогда ему расчета нет никого закладывать. А пока мы этими весами все, как веревкой, повязаны.
Вообразив, что решения проблемы ожидают от него, Чистодел начал напряженно размышлять – то бишь морщить лоб, чесать в затылке, закусывать губу. Да, нужна страховка. Он даже ощутил ответственность за Борю Миркина – надо спасать парня! Тем более парень-то не вредный, добрый парень-то.
В процессе «размышлений» возникло и еще одно непривычное чувство: хоть маленького, частичного превосходства над Приезжим. Все-таки провинциал, Москва для него – лес темный. Все-таки держится за меня. Да-а… Так, значит, страховка. Нужна страховка…
Приезжий тоже размышлял. В трудные минуты он соображал быстро и находил, как правило, нестандартные решения. Перебрав несколько вариантов, выбрал, по его мнению, лучший. Не самый благоразумный. Даже авантюрный. Вариант наглый, стремительный, рожденный приисковой выучкой и природным коварством.
– Значит, говоришь, взяли вчера днем, барабанщик? Авось успеем. Пошли.
* * *
В течение последующих часов Чистодел наблюдал за своим спутником с отвисшей челюстью: уму непостижимо, что за человек! Ведь живет (однажды обмолвился) чуть не за полтыщи километров от Колымской трассы. В Магадане-то (который Чистоделу рисовался беспросветным арктическим захолустьем) – и в том бывает наездами. Откуда ж подобные таланты и повадки?!
Для начала Приезжему понадобилась уединенная телефонная будка и несколько монет.
Он набрал 02 и солидно представился:
– Ювелирторг беспокоит. Не подскажете телефончик в отдел экспертиз?
Чистодел аж вспотел, стоя рядом «на часах», – Приезжий сам на Петровку нарывается!
– Спасибо, записываю. (Это для достоверности: при его занятиях все должно записываться в голове).
«НТО зовется», – пробормотал он, крутя следующий номер, и сменил голос. Теперь начальственный басок смягчал некоторый трепет перед серьезным учреждением.
– НТО? Это я говорю с секретарем?.. Очень хорошо. Извините, что беспокою, но тут вот какое дело: у нас в золотоскупке забрали весы… по делу Миркина. Так вот следователь Знаменский просил еще разновески привезти… Ну да, с каким экспертом мне связаться?.. Кибрит? Фамилия такая?.. Ага, понял. Хорошая фамилия. А имя-отчество?.. Спасибо, всего доброго.
Следующий шаг был тоже прост. При столь редкой фамилии он обошелся Приезжему в плитку шоколада и три-четыре обольстительных улыбки. И – вопреки правилу не выдавать адресов без года и места рождения разыскиваемых – скучающая девица в киоске «Мосгорсправки» аккуратненько написала ему домашний адрес Зинаиды Яновны Кибрит. (На Зиночкину беду в адресных картотеках отсутствовали только данные на оперативных сотрудников милиции и начальство). Прочтя адрес, Приезжий скомкал бумажку, бросил под ноги и махнул проезжавшему такси.
– Сразу еду.
– Я с вами? – почтительно осведомился Чистодел.
– Да, ты при мне. Пригодишься.
– Может, вперед покушаем?
– Мандраж, что ли?
– Да ведь рискованно. Сами на рожон…
– Дурак ты, барабанщик. Петлю надо рвать, пока не задушила.
* * *
Звериное чутье у Приезжего. Именно о связях Миркина и беседовали сейчас на Петровке. Перед Токаревым стояло двое весов.
– Эти изъяты дома, эти – на рабочем месте Миркина. За каждым оценщиком закреплены свои, – объяснял он Зиночке Кибрит.
– Не забудьте протоколы изъятия, я должна сослаться на них в акте. Пал Палыч, как он перескочил из газетных киоскеров в скупку?
– Пока не признается.
– Ювелирные курсы кончил, я проверил, – сообщил Токарев, роясь в бумагах. – Но что любопытно: кончил загодя, до того, как стал торговать газетами.
Знаменский секундно поразмыслил.
– Ясно.
– А мне – нет, – Зиночка ловко упаковывала весы.
– Да ведь киоск-то где – в Столешниковом. Очень удобно завести связи с перекупщиками, обрасти клиентурой.
– Глупа, – вздохнула Зиночка. – Значит, рабочие весы я проверяю на точность, верно?
– Да, – Токарев отыскал требуемые протоколы. – Вдруг обвешивал.
– А изъятые дома – на следы золота.
– И кремния, Зиночка, – добавил Знаменский.
– О! – удивилась она.
Кремний – спутник шлиха, то есть золота-сырца. О подобной возможности Знаменский с Токаревым не говорил, так что тот тоже выразил удивление:
– Однако… какие, собственно, основания?
– Да, собственно, никаких, – развел руками Пал Палыч.
– Раз никаких – это серьезно. Это интуиция! – заявила Зиночка.
У Токарева вырвался недовольный жест: он предпочитал твердую почву фактов, а интуицию относил к области гаданий и домыслов.
Зиночка присела на край стола и провела с Токаревым воспитательное мероприятие: рассказала об удивительном чутье, проявленном однажды Наполеоном.
Император имел обычай по утрам просматривать столичную полицейскую сводку. В перечне разнообразных, в том числе, надо думать, и серьезных происшествий императорский взор выхватил почему-то краткое упоминание о задержанном накануне бродяге, которого полиция еще не удосужилась допросить.
– Привести ко мне! – внезапно распорядился Наполеон.
И вот заурядный тогдашний «бомж» прямо из грязной каталажки без всяких объяснений был представлен пред императорское лицо.
– Ну? – произнес Наполеон.
Ситуация не позволяла «бомжу» испытывать ни малейших иллюзий. Государь все знал. Уж неведомо какими путями, но проведал он, что мнимый бродяга заслан в страну оппозиционной эмиграцией; что в столице есть у нее многочисленные сторонники; что готовится восстание, призванное свергнуть и физически уничтожить Наполеона.
И вот Наполеон произнес:
– Ну? – вероятно, достаточно царственно и внушительно.
А в сущности, что еще мог он сказать при полном отсутствии информации? Стоило, к примеру, заикнуться об имени бродяги, цели его прибытия в Париж – о чем угодно – и разговор сбился бы на частности и сразу обнажил государеву несостоятельность.
Однако он произнес лишь грозное и всеобъемлющее:
– Ну? (Маленький шедевр интуиции).
И заговорщик, совершенно убежденный в осведомленности государя, глобально повинился, выдав имена, явки, планы, даты. Переворот был сорван.
– Это достоверно? – недоверчиво осведомился Токарев.
– Строго исторический факт.
– Любопытно… Но то все-таки Наполеон…
Знаменский понимал, что Токареву сейчас достанется, Миша же от гневного наскока Кибрит безмерно растерялся. И, когда она замолкала, чтобы перевести дыхание, втискивался в паузу с бормотаньем: «Уважаемая Зинаида Яновна… позвольте, я не хотел… Разумеется, Пал Палыч не ниже Наполеона… я отнюдь не имел в виду… совершенно верно, даже выше… вполне возможно… в своем роде…»
– Ой, опаздываю! – вскрикнула Зиночка, глянув на часы, и, одарив ясной улыбкой хохотавшего Пал Палыча, кинулась вон.
* * *
Жила Кибрит с сестрой, ее мужем и их двенадцатилетним сыном Сережей. Пятым членом семьи числился косматенький веселый песик Рикки.
Так как у сестры было ночное дежурство в госпитале, Зиночке предстояло накормить и загнать спать племянника. Последнее давалось нелегко – это не Мишу Токарева отчитать. Раньше помогали сказки, но года полтора назад Сережка их отверг и теперь требовал от тети Зины историй «про преступников». И она – куда денешься – сочиняла истории, напропалую идеализируя действительность.
Пока стряпался ужин, Сережа был уполномочен выгулять Рикки.
Ах, как жестоко подвела Зиночку воспеваемая ею интуиция! Возясь на кухне, она даже мурлыкала дурацкую и потому, наверно, модную мелодию…
Приезжий и Чистодел опередили ее примерно на час. И времени даром не потратили.
Садясь в такси, Приезжий еще не знал, как станет действовать. Это зависело от возраста эксперта с редкой фамилией, ее характера, состава семьи и проч. А более всего – от наития и удачи. Приезжий был чуток и насторожен, как взведенный курок, но твердо верил в свою счастливую звезду.
Городские соседи редко-редко знакомы друг с другом, знал Приезжий. ЖЭК – наверняка волокита. Нечего болтаться по обочинам, надо вторгаться в центр информации. Где, кстати, тебя – ежечасно нарушающего Уголовный кодекс – меньше всего ждут.
И в адресный стол милиции был командирован взбодренный выпивкой и гипнотически-волевым напутствием Чистодел. Минут на двадцать пять он преисполнился гордости и самомнения, что позволило безбоязненно созерцать милицейские погоны и изображать из себя какого-то там инспектора по расселению жильцов. Так были добыты первоначальные сведения.
А затем судьба дала Приезжему козырного туза в виде Сережки и Рикки. Мальчик мог бы и прищуриться подозрительно, и недоверчивым молчанием встретить расспросы незнакомцев. Но Рикки невольно сыграл роль предателя. Хоть и замороченный «диванной» жизнью, он глубинным инстинктом ощутил в Приезжем веяния и запахи исконной отчизны и крепкую руку охотника и укротителя.
Они обрели общий язык в долю секунды. Завороженный тем, как шалавая собачонка, с грехом пополам умевшая подавать лапку, сейчас по скупому жесту незнакомца ложилась, застывала в стойке, мчалась отыскивать брошенный камешек и, поскуливая от нетерпения угодить, клала найденное к его ногам, Сережа даже не заметил, что сообщил кучу вещей о своей семье.
Приезжий отсеял главное: отец мальчика в отъезде, мать на дежурстве, а тетя Зина стряпает фрикадельки с морковью.
…Чуть слышно щелкнул замок, и Приезжий вошел в переднюю. Огляделся, кашлянул, давая о себе знать. Из кухни выглянула Кибрит.
«Хорошо, что молодая, – подумал Приезжий. – Красивая – тоже хорошо. Все идет хорошо!»
Красивые женщины ни разу не огорчали Приезжего. С ними ему было немногим труднее, чем с Рикки.
Кибрит еще не видела его отчетливо, в подробностях. На нее только пахнуло опасностью.
– Что вы здесь делаете?
– Поджидаю хозяйку. Было открыто, и я позволил себе войти.
Открыто? Нет, такого за ней не водится. Осторожность! – предупредил внутренний голос.
– Я думаю, вы ошиблись дверью.
– Ни в коем случае! Имею адресок. Да и мальчик подтвердил, что именно здесь проживает Зинаида Яновна Кибрит. И что сейчас она дома одна… Племянник ваш, не так ли? Очень симпатичный мальчик.
«Грабитель?.. Насильник?.. Кто он?.. Я не понимаю. Не понимаю!»
– Что вам, собственно, нужно?
– Лично мне – абсолютно ничего, уверяю вас. Я пришел просить о снисхождении к одной заблудшей душе.
«Вот оно что! Шантаж. Никогда даже не думала о такой возможности».
Поняв, она как-то уравновесилась. Сказала холодно:
– Если не ошибаюсь, это связано с моей работой.
Приезжий развел руками:
– Увы… видит Бог, был бы рад прийти по другому поводу.
– Дома я о делах не разговариваю. Пожалуйста, на Петровку.
– Зачем же сразу гнать человека?
Перед ней стоял атлетически сложенный мужчина лет тридцати пяти. Ласковый, хитрый, наглый. Явно с примесью кавказской крови. В дорогом и слишком новом, необмятом костюме. По-русски говорил чисто, с какой-то трудно уловимой, но не южной примесью в манере выговаривать слова. Если б не ситуация, Зиночка нашла бы, что он несимпатичен, но недурен собой и не лишен своеобразного обаяния.
– Кто вы такой? Представьтесь.
– Это было бы бесполезно, поскольку перед вами сейчас никого нет. Я в настоящий момент знаете где? За столом с друзьями – их человек десять – и говорю красивый тост. И ни на минуту никуда не отлучаюсь.
В Кибрит поднялась буря протеста.
– Железное алиби. Понятно… Считайте, что ваша миссия не удалась. Прошу! – она указала на дверь.
Незнакомец снисходительно посмеялся:
– Напрасно, напрасно. У меня обоюдно интересный разговор.
– Не буду я с вами разговаривать.
– Будете, Зинаида Яновна. Придется.
Он запер дверь торчавшим изнутри ключом, положил его в карман. И тут она заметила, что руки у него в перчатках.
– Убирайтесь немедленно! Или я… – ей представился большой кухонный нож, чайник с кипятком… ее охватила неукротимая и, в общем-то, безрассудная жажда сопротивления.
– А что вы? – спросил он пренебрежительно, словно ребенка. – Ну что вы?.. Оружия наверняка нет, позвонить я не дам, крикнете – не услышат. Если только с кулачками на меня. Но женщина вы хрупкая…
Он двинулся от двери, приближаясь к Зиночке, и та медленно отступала в комнату, клокоча, но поддаваясь напору исходившей от него силы.
– Впрочем, о хрупкости это так, к слову, – ласково сказал он. – Уверен, что мы столкуемся по-хорошему… Скажите мне, Зинаида Яновна, должна ли быть в мире справедливость?
Почему-то вопрос этот отрезвил ее.
«Я веду себя глупо. Надо вслушиваться, что он говорит. Не мечтать о расправе с помощью кухонной утвари. Глупо. Глупо. Глупо».
Ей удалось затолкать свой праведный гнев на задворки души. Почти удалось унять омрачавшее разум возмущение.
– Я спрашиваю, справедливость должна быть? – повторил незнакомец.
– Справедливость есть.
– Увы, не всегда, – сокрушенно покачал он головой. – Далеко не всегда. Вот, скажем, один человек мучается, а другой нет. Несправедливо. Надо, чтобы никто не страдал или пусть страдают оба. Вы согласны?
– Ближе к делу, – отозвалась Зиночка, уже не задыхаясь.
– Браво!.. По вашей вине может пострадать один человек и его друзья. Если это случится, тогда пострадаете и вы.
– Только не пытайтесь меня запугать!
«Ишь ты! И глазом не моргнула».
Экспертша как-то не вполне укладывалась в представление Приезжего о красивых женщинах.
– Характер показываете? Ну-ну. А сердечко-то небось прыгает? Поверьте, сочувствую. Но что делать? Вы нас прижимаете, мы огрызаемся. Как говорится, борьба миров… Но вы же не захотите, чтобы что-то случилось с Сережей? Верно? Такой хорошенький мальчик, и вдруг…
Вот теперь Кибрит испугалась. Отчаянно, обморочно, как никогда в жизни. Где Сережка?! Ему давно пора быть дома! Она – невероятно!.. – она забыла о нем с появлением этого негодяя в передней!
Привычка владеть своим лицом отчасти скрыла от Приезжего степень ее паники, но и того, что он увидел, хватило для злобного торжества.
– Отчего вы молчите?
– Я слушаю, – с трудом проговорила Кибрит.
– А-а. Тогда продолжаю. Конечно, он только племянник. Это ослабляет впечатление. Но все-таки тоже неприятно. Сын родной сестры…
Страх накатывал волнами, леденя спину и оставляя испарину на лбу.
«Павел… Шурик… хоть кто-нибудь!.. Никого… Надо сию минуту что-то с собой сделать. Иначе я очумею и проиграю вообще все!»
– Что-то пригорает! – ахнула отчаянно. Незнакомец потянул носом – действительно, припахивало.
– Пошли проверим.
Карауля каждое движение Кибрит, он проводил ее в кухню. Разрешил снять с конфорки начавшую пришквариваться морковь, погасил газ под бушевавшим чайником и – то ли поддавшись любопытству, то ли готовя комплимент для налаживания отношений – приоткрыл крышку жаровни с фрикадельками.
– M-м… аппетитно.
Может быть, эти полторы-две секунды и спасли Зиночку. Она приникла к окну и заметила во дворе косматую тень резвившегося Рикки. Значит, и Сережа рядом! Пока ничто не потеряно! Холод сбежал со спины, внутри начало успокаиваться и твердеть.
Стальные пальцы легли на ее плечо:
– Кто там?
– Никого нет.
Рикки уже скрылся, тускло светил фонарь, смотреть было не на что. Они вернулись в комнату.
Зазвонил телефон. Пал Палыч? Шурик? Кто-то услышал ее отчаяние? Или просто сестра скучает на дежурстве? Успеть бы крикнуть в трубку хоть слово! Но возле аппарата монументально застыл злодей. Девять звонков – и тишина.
Зиночка отвернулась к зеркалу, чтобы выяснить, не слишком ли потерянный у нее вид: предстояла еще неведомая борьба и нечего обнадеживать противника легкой победой. Фу-ты! Лоб блестит, нос тоже, скулы выперли, взгляд, как у голодной кошки…
Ей мнилось, что она пудрится и подкрашивает губы для демонстрации хладнокровия и для придания себе некоего имиджа официальной служительницы правосудия. Она обозвала бы жутко нехорошим словом того, кто сказал бы, что она возжаждала понравиться шантажисту, понравиться сугубо по-женски.