Даже благостная маска сползла с физиономии Токарева, когда он до конца осознал свой позор. Только и утешало, что приметы шантажиста и его подручного ровным счетом ничего не сказали Праховой. Тут уж Миша глядел в оба и твердо уверился, что ни тот ни другой соседке Миркина не знакомы.
Однако зачем ей требовалась информация? Каковы истинные отношения, связывающие ее с Борисом? Их характер? Глубина? Что-то здесь крылось, что-то заслонялось нагороженными ширмами. А если допустить…
Но тут Токарев вошел в Управление, и то приятель окликнул, чтобы рассказать смешную байку, то встретилась бывшая жена, ныне вызывавшая в Мише судорогу неприязни, то (чтобы уж покончить с соседями) он занялся уехавшим геологом, – и начавшее копошиться полу-сомнение, четверть-подозрение против Праховой расплылось и смазалось.
В кабинете Пал Палыча Токарев появился в разгар обсуждения, какие правила жизни установило для Кибрит начальство, пока история не завершится.
Миша послушал-послушал и негодующе воздел руки:
– И это – обеспечение безопасности?! Эти вшивые предосторожности?!.. Зинаида Яновна, вам надо уехать в надежное место! Немедленно!
– Тогда уж вместе с вами, Пал Палычем и Шуриком, – нахмурилась Зиночка. – Позже туда переберутся другие сотрудники с семьями, которые боятся уголовников, – и отвернулась к Знаменскому: – Скажи, его сообщение с Миркиным… оно возможно?
– Маловероятно.
– Возможно! – запальчиво возразил Токарев. – У меня был случай, и сколько ни бились, канал связи работал!
Знаменский кивнул: случаи бывали.
– Сегодня на допрос заберу Миркина сюда и оставлю во внутренней тюрьме, – решил он.
– Хоть шерсти клок, – проворчал Миша и уселся на диванную пружину.
Присутствие дамы замкнуло ему уста, готовые изрыгнуть проклятие, но определенных телодвижений и гримас избегнуть не удалось. И он первый засмеялся, оправясь от неожиданности.
– Вы изменили прическу, – заметил он, когда Кибрит собралась уходить.
– Бравада перед лицом опасности. – Зиночка бодро улыбнулась и продемонстрировала классический реверанс.
Оставшись одни, мужчины помолчали. Токарев вспомнил, что Пал Палыч ждет доклада.
– Я застал только Прахову. Ничего не сказала и не скажет. А сосед Миркина – тот румяный парень – он геолог. И, по-видимому, часто ездит в районы приисков.
– Гм…
– К тому же сегодня утром спешно отбыл. Я звонил на работу – узнать, когда вернется. Там мне к слову сказали, что он попросил ускорить командировку, которая намечалась только через неделю.
– Гм…
Они еще немного поговорили о геологе и о Миркине. Требование шантажиста протереть весы недвусмысленно указывало на золото-сырец. Экстренно проведенная экспертиза подтвердила: да, Миркин взвешивал дома шлих.
Но вряд ли он покупал золотой песок для себя – не тянул на крупного дельца. Очевидно, посредничал только, получая от подлинного покупателя комиссионные – «парное».
* * *
К тому же выводу склонялся и Приезжий. При всей недалекости Чистодела был он хитроват, по-своему предусмотрителен и впрямь немало знал о Борисе Миркине (в частности, проследил, где тот живет, видел Настю, слыхал кое-что о Праховой).
Приезжий быстро и сноровисто «выпотрошил» его. Понял, что сам барабанщик нового купца подыскать не в состоянии не то что за три дня, но и за три года. И посему единственный скорый способ сбыть товар – добраться до купца, имевшего дело с Миркиным.
– Едем на квартиру к твоему приятелю, – объявил он.
– Зачем? – вытаращился Чистодел.
– Некогда мне, понял? Работать надо напролом. Соседей трясти.
– Да влетим же!
– Не влетим. Есть у меня липовый мандат. Сгодится.
– Ох, рискованно…
– Цыц!
– Ну хоть вперед покушаем?
«Покушаем, дорогой. Выпивка тебе удивительно на пользу».
…Они покуривали в подъезде наискосок от старого дома, куда влекло Приезжего охотничье чутье.
«Удобное местечко. Отсюда все видно, а в случае чего – сквозной ход во двор».
– Вон та дверь, третий этаж, правая квартира, – указал Чистодел.
– Ясно. Первым идешь ты.
– Хо-хо! – почесал в затылке барабанщик. – А если засада?
– Именно потому. Рассуждай: зайду я, «руки вверх», пощупали, на брюхе золото. Все. Теперь смотри, заходишь ты, спрашиваешь: «Здесь ли жил Боря Миркин?»
– Зачем?! Я мосгаз или жэк, чего-нибудь проверить…
– А там милиция? Какой ты жэк? Как тогда выкручиваться? Ты же умный мужик, ты соображай.
– Вот я и соображаю: спрошу Миркина, а мне – «руки вверх»…
– Так на здоровье! Ты чистенький. Слушай, какая легенда. Познакомился ты с Борей в пивной и по пьяному делу одолжил он тебе десятку. Сейчас ты зашел в пивную, а какой-то парень говорит, забрали Борю. Ты спросил, где он живет, и принес долг. Думал жене отдать или мамаше. Честный человек, понимаешь?
– Честный человек… Это, пожалуй, ничего. Погодите, – спохватился он, – да ведь у Бориса ни жены, ни мамаши!
– А тебе-то откуда знать, ты почти не знаком!
Трудно Чистоделу, да еще в подпитии противиться влиянию Приезжего. Доверие ему лестно и мордой в грязь ударить неохота, но заячья натура подрагивает:
– Вот влип я с вами… Всегда было раз-раз, товар – деньги – товар, а тут началась прямо «Индийская гробница»…
– Что?
– Кино такое раньше было.
– Хорошее кино?
– Хорошее.
– Вот и у нас будет хорошее кино, барабанщик!
С последним проблеском непокорства Чистодел мотнул головой:
– Тогда парное прибавьте… Еще два процента.
– Жирновато… Ну да ладно, нравишься ты мне… Значит, понял? Идешь в боевую разведку. Бей в барабан и не бойся! А выйдешь – топай в пивную и жди меня. Час, два – как уж получится. Сюда не суйся, в подъезд, даже не оглядывайся! Ясно?
Не все было ясно Чистоделу, но «боевая разведка» – звучало. Он приосанился и пошел.
А Приезжий, запалив новую сигарету, ждал. Скоро ли выйдет? Не тронется ли следом вон та машина с подремывающим шофером? Не устремится ли за барабанщиком какой-нибудь неприметный гражданин? До пивной четыре с половиной квартала, на этом пути надо безошибочно определить, нет ли слежки за домом Миркина.
* * *
Если б время и тревога не так жали на Пал Палыча, он позаботился бы куда фундаментальнее подготовиться ко второму допросу Миркина. Опросил бы сослуживцев и знакомых; узнал, с кем, из-за чего и в какой форме тот ссорился; говорил ли, как ему рисуется его будущее; что любил читать и так далее и тому подобное – словом, получил бы представление о внутреннем мире подследственного. Оно и практически было полезно и удовлетворяло всегдашнему стремлению Пал Палыча понять. Даже ярого злодея.
Но не по формуле «понять – значит простить». Тут его не раз предостерегала мать (квалифицированный психиатр), ежедневно вникавшая в глубины психологии своих пациентов. Она считала, что Бехтерев справедливо утверждал, будто некоторые душевные болезни заразительны. И потому врач должен внутренне крепко от них ограждаться. Понять надо, а вот «простить» – может означать «заразиться». И безумца и преступника понять нужно, но не впускать понимания слишком внутрь себя, чтобы не деформировать собственную личность. Это основа иммунитета и к безумию и ко злу. А они ведь часто почти смыкаются…
От матери же черпал Знаменский умение чутко улавливать душевное состояние того, с кем общался: замечать сокращение и расширение зрачков, беспокойство или равнодушие пальцев и множество других рефлекторных примет, которые человек не в силах скрыть. И – уже как следователь, в контексте событий – учился верно их истолковывать и использовать.
Конечно, изредка и он – недостаточность информации вынуждала – прибегал к приемам служак старого закала, когда обвиняемому заявляют: «Нам известно все. Даже, к примеру, что в июле сего года ты пил пиво с девушкой в голубой шляпке. Так что давай колись». А кроме случайного пива у следователя ничего и нет. Трюк порой срабатывал, но оставлял ощущение профессиональной неловкости.
…Еще пять – десять минут, и конвойный введет Миркина.
Пал Палыч был вооружен против него актом экспертизы весов и копией рапорта Зиночки об угрозе похитить племянника. И все.
«Немножко, конечно, в голубой шляпке».
А чем меньше козырей, тем точнее должна быть тактика допроса. В общих чертах Знаменский ее обдумал и теперь копил внимание и волю. «Жесткость и превосходство. От меня веет ледяным холодом» – таков был внутренний настрой.
Пал Палыч сделался и внешне на себя не похож, но Миркин не сразу это заметил. Довольно развязно поздоровался, одобрительно отозвался о погоде.
В ответ коротко прозвучало:
– Садитесь.
– Стою – сижу, хожу – сижу, лежу – опять сижу. Прямо загадка для детей старшего возраста, – раскатился Миркин поболтать, как в прошлый раз, «на равных».
И наткнулся на барьер:
– Шутить не будем. Рассуждать о жизни не будем. С этим покончено.
Миркин различил лед в голосе, сердце екнуло, попробовал, крепкая ли стена, которой отгородился Знаменский:
– А я-то радовался, что у меня следователь, с которым можно обо всем по-человечески…
– Считайте, что у вас новый следователь, – и только теперь Пал Палыч поднял далекие-далекие от сочувствия глаза.
Перед этим новым следователем Борис Миркин почувствовал себя до крайности неуютно и зябко замельтешил:
– А что так? Простите… Случилось что-нибудь?
– Многое. Что в корне меняет мое к вам отношение.
Миркин напрягся в тоскливом ожидании.
– Ознакомьтесь с актом экспертизы.
Миркин прочел акт, утер разом взмокший лоб и – утопающий хватается за соломинку – забормотал прыгающими губами:
– Но… здесь какая-то ошибка… Что можно обнаружить на совершенно чистых весах?!
– Берут ватку, смоченную спиртом, протирают поверхности. Потом ватку сжигают и делают спектральный анализ золы. Доказательство бесспорное.
Молча и безжалостно наблюдал Пал Палыч, как допрашиваемый барахтается в волнах отчаяния. Сейчас наступит миг, когда потребуется безупречным швырком перекинуть его в еще горший омут.
– За песок – уже другая статья? – изнемогая, спросил Миркин.
Вот оно! Знает он, знает, что полагается за шлих. Вопрос подготовительный, чтобы начать оправдываться: один раз, случайно, немножко, по глупости, честное слово…
– Статья другая, – равнодушно подтвердил Пал Палыч. – Но не это сейчас для вас главное, – грозно, пудово.
Кажется, удалось. Миркин обмер: что еще? какое главное?
– Ведите подпись эксперта под актом?
– Да…
– Почитайте ее рапорт о происшедших накануне событиях.
Миркин прочел раз, прочел второй, с трудом постигая смысл печатных строчек. «Достоевское» лицо его без ведома хозяина убедило Пал Палыча в совершенной неожиданности и ошеломительности читаемого.
Это укрепило позицию Знаменского, ибо он стремился не дать допрашиваемому сообразить или попытаться выяснить, что срок за участие в хищении золотого песка неизмеримо больше, чем за похищение живого ребенка. (О, причуды соцзаконности! Американцы за «киднеппинг» без церемоний сажают на электрический стул!) А как раз на шантаже Кибрит Пал Палыч и целился прорвать защитную линию Миркина. И, пока тот читал и перечитывал рапорт, приметил участок для прорыва: в тексте – там, где описывались приметы преступников, – были две-три строки, на которые Миркин реагировал иначе, чем на все остальное.
Тот наконец оторвался от печатных страниц, вскинул голову:
– С ней что-то случилось?!.. Или мальчик?!..
Пал Палыч забрал рапорт и экспертизу, сложил в папку, медленно завязал тесемочки, каждой секундой молчания усугубляя тяжесть неизвестности для Миркина.
– Гражданин следователь! – взмолился тот.
– Не имею права ответить, – сурово сказал Знаменский. – Служебная тайна.
– Боже мой… Боже мой… – застонал Миркин и закачался на стуле, являя собой зрелище неподдельной скорби.
Ледяной барьер в Знаменском слегка подтаял. Да, пожалуй, и пора уже было переводить разговор на более мягкие рельсы.
– Думаете, мне сладко? – мрачно произнес он. – Эксперт… Зинаида Кибрит – из круга близких моих друзей, – фраза о двух концах: дополнительная угроза (я тебе за Кибрит голову оторву), но одновременно как бы и приглашение к человеческому общению.
– О… – выдохнул Миркин и перестал качаться.
– Самых близких, – подчеркнул Пал Палыч. – Вы были к кому-нибудь сильно привязаны?
– Н-нет…
Коротенькое это словечко сбило Пал Палыча.
– Ни к кому не были привязаны? – озадаченно переспросил он.
Миркин тоже как бы в минутном недоумении пожал плечами:
– Да как-то… скорее всего, нет…
– А мать?
– Ну… относительно.
Миркина тема явно не прельщала, а Знаменскому и вовсе некогда было заниматься человековедением.
– Хорошо, – снова построжел он, – вернемся к шантажу.
– Клянусь, я не имею ни малейшего отношения! Я бы никогда не стал, клянусь вам!
– Кто эти люди? Назовите их.
– Не знаю.
– То есть как это «не знаю»?! Они мои друзья или ваши? Ради кого они вытворяют свои подлости? Ради Бориса Семеновича Миркина! Вашего ради отбеливания. И, пока молчите, вы – соучастник!
– Да разве меня спросили? – Миркин гулко ударил себя в грудь кулаком. – Я бы им объяснил, что это безумие!
– Кто они? – требовал Знаменский.
– Дайте подумать.
– Подумать, что выдать, а про что смолчать?
– Гражданин следователь, не наседайте на меня так. Надо же сообразить… Человека, который приходил к эксперту, я не знаю. Никогда не видал, поверьте!
– Верю. Но знаете того, кто болтал с мальчиком в подворотне.
Миркин помолчал, вздохнул прерывисто:
– Тут я могу предполагать… возможно, имел с ним дело… Но, честное слово, даже имени не знаю, только кличку… Чистодел.
– У него вы и брали шлих?
– Да… Один раз, на пробу!
– У случайного, незнакомого человека? Неправдоподобно.
– На свете много неправдоподобного, гражданин следователь.
«Сколько раз, да сколько грамм, да почем – после все это, после!»
– Не будем отклоняться.
– Хорошо, я вам постараюсь объяснить. В этом деле все конспирируются. Прямо как шпионы! От вас – само собой, но друг от друга тоже. Товар идет из рук в руки, и в каждых руках должен остаться свой парное.
– Ясно, ясно.
– Ну вот. Если, допустим, Чистодел мне что-то продает, он ни за что не скажет, у кого купил. А то мы столкнемся напрямую, и товар мимо него уплывет, понимаете? А он бы тоже рад прямиком на моего купца выйти, чтобы лишние руки миновать. Потому каждый своего купца прячет и вообще вокруг себя напускает туман. Доверия друг к другу – от сих до сих, а дальше ни-ни!
– Раз подобная секретность, тем более вы не связались бы с первым встречным. Кто его привел, рекомендовал?
– Один старичок. А откуда выкопал – понятия не имею.
– Что же за старичок?
– Он до меня в киоске сидел. Ушел по старости, уступил мне точку в Столешниковом… и клиентуру. Ей-богу, я вам все, как на духу!
Пал Палыч встал и сверху уперся взглядом в Миркина:
– Полуправда. Все это полуправда. Как вы поддерживали контакт с Чистоделом?
Но Миркин, хотя и нервный и впечатлительный, оказался довольно выносливым. Пережив серию болезненных встрясок, он умудрился как-то оправиться и вновь занял оборонительные рубежи:
– Гражданин следователь, посмотрите на вещи с моей стороны. Вот сидим мы с вами и разговариваем. Немножко поговорили – набежал новый эпизод. Еще посидели – уже другая статья.
– Да ведь назад пути нет, Миркин. Раз заговорил – говорите до конца!
– Нет, у человека в моем положении тоже есть своя этика. Надо сохранять лицо. Все отрицать глупо, конечно. Но все вытряхивать… Чуть на тебя надавили, и ты уже ползешь по швам…
– Неэтично?
– Если хотите, да! Неэтично. У меня масса знакомых в Столешниковом. Так сказать, свой круг. Женщины. Все они придут в суд. И что услышат? Как я буду выглядеть?