— Вы поедете на родину. Но вам придется выполнять кое-какие наши поручения…
— Какие? — тревожно спросил Мадамин.
Расул тоже растерянно смотрел на муфтия. Братья начали догадываться, в чем дело.
— Вы встретитесь с нашими друзьями и продолжите дело отца… — спокойно произнес муфтий. — Вы отомстите Советам…
Не давая братьям опомниться, муфтий коротко рассказал о шпионской деятельности, ждавшей молодых людей на родине.
— Господин, здесь мы будем выполнять любую вашу работу. Однако такое поручение нам не по силам и не по душе… Простите нас, — умоляюще заговорил Мадамин.
Лицо муфтия сделалось страшным. Не случайно он часто употреблял поговорку: «С помощью дубины и медведя можно сделать муллой».
— Идите, — сурово сказал он, — завтра до девяти хорошенько подумайте, а потом приходите.
Когда они покидали худжру, муфтий угрожающе добавил:
— Эй, юноши! Помните, все, что было сказано, — остается здесь. Одно слово — и не сносить вам головы!
— Слушаемся, господин. Мы сами это поняли.
На следующий день, когда Мадамин и Расул виновато переступили порог, в худжре, кроме муфтия и его секретаря, сидел неизвестный туркмен с багровым, медным лицом. На голове каракулевая папаха, одет в несколько красных халатов. Молодые люди помимо воли нет-нет да и задержат испуганный взгляд на Хан Казы.
Указав на коврик у низенького столика, муфтий пригласил:
— Садитесь, юноши!
На столике лежала толстая книга, обернутая в желтый холст. Рядом расположился Хан Казы. Он сделал вид, будто ему неудобно сидеть, и поднял полу халата, обнажив деревянную кобуру маузера. Немного подумав, он вытащил оружие и положил перед собой.
Братья, как подсудимые в ожидании приговора, сидели, опустив головы, и лишь временами бросали взгляды то на коран, то на маузер.
Во взглядах был один вопрос: «Что с нами теперь будет?»
— Ну как? — муфтий первым нарушил молчание. — Вы подумали?
Над умоляющими глазами запорхали ресницы.
— Или вы изменили свое решение?! — повысил голос муфтий и перевел взгляд с Хан Казы на стол…
Братья и без этого окрика и красноречивого взгляда уже хорошо поняли, на что намекает муфтий. Они в самом деле были в безвыходном положении.
— Господин, наша судьба в ваших руках. Что бы бы ни приказали, мы выполним… — опустив голову, сказал Мадамин.
— Баракалля![27] Вот это другой разговор, дети мои! — муфтий даже улыбнулся. — Ничего с вами там не случится. Мы вас наставляем на путь истинный — путь религии и нации. Вы поедете на родину. Не надо бояться, трус — недруг аллаха. Просто скажите всем, что вам надоела эмиграция, чужбина и вы возвратились. С божьей милостью, все будет хорошо.
После этого вступления свободно вздохнувший муфтий приступил к оформлению «командировки».
— Садитесь рядом со мной и приложитесь к священному писанию… — приказал он братьям.
Они взяли в руки коран и, то целуя желтые листы, то прижимаясь к ним головой, по очереди повторяли за муфтием слова клятвы. Когда церемония завершилась, Садретдинхан обратился к Хан Казы:
— Вставай! Быстро отправляйся и сделай все, что я тебе говорил!
Хан Казы знал свои обязанности. Покинув худжру, он отправился в сторону Кучана и Буджнурда. Там он встретился с Муллой Мухаммедом и Кульджан Ишаном, уточнил место перехода через границу и имена сопровождающих. До возвращения Хан Казы Мирза по приказу муфтия изготовил несколько экземпляров фотографий Мадамина и Расула, велел им поставить свои подписи под бумагой, где говорилось об их беспрекословном подчинении.
Фотокопии этих документов через Хамадани, разумеется, сразу же были отправлены в Москву.
Муфтий начал «просвещать» братьев. Ежедневно между молитвами он инструктировал их, приказывал повторять, куда они должны явиться, с кем встретиться и какие задания выполнять в первое время.
— Вы должны будете каждый день твердить, что бросили родину по недомыслию. Но если вдруг, не приведи аллах, вас задержат и заключат под стражу, не падайте духом: наши спасут.
Затем муфтий наставлял братьев, какими способами, не привлекая к себе внимания, собирать информацию о стране Советов, о военных мероприятиях, о случаях недовольства новым строем. Особенно интересовали муфтия слухи, компрометирующие партийных и советских работников: за это Садретдинхан получал от своих хозяев хорошую плату.
— Как только доедете и благополучно устроитесь, — сказал на прощание муфтий, — будете ждать нашего связного. Его пароль: «Отец шлет привет, просит возвратить долг».
Религиозными наставлениями, обещаниями будущих благ имам успокаивал свои жертвы.
Наконец для переправы их через границу все было подготовлено, и наманганцы в сопровождении Хан Казы ушли в направлении Кучана.
На советской стороне «гостей» уже ждали пограничники и чекисты…
О мой учитель! Как сокращают, взгляни,
счет нашей жизни двуличные ночи и дни.
В одну из пятниц, после молитвы, к имаму пришел необычный человек. Все прихожане приходили в мечеть в национальной одежде, этот же похожий на казаха шестидесятилетний старик был во френче английского образца, в крагах и в пенсне. Всем своим обликом и выправкой он напоминал отставного военного.
Шагая рядом с муфтием, он закинул руки за спину и внимательно слушал собеседника, словно боялся упустить хотя бы одно слово. Пройдя двор мечети, они направились к худжре. Незнакомец шагал твердо, решительно: видимо, он бывал здесь не раз.
Муфтий, поддерживая гостя за локоть, пригласил в худжру и попросил Мирзу:
— Сынок, устрой-ка нам крепкого чаю!
Когда чай был подан, муфтий представил Мирзе уважаемого гостя.
— Это господин Хайдар Хаджа, уважаемый человек, известный толмач и драгоман. Кстати, он тоже из Самарканда!
Гость равнодушно выслушал высокопарные слова в свой адрес. Его вид словно говорил: это еще не все.
Но когда муфтий подчеркнул, что Мирза его земляк, гость оживился. Он даже переспросил:
— Вы из Самарканда?..
Мирза подтвердил, заметив при этом внезапное волнение драгомана. Казалось, ему хочется задать секретарю муфтия сразу несколько вопросов. Но он сдерживал себя, стараясь сохранить достоинство и спокойствие.
— Значит, вы из Самарканда! — повторил он. — Неужели вы не слыхали обо мне?
— Отчего же, — рассудительно сказал Мирза, — в Самарканде о вас известно всем. Скажу больше: я даже знаком с вашими детьми…
— Так, так, — кивнул Хайдар Хаджа, вытянув шею и подавшись к Мирзе.
Гостю неудобно было сидеть в крагах. Мирза подождал, когда тот устроится за столиком, а затем продолжал с улыбкой:
— Я вместе с ними играл на улицах…
Драгомана от нетерпения бросало в дрожь, он хотел поскорее услышать от верного человека о своей семье и детях.
— С кем? — быстро спросил он, еще не веря такому совпадению.
Мирза назвал имена его сына и дочерей.
Драгоман перебил его:
— Ох! Как они? Как супруга? — У него теперь не было сомнений, что Мирза действительно виделся с его детьми.
Все были в здравии и благополучии… Садыков рассказал о том, как и где его дети учились, за кого вышла замуж старшая дочь. Привел несколько других подробностей. Казалось, он только вчера виделся с родными этого старого человека во френче и крагах.
Хайдар Хаджа тяжело вздохнул, и его холодные, полуприкрытые веками глаза наполнились слезами. Человек, хладнокровно причинявший столько зла своему народу, сейчас, низко наклонившись, вытирал глаза. Муфтий сочувственно молчал.
— Вот так, друзья, — хрипло воскликнул драгоман, — жестокая жизнь и горькая судьба лишили меня детей, очага, родины… Сделали меня скитальцем. Но, послушав вас, — он внезапно улыбнулся, — я будто вновь увидел своих дочерей и сына. Какие ангелы привели вас сюда? Какими судьбами вы присоединились к нам, скитающимся на чужбине? Какие грехи могут быть у таких, как вы, молодых, чье будущее только начинается!
Хотя последние слова Хайдар Хаджа адресовал Мирзе, они прозвучали как упрек себе, как жалоба на собственную судьбу.
— Испытывать лишения за веру, — несколько раздраженно вмешался муфтий, — предписано всевышним, господин Хайдар Хаджа, и рабу его надобно терпеть!
Он даже покраснел от волнения. Но Хайдар Хаджа, не внимая его поучениям, с упреком покачал головой:
— Прошло столько дней, уважаемый господин муфтий, а вы до сих пор не соизволили познакомить меня с этим юношей!
Садретдинхан сник, виновато пожал плечами и, словно извиняясь, подал чай Хайдар Хадже.
— Милостью аллаха, будем живы-здоровы, — забормотал он, — теперь вы сможете видеться с ним когда угодно. Этот молодой человек, посланный волею всевышнего и судьбой, станет и для вас близким, словно сын родной.
Постепенно беседа вошла в обычное русло, и муфтий, видимо желая продолжить начатый еще в мечети разговор, спросил:
— Вы почему-то интересовались нашими людьми в «Дашт-и-Туркман»?[28]
Драгоман многозначительно взглянул на Мирзу. Муфтий, перехватив этот взгляд, улыбнулся:
— Не тревожьтесь! Можете говорить спокойно. Фархад свой человек, он стал моей правой рукой…
Хайдар Хаджа вновь почувствовал себя почти свободно. Если бы ему не мешали краги! Как неудобно в них сидеть!
— На днях был в нашем консульстве… — начал Хаджа.
Мирза не сразу понял, что речь идет об английском консульстве в Мешхеде.
— Господин майор Хамбер поручил мне важное задание, — продолжал между тем драгоман. — Найти для его выполнения подходящего человека среди туркестанских эмигрантов — дело трудное. Но я разыскал одного русского инженера, которого нужно переправить через границу. Мне необходима ваша помощь: я думаю, вам нетрудно найти проводника-туркмена, хорошо знающего дорогу через границу.
Муфтий давно понял, чем вызван визит Хайдар Хаджи.
— Я как раз собираюсь послать Фархада в Кучан и Буджнурд. Он все и подготовит…
— Это было бы очень хорошо… — обрадованно потер руки гость.
Теперь Хайдар Хаджа стал посещать мечеть не только по пятницам. Он неожиданно появлялся в худжре муфтия и в обычные дни. Текли медлительные часы долгих бесед, и драгоман все больше проникался доверием к новому молодому другу, порой изливая перед ним свои горести.
Этого гостя нужно было слушать, запоминая каждое слово.
— Чего только не вытерпела моя бедная головушка! — откровенничал Хаджа. — Я лишен возможности делиться с семьей и детьми своими мыслями, не могу облегчить душу. Хочу хоть вам поведать то, что у меня на сердце… Не могу же я унести с собой в безмолвие могилы этот груз. Мне станет легче, словно поговорю с детьми. Вы меня простите и не подумайте, что старик болтает чепуху. У меня нет привычки раскрывать душу перед каждым, словно добрый хозяин — дастархан перед любым гостем.
— Воспоминания таких людей, как вы, много повидавших и переживших, — сказал Мирза, — являются школой жизни особенно для нас, молодых. Я с удовольствием слушаю ваши рассказы…
— Вы правы, возможно, то, что не суждено сделать мне, удастся вам. Я поистине бездомный нищий, несчастный бродяга, скитаюсь на чужбине. В двадцатом году пришлось уехать из Бухары в Мешхед. Но с этими местами я познакомился значительно раньше, ибо с Ираном меня издавна связывают узы дружбы. Во время, вероятно, известной вам резни суннитов и шиитов в десятом году ваш покорный слуга немало потрудился…
Мирза кивком головы дал понять, что слышал об этой истории.
— Вы представляете, как трудно, но и как приятно выступать в роли посредника? Благодаря перемирию визиром стал суннит. Я был удостоен милости эмира бухарского и отмечен золотым орденом. Но точно за такую же услугу меня недавно наградил и шахиншах Ирана. Если вы соизволите когда-либо посетить мой скромный дом, я покажу вам эти высокие награды.
Хайдар Хаджа произнес последние слова словно между прочим, но в них прозвучали нотки гордости.
— Как доживает ваш старший сын? — вежливо спросил Мирза. — Брат и особенно мать часто вспоминали о нем…
Хайдар Хаджа чувствовал себя явно неловко. Растерянно потупившись, он с минуту внимательно смотрел на собеседника. Было похоже, что его гнетет какая-то душевная боль, давшая знать о себе с новой силой.
— Вы говорите о старшем? — переспросил Хаджа. — Слава богу, за него я спокоен. Правда, мы с ним далеко друг от друга, лишь иногда переписываемся. Прошло уже двадцать лет с тех пор, как я из Бухары послал его учиться в Германию. Когда началась война, немцы неожиданно арестовали его, но, установив, что он истинный сын мусульманина, определили в военную школу. Из него вышел неплохой офицер. Сейчас он служит в турецкой армии — пошел по стопам отца… Да, время разбросало весь наш род…
Мюрид, вошедший в худжру, прервал горестное повествование Хайдар Хаджи. Он поднялся и, уходя, уже в который раз пригласил Мирзу посетить его дом.
Вечером в кабинете Захида Хамадани Мирза делился впечатлениями об этой встрече. От врача он узнал и дополнительные подробности о прошлом драгомана.
Хайдар Хаджа, рассказал Захид, родился в семье крупнейшего самаркандского бая. Окончил Оренбургский кадетский корпус, затем офицерские курсы в Петербурге, в звании полковника работал в Самаркандском генерал-губернаторстве. Он мечтал о дипломатической карьере, но мечты его не сбылись. Правда, позже Хаджа устроился переводчиком при посольстве царского правительства в Бухаре: он владел узбекским, фарси, арабским, а также французским и английским, был знаком с восточной литературой и историей.
Приехав в Мешхед, Хайдар Хаджа без труда разыскал старых друзей. Он возобновил связи с сотрудниками английского посольства, был радушно принят английским разведчиком Стивенсоном и некоторое время жил на его средства. Хадже удалось связаться с реакционной белоэмигрантской организацией (РОВС) и участвовать вместе с ней в диверсиях против советского государства.
— Вы сами теперь знаете, — продолжал Хамадани, — о связи Хаджи с Садретдинханом. Благодаря вам в Москве известно, что драгоман поставляет муфтию антисоветские прокламации РОВСа, а тот через своих людей переправляет в Советский Союз их узбекский вариант.
Мирза кивнул.
— Хайдар Хаджа, — продолжал доктор, — поддерживает постоянную связь с эмиром Бухары в Кабуле и Туракулбаем в Пешавере, посещает те города и государства, где нашли пристанище узбекские и русские эмигранты из Средней Азии. Именно он занимается вербовкой агентов для засылки в Советский Союз! Кроме английского консульства в Мешхеде, он постоянно держит связь с консульствами Турции, Германии, Польши…
…Мирза Садыков понимал, что входит в доверие еще к одному опаснейшему врагу. Доктор сделал паузу, словно давая юноше время обдумать все сказанное, а затем спросил:
— Вы заметили что-нибудь в отношениях между муфтием и драгоманом?
Мирза задумался, подыскивая более точное слово.
— Неприязнь? — пожал он плечами.
— А не больше?
— Возможно, и больше… Но понимаете…
— Да… — перебил Хамадани, — они оба хитры, двуличны… Сейчас им не остается ничего иного, как быть вместе, помогать друг другу.
— Но в конце концов они перегрызутся… — более уверенно сказал Мирза.
— Им нужно помочь в этом… — улыбнулся Хамадани.
— Постараюсь… — серьезно пообещал Садыков.
Спрошу — ты откуда? Не даст мне ответа.
Не дочь ли народа сокровище это?
Мирза и Хан Казы, вернувшись из очередной поездки, доложили муфтию, что переход русского инженера через границу будет осуществлен.
Не успела появиться на лице Садретдинхана довольная улыбка, как Хан Казы согнал ее.
— Вот только Советы усилили охрану границы. Групповые переходы теперь почти невозможны.
— Что же вы предлагаете? — помрачнев, спросил муфтий.