— Не беспокойтесь… все это его забота. — Затем, чтобы погасить смущение новой приятельницы, доверительно пообещала: — Беру его на себя. Да и для чего еще они вообще нужны?
Девушка попыталась нерешительно возражать, но лишь подтвердила догадку спутницы.
— Нет, я не о том… мне не хочется…
Но ее новая подруга больше не хотела терять времени.
— Скорее, а то отстанем, — поторопила она. — Он войдет, а мы останемся.
Дружески обняв за талию, она настойчиво пропустила девушку впереди себя.
— Теперь, как никогда, надо думать о себе, — вполголоса увещевала она. — Точно знаю. Мне говорили.
Прокладывавший путь муж, оттесняя людей к сиденьям, оставлял для своих спутниц широкий проход посередине. И никто не бросил на него недовольного взгляда. В его манере было что-то привлекательное — он держался весело, добродушно, но в то же время действовал достаточно решительно.
— Полезно иметь мужа, который раньше был футболистом, — самодовольно заметила новобрачная. — Уж с ним-то не надо проталкиваться самой. Видите, какая спина? — Поравнявшись с ним, она капризно промолвила: — Куда ты, не убегай. Мне же надо двоих кормить.
— Мне тоже, — совсем не по-рыцарски бросил он через плечо. — И эти двое — я сам.
Благодаря его предусмотрительности они оказались в ресторане первыми. Через несколько мгновений помещение уже было набито битком. Новые знакомые заняли лучший столик на троих наискосок от окна. Тем, кому не повезло, пришлось ждать снаружи перед негостеприимно захлопнувшейся перед носом дверью.
— Чтобы не сидеть, не зная, как зовут друг друга, — развертывая салфетку, взяла инициативу в свои руки молодая хозяйка, — он Хаззард Хью, а я Хаззард Патрис. — И с притворным пренебрежением улыбнулась. — Чудная фамилия, правда?
— Давай-ка поуважительнее, — проворчал молодой супруг, не отрывая глаз от меню. — У тебя пока испытательный срок. Я еще не решил, оставить ли эту фамилию тебе или не стоит.
— Теперь она моя, — последовал достойный женской логики ответ. — Это я еще не решила, оставить ли ее тебе. А вас как зовут? — спросила она гостью.
— Джорджсон, — ответила девушка. — Элен Джорджсон.
Она нерешительно улыбнулась. Улыбка получилась не широкая, но в ней была вся глубина благодарности — то малое, что она могла дать в ответ.
— Вы оба так ко мне добры, — смущенно добавила она.
И, пряча дрогнувшие от волнения губы, уткнулась в меню.
— Должно быть, очень интересно жить вот так… как вы, — задумчиво произнесла она.
Глава 5
К тому времени, как около десяти вечера выключили верхний свет, чтобы желающие могли соснуть, они уже были как старые подруги. Перешли на «ты», как можно догадаться, по инициативе Патрис. В дороге дружба завязывается быстро, порой достигает полного расцвета за какие-то несколько часов. И так же внезапно кончается, когда спутникам неизбежно приходится расставаться. Редко когда такие связи длятся после расставания. Потому-то на корабле или в поезде люди реже бывают скрытными, чаще откровенничают, рассказывают о себе все. Они никогда снова не встретятся, так что стоит ли беспокоиться, какое мнение, хорошее или плохое, о них останется.
Над каждым сиденьем имелись небольшие индивидуальные светильники, которые можно было по желанию включать или выключать. Большинство их оставались включенными, но в вагоне царил уютный полумрак и было тихо. Некоторые пассажиры уже дремали. Муж Патрис, прикрыв лицо шляпой и закинув ноги на спинку переднего сиденья, неуклюже примостился на стоящем на прежнем месте чемодане. Однако, судя по раздававшемуся из-под шляпы похрапыванию, чувствовал он себя вполне комфортабельно. Парень выпал из беседы добрый час назад, что, по всей видимости, было не замечено — обидное свидетельство необязательности участия мужчин в женских разговорах.
Патрис выполняла роль впередсмотрящего, не отрывая глаз от определенной двери в дальнем конце вагона. Для этого ей пришлось встать на колени лицом к спинке. Такая несколько необычная поза не мешала, однако, словесному потоку, который лился, как всегда, легко и беспечно. Правда, теперь большая часть того, что она говорила со своего возвышения, доносилась до сидящих сзади не хуже, чем до ее соседки. К счастью, они были не в состоянии оценить ее откровения по двум причинам: оба были мужчинами и оба крепко спали.
По гладкой хромированной поверхности находившейся под ее наблюдением двери вдруг пробежал отраженный свет.
— Только что вышла, — свистящим шепотом произнесла Патрис и тут же заторопилась, будто от того, успеют ли они проникнуть туда или нет, чуть ли не зависела жизнь. — Скорее! Ну, скорей же! Пошли, пока никто не опередил. Вон там, через три ряда, одна толстуха потихоньку достает вещи. Если попадет раньше нас, все пропало! — Охваченная волнением (а всякий пустяк вызывал в ней радостное, приятное возбуждение), она, забывшись, стала подталкивать соседку. — Беги! Держи дверь. Может быть, увидев, что ты уже там, она передумает. — Патрисия принялась безжалостно тормошить супруга. — Хью! Быстрее! Дорожную сумку! Упустим момент. Да вон там, бестолковый. На полке…
— Ладно, полегче, — сонно бормотал Хью, не вылезая из-под шляпы. — Говорит, говорит, говорит, тра-та-та, тра-та-та, тра-та-та. Женщина рождена упражнять язык.
— А мужчина сейчас получит, если не будет пошевеливаться.
Наконец он сдвинул шляпу:
— Что тебе еще от меня надо? Сама уже сняла.
— Убери с дороги свои длинные ноги и выпусти нас! Загораживаешь…
Словно разводной мост, ноги опустились, подобрались и, когда женщины прошли, снова приняли исходное положение на спинке переднего сиденья.
— Куда так торопитесь? — невинно полюбопытствовал он.
— Ну не болван, а? — заметила Патрис.
Не распространяясь дальше, обе помчались по проходу.
— Казалось бы, рукава у рубашки длинные, а когда надо, от его рук никакого толку, — размахивая сумкой, жаловалась на ходу Патрис.
Так и не поняв, в чем дело, Хью с любопытством глядел им вслед. Потом, догадавшись о цели, но так и не поняв причины суматохи, воскликнул «A-а!» и, снова надвинув шляпу на нос, погрузился в прерванный бессмысленной женской возней сон.
Патрис тем временем закрыла за ними хромированную дверь и, словно бросая кому-то вызов, повернула внутреннюю задвижку. Лишь потом облегченно вздохнула.
— Ну вот, наконец-то попали. Буду здесь сколько захочу, — решительно заявила она, поставила сумку и открыла замок. — Если кому понадобится, подождут. Во всяком случае, здесь места только на двоих, да и то только для очень близких.
— Вообще-то мы и так последние, кто еще не спит, — заметила Элен.
— На, хочешь? — предложила Патрис, доставая из сумки пригоршню рыхлых косметических салфеток и делясь с подругой. — Мне их ужасно не хватало на той стороне. Не достать ни за какие деньги. Спрашивала без конца, но они даже не понимали, что я имею в виду… — Она остановилась, глядя на подругу. — O-о, да у тебя нечего стирать! В таком случае сначала намажься, тогда будет что стереть.
Элен рассмеялась.
— Рядом с тобой и я чувствую себя беззаботной, — сказала она с легкой завистью и восхищением.
Патрис, скорчив озорную гримасу, сгорбилась.
— Это, так сказать, последние шалости. С завтрашнего вечера я должна быть самой что ни на есть примерной. Рассудительной и спокойной. — Она сделала постное лицо, сложила на животе руки — точь-в-точь ханжа-монашка.
— A-а, по случаю встречи с родней, — догадалась Элен.
— Хью говорит, что они совсем не такие и что мне абсолютно не стоит волноваться. Но, разумеется, он их несколько приукрашивает. Если не так, то я была бы о нем невысокого мнения.
Намалевав на обеих щеках по загадочному белому кругу, она принялась размазывать их все шире и шире, все время держа открытым рот, хотя он не играл в ритуале никакой роли.
— Давай, мажься, — предложила она. — Сунь в баночку палец и достань немножко. Не знаю, для чего этот крем, но пахнет приятно, так что ничего не теряешь.
— Это правда, что ты мне сказала? — продолжила разговор Элен. — Что они до сих пор тебя не видели. Не верится.
— Вот тебе крест, что они меня в жизни не видели. Как я тебе рассказывала, мы познакомились с Хью на той стороне, там же и поженились и жили до сих пор. Мои родители умерли, я была стипендиаткой, училась музыке, а он работал в одном из наших представительств. Знаешь, есть такие конторы, которые известны только по начальным буквам. А родители даже не представляют, на кого я похожа!
— Ты что, даже не посылала фотографию? Даже после того как поженились?
— Свадебной фотографии не было; знаешь, как нынче женится молодежь. Раз-два и поженились! Несколько раз собиралась послать, но всякий раз что-то не нравилось. Смущалась, хотела, чтобы первое впечатление было таким… Однажды Хью договорился даже о сеансе у фотографа, но, посмотрев пробные отпечатки, я заявила: «Только через мой труп!» О, эти французские фотографы! Я же знала, что в конце концов мы с его родителями увидимся, а карточки, они такие… такие… Во всяком случае, на которых была я. Так что в конце концов я ему сказала: «Прошло уже много времени, и теперь я не стану посылать никаких фотографий. Пускай я буду для них сюрпризом, пускай увидят меня во плоти, какая есть. Тогда не будут питать пустых надежд, а потом разочаровываться». Кроме того, я подвергала цензуре все его письма, не давала ему расписывать меня. «Мона Лиза», Венера в морской раковине. Если ловила его на этом, то говорила: «Не пойдет!» — и вычеркивала. Мы ссорились, гонялись друг за дружкой по комнате, то я отнимала у него письмо, то он у меня.
Пэт вдруг как-то сразу погрустнела. Во всяком случае, в той мере, на какую была способна.
— Знаешь, теперь я уже вроде бы жалею об этом. Об этих играх в догонялки. Теперь трушу. Как ты думаешь, я им действительно понравлюсь? Допустим, они представляли меня одной, а я совсем другая и…
Ну прямо маленький мальчик из радиопередачи, тараторящий, что придумал буку, и в конце сам его испугался.
— Как, ради Бога, набрать воды в эту штуковину? — Оборвав себя на полуслове, Патрис постучала по пробке раковины. — Я наливаю, а вода уходит.
— По-моему, надо чуть повернуть, а потом надавить, — предположила Элен.
Прежде чем окунуть в воду руки, Патрис сняла обручальное кольцо.
— Подержи, хочу помыть руки. Ужасно боюсь потерять. Когда жили на той стороне, оно однажды упало в слив. Пришлось вырезать целый кусок трубы.
— Красивое, — задумчиво произнесла Элен.
— Правда, красивое, — согласилась Патрис. — Видишь? Внутри наши имена. Здорово придумано, а? Подержи минутку на пальце, так надежнее.
— Разве не считается, что это плохая примета? Для тебя снять, а для меня надеть.
Патрис самоуверенно тряхнула головой.
— Мне не может не везти, — заявила она почти вызывающе.
— А мне, — уныло промолвила Элен, — не может повезти.
Она с любопытством смотрела, как кольцо медленно скользит по пальцу — легко, без усилий. На удивление привычно, словно оно когда-то давно уже было там, а потом почему-то его не стало.
«Вот как оно, значит, должно быть», — горько размышляла Элен.
Поезд продолжал мчаться в ночи. Здесь, где они находились, грохота не было слышно, ощущалась лишь глухая вибрация.
Завершив наконец туалет, Патрис уступила подруге место.
— Да, последняя ночь, — вздохнула она. — Завтра к этому времени будем на месте, худшее будет позади. — Она обхватила себя руками, будто дрожа от страха. — Надеюсь, им понравится то, что им предстоит получить.
Она искоса с беспокойством взглянула в зеркало, поправила прическу.
— У тебя все будет хорошо, Патрис, — спокойно заверила ее Элен. — Тебя просто нельзя не любить.
Патрис, суеверно скрестив пальцы, подняла руку, показывая подруге.
— Хью говорит, что они весьма состоятельные, — продолжала она. — Иногда от этого еще хуже, — прыснула она, вспомнив что-то. — Думаю, действительно богатые. Им даже пришлось присылать нам денег на дорогу. Мы там все время едва перебивались. Правда, жили страшно весело. По-моему, только и веселиться, когда денег кот наплакал, согласна?
«Порой… наоборот», — подумала Элен, промолчав.
— Во всяком случае, — без умолку трещала собеседница, — как только они узнали, что я ожидаю ребенка, это сразу все решило! Они и слышать не хотели, чтобы я родила там. Правда, я и сама не хотела, да и Хью тоже. Детей надо рожать в добрых старых Штатах, верно? Это самое малое, что им можно дать.
«Порой это все, что можно дать, — пронеслось в голове Элен. — Это… и семнадцать центов».
Она тоже закончила туалет.
— Раз уж мы здесь, — сказала Патрис, — давай еще подымим. По-моему, мы никого не задерживаем. А если будем разговаривать там, то нас еще могут заставить замолчать — всем хочется вздремнуть. — Со всех сторон в зеркалах замерцало отражение желтого огонька зажигалки. Она удовлетворенно вздохнула. — До смерти люблю поболтать перед сном с подружкой. Сто лет не болтала. Наверно, со школы. Хью говорит, что во мне много женского. — Она осеклась и задумалась над словами мужа. — Это хорошо или плохо? Надо у него спросить.
Элен не могла подавить улыбку:
— Думаю, хорошо. Я бы не хотела быть похожей на мужчину.
— Я тоже! — поспешила согласиться Патрис. — У меня тогда перед глазами возникают такие, которые непотребно выражаются и небрежно сплевывают.
Подруги одновременно захихикали. Но легкие, как бабочка, мысли Патрис уже перепорхнули на другую тему.
— Интересно, — стряхивая пепел, заметила она, — можно ли там будет курить в открытую? — Она пожала плечами. — Ну да ладно, всегда найдется укромное местечко.
И вдруг ни с того ни с сего молодая женщина обратилась к их нынешнему положению.
— Тебе страшно? Ну знаешь, этого? — спросила она Элен.
Элен взглядом дала понять, что боится.
— Мне тоже. — Патрис задумчиво затянулась. — По-моему, все немножко боятся, правда? Мужчины думают, что нам не страшно. Стоит мне только взглянуть на Хью, — улыбнулась она, — как я уже вижу, как он трусит за нас двоих. Я всегда делаю вид, что мне ни капельки не страшно. И я его подбадриваю.
Элен не могла представить, как можно обсуждать это с кем-нибудь.
— А они рады этому? — имея в виду родителей Хью, поинтересовалась Элен.
— Еще как. Просто умора. Представляешь, первый внук или внучка. Они даже не спрашивали, хотим ли мы приезжать. Приезжайте, и все тут.
Пэт загасила окурок под тонкой струйкой воды из крана.
— Готова? Пойдем обратно? — предложила она.
Обе были заняты мелочами. Вся жизнь состоит из череды мелочей. Потом вдруг врывается что-то огромное. И что тогда остается от мелочей, куда они деваются?
Элен поворачивала ручку замка, который, войдя, заперла за собой Патрис. Патрис немного задержалась, укладывая что-то в сумку. Ее смутные очертания отражала хромированная поверхность стенки. Мелочи. Мелочи, из которых складывается жизнь. Мелочи, которые обрываются…
Чувства обманули Элен. Они не успели совпасть по времени со случившимся. Сначала возникло мимолетное ощущение, будто что-то неладно с дверью, что она целиком сдвинулась с места. Просто оттого, что Элен взялась за ручку замка. Будто девушка потянула всю ее на себя, и дверь вместе с рамой, петлями и всем прочим валилась на нее. И в то же время этого не случилось, дверь не отделилась от стены. Вторым мимолетным ощущением, тоже обманчивым и тоже длившимся доли секунды, было — будто вся стена целиком, вместе с дверью и всем остальным, валится на нее. Но и стена не упала. Вместо этого все помещение как бы встало дыбом, переместилось таким образом, что то, что до этого было стеной, стало потолком, а пол, на котором Элен прежде стояла, вздыбился перед нею стеной. Дверь унеслась вверх, стала недостижимой и непреодолимой преградой.
Лампочки погасли, погас весь свет, но промелькнувшие в глазах картины были до того яркими и ошеломляющими, что они надолго застряли у нее в голове. Прошло сравнительно много времени, прежде чем Элен осознала, что находится в абсолютной темноте и ничего кругом нет. Лишь порожденные ужасом фантастические видения.