– Пожалуйста, Михаил, кофе, чай и что-нибудь на завтрак.
Усадив Кутепова в кресло напротив себя и внимательно его рассматривая, он сказал:
– И не виделись-то всего ничего, а почернел, похудел. Не сладко живется на выселках?
– Французы донимают, Петр Николаевич. Едва не каждый день какой-нибудь новый сюрприз.
– Ну, докладывай!
И Кутепов стал неторопливо и обстоятельно рассказывать о своей последней встрече с французским комендантом Галлиполи подполковником Томассеном, о том, что русскую армию французы больше не считают воинским подразделением и намерены перевести ее в состав беженцев. Объясняет это тем, что по всем международным законам воинское образование, которое не представляет конкретную страну, не является армией.
Закончив свой рассказ о встрече с Томассеном, Кутепов продолжил:
– Мы там у себя обдумали это унижающее нас и нашу армию предупреждение и решили, не ожидая, когда нас станут выживать, а то и силой выгонять, нанести некоторые упреждающие действия. О чем хочу доложить вам и выслушать ваше решение, – Кутепов решительно встал: – Позвольте подойти к карте.
До сих пор Врангель, не прерывая, слушал Кутепова. Но после того, как Кутепов пожелал подойти к карте, он остановил его:
– Пока не продолжайте, – и нажал кнопку звонка.
Дверь в кабинет тотчас открылась, и на пороге встал Уваров. Он пропустил в кабинет вестового с подносом, на котором стояли кофейник и чайник, чашки, и, накрытая салфеткой, возвышалась на тарелке горка круассанов.
Вестовой покинул кабинет, а ожидающего дальнейших распоряжений Уварова Врангель попросил:
– Пожалуйста, Михаил Андреевич, разыщите Шатилова, пусть зайдет ко мне.
Спустя минуту Уваров вновь появился в двери кабинета:
– Ваше превосходительство, Шатилов в городе, через полчаса вернется в штаб, и в тот же час зайдет к вам.
– Ну, что ж, подождем, – вздохнул Врангель. Он поднялся из-за стола и стал расхаживать по кабинету. – То, что вы, Александр Павлович, сейчас сообщили, для меня не новость. Может, в более деликатной форме французы намекали мне на это. По моему размышлению, скорее всего, это там, в Париже, ищут вариант, как избавиться от нас. В самом деле, зачем мы теперь им? Свое они получили: я имею в виду наш российский флот, и не только. Однако на окончательное решение они пока не решаются, боятся международного скандала.
Подойдя к столу, где стоял утренний завтрак, он предложил Кутепову:
– Присаживайтесь к столу. Вот кофе, вот чай. Я с утра предпочитаю кофе.
– Я тоже, – согласился Кутепов. – Прочищает мозги.
За завтраком Врангель продолжил:
– Ну, вот! Я тогда сказал французам, что у нас существует договор, подписанный не только Францией, но и Англией, и ликвидировать Русскую армию французам так просто не удастся. И все их намеки, даже если они идут с самых верхов, – это обычная самодеятельность, которая никакими документами, ничем, кроме слов, не подкреплена. Подчиняться этим намекам мы не намерены и не будем. Попутно я предпринял кое-какие шаги. Но это строго между нами.
– Я понимаю, – согласился Кутепов.
– Вероятно, и для вас не секрет, что наша Русская армия, ее задачи и цели пользуются значительной поддержкой эмигрантских кругов, но также и частью населения Болгарии, Сербии, отчасти Румынии, Венгрии и Польши. Если допустить, что мы уйдем в Болгарию, то только наша организованная сила может увеличиться на сто тридцать-сто пятьдесят тысяч человек, из них – около пятидесяти тысяч офицеров.
Слушая Врангеля, Кутепов подумал: как хорошо, что нелегкая не дернула его за язык и он не изложил Врангелю свои размышления по этому же поводу. Он все это уже давно вычислил. А начальство не очень любит держать возле себя таких же умных и прозорливых подчиненных, как и оно само. Оно должно быть уверено, что его подчиненные на ступеньку, а то и на две по интеллекту ниже. По многолетним наблюдениям, Кутепов знал, что Врангель из их числа. Не зря он тут же, в Турции, сразу избавился от Слащева, одного из самых блестящих генералов, который нередко вступал с Верховным в жестокие словесные перепалки. И не только от Слащева. А такие генералы и офицеры были бы очень нужны сейчас армии.
– По моей просьбе генерал Шатилов встречался с королевичем Александром и заручился его всемерной поддержкой, – продолжил Врангель. – Словом, все это – та сила, которая уже сегодня поддерживает нас в нашем стремлении продолжить борьбу с большевиками. И ее не так просто сбросить со счетов. Наше пребывание в Турции – это всего лишь передышка перед предстоящими действиями. Если же судьбе будет угодно, мы покинем Турцию и уйдем в Болгарию или в Сербию и там продолжим нашу подготовку к весеннему походу.
– Удивительное совпадение, – решил польстить Врангелю Кутепов. – Разрабатывая свой план, мы опирались почти на все те факты, о которых вы сейчас сообщили. То есть наш план как бы увязывает ваши размышления с нашей практикой.
– Что ж, интересно, – тусклым голосом промолвил Врангель. Ему показалось, что Кутепов несколько уничижительно отозвался о его размышлениях и пытается возвысить в его глазах свои практические наработки. – Но я хочу, чтобы вас выслушал и генерал Шатилов. Он точнее оценит ваши мысли, поскольку знает всю подноготную наших связей с поддерживающими нас странами.
Вскоре появился и начальник штаба армии генерал Шатилов.
– Присаживайтесь, Павел Николаевич! Если не возражаете, немного посовещаемся. Вот Александр Павлович прибыл с интересными размышлениями, – и Врангель попросил Кутепова: – Повторите вкратце все то, что вы мне уже рассказали.
Кутепов коротко повторил и вновь предложил пройти к карте. Там он продолжил:
– Мысль такая: из Галлиполи за неимением флота мы пешим строем уйдем с полуострова и, соединившись с нашими войсками, расквартированными в Каталджи, уходим в Болгарию.
– Вот так сразу? Завтра? – насмешливо спросил Шатилов.
– Зачем же сразу? Подготовимся к походу. Если французы не прекратят свой шантаж, а они уже урезали нам продовольственное снабжение, мы не должны молчать и покажем, что их угрозы нам не страшны. Больше того, возникло авантюрное, но вместе с тем совершенно выполнимое предложение. Суть его в следующем: соединившись с нашими подразделениями из Каталджи, мы широко распространим слух, что уходим в Болгарию. Французов это будет устраивать. А мы тем временем делаем короткий бросок и занимаем Константинополь.
Врангель слушал внимательно, но вместе с тем с легкой скептической улыбкой, словно бы ему рассказывают детскую сказку.
– Ну, допускаю: взяли Константинополь, – сказал он. – И что дальше?
– Дальше? Мы положим его к ногам Мустафы Кемаля, который давно мечтает овладеть Оттаманской столицей. И, таким образом, мы получаем в его лице мощного союзника. Неужели он не поможет нам в борьбе с большевиками?
– Нет, не поможет, – твердо сказал Шатилов. – По моим сведениям, он уже давно заигрывает с большевиками. Кажется, даже заключил что-то вроде мирного договора.
– Ну, что ж! Обойдемся без Константинополя. Хотя и жалко: уж очень красивый завиток получился бы при нашем уходе из Турции. Весь мир бы об этом заговорил, – легко согласился Кутепов. – Но остальной план? Уходить из Турции все равно придется. Раньше или позднее. Лучше раньше.
Наступила длительная пауза. Затем Шатилов взял из рук Кутепова указку:
– План ваш, бесспорно, имеет некоторый смысл. И его следует иметь в виду на самый крайний случай. Мы не знаем, как будут развиваться дальнейшие события, и, вполне возможно, он смог бы нам пригодиться, – сказал Шатилов и повторил: – Мог бы пригодиться, если бы не одно «но», – и он ткнул указкой на карте в самое узкое место Галлиполийского полуострова: – Это вот Балайирский перешеек шириной метров пятнадцать-двадцать. Вам, вероятно, известно, что там постоянно дежурит миноносец. И, конечно, понимаете, зачем он там?
Это было самое больное место и при их обсуждении ухода с полуострова. Кутепов знал, зачем там миноносец, но ответа, как преодолеть без потерь Балайирский перешеек, у него пока не было.
– Там сейчас один миноносец, но через час, едва тронетесь из лагеря, их появятся там два или три, – продолжал Шатилов. – И они разнесут весь ваш корпус в самое короткое время. И все. И конец забавам!
– Этот вопрос тоже решаемый, – не согласился Кутепов. – Я почти уверен, что и эту задачку мы вскоре сумеем решить.
– Вот когда решите… – неопределенно сказал Шатилов.
– Это не разговор. Как перейти через Балайирский перешеек без потерь, над этим мы думаем. Еще день-два, еще неделя, и мы с этим разберемся. Если, конечно, вы не выбросите наш замысел на мусорник, – Кутепов говорил твердо, настойчиво. – В противном случае предложите нам какой-либо другой, с вашей точки зрения, более безопасный! – и он перевел свой взгляд с Шатилова на Врангеля.
– Ну, что вы так раскипятились, Александр Павлович! – тихо и миролюбиво сказал Врангель. – Кто сейчас может предсказать, как сложатся дальнейшие события? Может, французы вывезут нас кораблями? Может, они не станут препятствовать нашему уходу. Но ваш план как запасной, резервный для самого крайнего случая надо держать в голове. Естественно, существенно доработав его и, что главное, решив вопрос безопасного прохода через Балайирский перешеек. Всяко в жизни бывает, вдруг пригодится.
Врангель отошел от карты и уселся за своим рабочим столом, считая разговор о плане Кутепова законченным. Расселись вокруг главнокомандующего и Кутепов с Шатиловым.
– И вот еще что! Не слишком ли много страху нагнал на вас этот…э-э…Томассен? Ну, шантажировал. В давние годы на Руси за это морду валенком били, всего-то, – продолжил размышлять Врангель о новостях, привезенных с полуострова Кутеповым.
– А если это не шантаж? – спросил Кутепов. – Продовольственное снабжение-то урезали. Это же факт. И это, несомненно, санкционировано сверху.
– «Шантаж – не шантаж». Я бы тоже хотел это доподлинно знать. Зная намерения французов, мы могли бы более основательно обсуждать и этот ваш план. Конечно, опуская авантюрные предложения вроде захвата Константинополя.
– Я тоже об этом же подумал, – сказал Шатилов. – Мне почему-то кажется, что это попытка выяснить, как мы будем реагировать. И не идет ли это с самых высоких правительственных кругов? Хорошо бы послать кого-то в Париж: выяснить, чем они там, наверху, дышат?
– Не возражаю, – согласился Врангель. – Мог бы Котляревский. У него там хорошие связи. Но, к сожалению, он болен и, похоже, надолго. Не далее чем вчера мне об этом сообщил главный врач французского военного госпиталя. Котляревский лежит у них.
– А если вашего адъютанта Михаила Андреевича? – спросил Шатилов. – Он у меня несколько раз спрашивал, не намечается ли поездка в Париж. Мне кажется, у него там помимо некоторых деловых связей есть еще и сердечные дела.
– Вы думаете? – удивился Врангель.
– А что ж тут такого! Молодой, красивый, уже полковник, и все еще не женат, – сказал Шатилов. – А время бежит. И я думаю, его сердце не только одной войной занято.
– Пожалуй, – Врангель задумчиво побарабанил пальцами по столу и затем нажал кнопку звонка.
Уваров почти тотчас встал в двери.
– Пройдите сюда, Михаил Андреевич, – пригласил его Врангель и усадил в свободное кресло. Михаил понял: за этим последует какое-то серьезное поручение.
– Скажите, Михаил Андреевич, если я попрошу вас съездить в Париж, это никак не повлияет на ваши ближайшие планы?
– Если это необходимо, я готов, – охотно отозвался Михаил Уваров. Он не слышал, что сказал Шатилов о его сердечных делах, и, мгновенно согласившись, выдал себя с головой.
Все трое заулыбались. Михаил не понял, почему они улыбаются, покраснел.
– Я что-то не так сказал? – смущенно спросил он.
– Нет-нет, именно так, – сказал Врангель. – Я мог бы послать в Париж Котляревского, он там хорошо прижился и как рыба в воде легко плавает среди высшего чиновничьего люда. Но он болен. А вы, как мне известно, тоже имеете определенный пиетет в тех же кругах. Это важно, потому что надо неприметно, ненавязчиво выведать у французов их ближайшие виды на нашу армию. Понимаете, нас интересует не их точка зрения, уже оформленная различными договорами. Мы их знаем. Иными словам, нам необходимо знать их настроение, выяснить, на какой почве произрастают запугивания французами перевести нашу армию в беженцы, урезать, а потом и лишить армию продовольственной помощи. Что это? Отголоски прежних настроений определенной части французского общества или же намечающийся новый поворот, пока еще не скрепленный печатями президентом Мильераном и премьер-министром Аристидом Брианом?
– Но договор? Разве это не гарантия? – удивился Михаил Уваров.
– Договора пишут на обычной бумаге. Ее можно порвать, сжечь, скомкать и выбросить в урну. Они действуют до тех пор, пока написанное в них соответствует взглядам и желаниям властей, а также влиятельному большинству общества. В противном случае в договор можно заворачивать селедку, – и, немного помолчав, Врангель добавил: – Нам необходимо хотя бы приблизительно знать, какие документы о нашей армии подпишет в ближайшем будущем президент Мильеран. Все подробные инструкции вам даст Павел Николаевич, – он указал взглядом на Шатилова. – И еще. Навестите в госпитале Котляревского, его советы вам тоже окажутся не лишними.
Глава четвертая
Не зря в давние времена художники один из оттенков синего назвали парижской лазурью. Даже в самые хмурые зимние дни Париж был подернут легкой, едва ощутимой голубизной и от этого выглядел чуть более нарядным, праздничным. Или эта праздничность лишь показалась Михаилу Уварову после неопрятной сероватой белизны Оттоманской столицы.
Где-то вдали от столицы Франции на вопрос: «Как там Париж» парижане неизменно отвечают «Париж всегда Париж». Михаилу Уварову в последнее время несколько раз доводилось приезжать сюда по делам – и летом, и зимой, – и Париж не претерпевал никаких видимых изменений. На улицах спокойное, безмятежное многолюдье. Никто никуда не торопится, на лицах улыбки, звучит смех. Совсем другой мир, где совершенно забыто или ему даже неведомо, что такое война. Париж и в самом деле никак не меняется. Он всегда все тот же веселый, беспечный, неунывающий Париж.
День клонился к вечеру, учреждения закончили свою работу, на фабриках и заводах – пересменка, рабочие и чиновники вливались в людской поток и, весело обмениваясь новостями, направлялись домой.
Уваров понял, что в этот день он уже тоже ничего не сможет сделать, нигде его не примут, не побеседуют. Да и ему самому после утомительной дороги в «Восточном экспрессе» хотелось хоть на время забыть обо всем, о предстоящей здесь работе, тем более что она была весьма неопределенной. Он знал, что должен привезти ответы на вопросы: что означают все эти запугивания распустить Русскую армию и перевести ее в разряд беженцев, откуда это идет, кто отдал приказ отобрать оружие, сократить поставки продовольствия? Все это лишь блеф, шантаж французской администрации в Стамбуле или же такие планы вызревают у французского правительства?
Даже Котляревский, который немало времени провел в правительственных коридорах, не смог ему подсказать, как подступиться к выполнению этого задания. Получалось, как в сказке: «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что».
Выйдя с Восточного вокзала, Михаил перешел через привокзальную площадь, вышел к Страсбургскому бульвару и в густом потоке пешеходов, иногда останавливаясь возле ласкающих взгляд нарядных витрин магазинов, спустился вниз, к знаменитой Риволи. Ее всегда преимущественно заполняли туристы. Вместе с ними он перешел через Сену и вскоре оказался возле знакомого собора Парижской Богоматери – чуда французской готики. Сооруженный без малого тысячу лет назад, он и до сих пор поражал своей величественной красотой.
Ночевал он в одной из маленьких уютных домашних гостиниц, которые здесь встречаются едва ли не на каждом шагу.
Утром он отправился в российское консульство, чтобы отметиться о своем пребывании в Париже и оформить обратные выездные документы.