— Пусть будет радостным ваше повторное рождение! — крикнул он, проходя мимо.
— Пусть будет спокойным твой путь, — ответил один из них.
Они тоже не видели в нем ничего необычного. Но он сам не мог избавиться от мысли, что он нежеланный гость, что он проник сюда силой. Инстинктивно он начал пробираться тайком, прижимаясь к внутреннему краю тропинки, словно так он был менее заметен. В любой момент мог появиться какой-нибудь страж горы и запретить ему идти дальше.
Над ним, на два или три поворота тропы выше, что-то происходило. Двое нилдоров и около десяти сулидоров стояли у входа в черный провал в каменной стене. Он мог их увидеть, лишь с опасностью для жизни встав на самом краю тропы. Из пещеры появился третий нилдор, а несколько сулидоров вошло внутрь. Какая-то остановка по пути к месту повторного рождения, подумал Гандерсен. Он вытянул шею, стараясь рассмотреть получше, но, продолжая двигаться вперед, он достиг места, откуда верхний уступ уже не был виден. Добраться до него оказалось сложнее, чем он предполагал.
Тропинка петлей огибала торчащую скалу, и путь предстоял длинный. Тропа привела его на северо-восточный склон горы. Уже наступили сумерки, а пещера, к которой он стремился, была все еще выше. Он добрался до нее, когда стало совсем темно.
Все вокруг окутал туман. Гандерсен находился, вероятно, на полпути к вершине. Здесь тропинка расширялась, превращаясь в площадку, покрытую обломками светлого камня. В углублении каменной стены Гандерсен увидел черное отверстие в форме перевернутой буквы V, которое, видимо, вело в большую пещеру. Слева от входа лежали два спящих нилдора, а справа о чем-то беседовали пять сулидоров.
Гандерсен присел за большим валуном, откуда мог незаметно наблюдать за входом в пещеру. Сулидоры вошли внутрь, и около часа ничего не происходило.
Потом он увидел, как они вышли, разбудили одного из нилдоров и повели его в пещеру. Прошел еще час, прежде чем они пришли за вторым, затем за третьим. Была уже глубокая ночь, и туман, постоянный спутник этих мест, опустился еще ниже. Летучие существа с большими клювами, словно марионетки на веревочках, с громкими криками опускались с вершин и исчезали в лежавшем внизу тумане, несколько мгновений спустя столь же быстро возвращаясь обратно.
Гандерсен остался один. Он мог теперь заглянуть в пещеру, но колебался в нерешительности, его била дрожь. Трудно было дышать, видимость полностью исчезла, так как все покрывал туман. Даже летающих тварей было уже не разглядеть, слышались лишь их крики. Ему хотелось вернуть хотя бы немного той уверенности в себе, которую он ощущал в первый день после смерти Каллена, когда отправился в этот тяжкий путь в одиночку. Наконец он с большим усилием взял себя в руки и в конце концов решился.
Он вошел в пещеру.
Вокруг царила темнота. У входа не было видно ни нилдоров, ни сулидоров. Он осторожно шагнул вперед. В пещере было холодно, но сухо. Он рискнул — поставил лучемет на малую мощность, включил его и увидел, что стоит посреди огромного зала, потолок которого скрывался во мраке. Стены зала представляли собой причудливую фантазию из каменных складок, уступов и столбов, гладко отполированных и ярко сверкавших, когда на них падал свет. Прямо впереди, между двумя каменными крыльями, напоминавшими застывшие занавеси, лежал проход. Он был достаточно широким для Гандерсена, но нилдорам, видимо, приходилось протискиваться сквозь него с немалым трудом.
Он направился в сторону прохода. Погасив лучемет, он шел на ощупь, касаясь стен. Коридор резко сворачивал влево, а через двадцать шагов столь же резко вправо. За вторым поворотом Гандерсен увидел слабый свет, который испускали грибообразные фосфоресцирующие существа на потолке. Он почувствовал облегчение и одновременно беспокойство, что кто-то может его увидеть. Коридор, примерно вдвое шире и втрое выше нилдора, тянулся до бесконечности в глубь горы, а по сторонам были другие залы и проходы.
Он двинулся вперед и заглянул в ближайший из залов. В нем находилось нечто большое, странное, но явно живое. На полу, на голых камнях, лежала гора розового мяса, бесформенная и неподвижная. Гандерсен заметил короткие толстые конечности и закрученный хвост. Он не видел ни головы, ни иных деталей, позволявших отнести это существо к какому-либо из известных видов. Это мог быть нилдор, хотя он не казался достаточно большим. Наблюдая за ним, Гандерсен заметил, что в какой-то момент его тело надулось, набрав воздуха, а потом снова опало. Следующий вдох и выдох произошли через несколько минут. Гандерсен пошел дальше.
В следующем зале он обнаружил такую же груду бесформенного мяса. В третьем — то же самое. В четвертом, на противоположной стороне коридора, находился нилдор восточной расы — тоже в состоянии глубокого сна. Соседнее помещение занимал сулидор, лежавший в странной позе: на спине с вытянутыми вверх лапами. В следующем тоже был сулидор, в той же позе, но потрясало то, что на нем не было шкуры — он лежал совершенно голый, и под гладкой серой кожей отчетливо были видны очертания мышц. Пройдя дальше, Гандерсен обнаружил нечто еще более чудовищное: с гребнем, бивнями и хоботом нилдора, но с фигурой и мощными лапами сулидора. Что за кошмарный уродец? Гандерсен долго стоял, удивленно глядя на него, и думал о том, каким образом можно голову нилдора соединить с телом сулидора. Он понимал, что подобное просто невозможно. Это спящее создание обладает чертами обоих видов, значит? Какой-то гибрид? Генетическая помесь?
Он понятия не имел. Теперь, однако, он уже знал, что это не место отдыха по пути к месту повторных рождений. Повторные рождения происходили именно здесь.
Вдалеке из бокового коридора появились какие-то фигуры и прошли через главный зал. Это были два сулидора и нилдор. Гандерсен прижался к стене и стоял не двигаясь, пока они не скрылись в следующем помещении. Потом он продолжил свой путь.
Он видел чудеса. Он был в саду фантазий, где не действовали никакие барьеры.
В одном месте лежала губчатая масса розового мяса с одной-единственной узнаваемой деталью — длинным хвостом сулидора. В другом лежал сулидор, лишенный шкуры, с укороченными и толстыми лапами, напоминавшими ноги нилдора. Туловище тоже было более тяжелым и толстым. Рядом был сулидор с нетронутой шкурой, но с хоботом и ушами нилдора. Еще в одном месте лежал кусок сырого мяса, не похожий ни на нилдора, ни на сулидора, но живой, ожидающий творящей руки скульптора; а дальше собраны были хоботы, гребни, бивни, клыки, когти, лапы и хвосты. Лежали куски шкуры и гладкой кожи, бесформенные куски мяса.
Казалось, здесь не действовали никакие биологические законы. Но это не была и игра в генную инженерию. Гандерсен знал, что на Земле любой способный техник ловкими уколами иглы и введением соответствующих препаратов может добиться того, что верблюдица родит гиппопотама, или кошка — бурундука, и даже женщина произведет на свет сулидора. Достаточно лишь усиливать желаемые характеристики внутри половых клеток и подавлять нежелательные, пока не получится вполне убедительное подобие существа, которое нужно воспроизвести. Базовые генетические «кирпичи» одинаковы для любых форм жизни; соответствующим образом укладывая их, можно создать любое чудовище. Здесь, однако, было нечто совершенно иное.
Гандерсен знал, что на Земле можно заставить любую живую клетку играть роль оплодотворенного яйца, делиться, расти и превращаться в полный организм. Яд с Белзагора был одним из катализаторов подобных процессов, существовали и другие. Можно было заставить культю человеческой руки отрастить всю руку; можно было взять кусочек лягушачьей кожи и создать с его помощью целую армию лягушек; можно было даже воссоздать целого человека по его собственным останкам. Но здесь происходило совсем другое.
Здесь, понял Гандерсен, происходила трансмутация видов. Здесь подвергались обработке не яйцеклетки, а взрослый организм. Теперь он понял слова На-синисула, когда спросил, проходят ли и сулидоры повторное рождение: «Если бы не было дня, как могла бы быть ночь?» Именно так: нилдор в сулидора, сулидор в нилдора. Гандерсен был потрясен, у него закружилась голова и пришлось опереться на стену. Он не находил во всей Вселенной никакой точки опоры. Что было настоящим? Что было постоянным?
Он подумал о том, что когда-то произошло на этой горе с Курцем.
Он вошел в помещение, где лежало какое-то существо, проходящее метаморфозу, меньшее чем нилдор, но большее чем сулидор, с клыками, а не бивнями, с хоботом вместо носа, и покрытое шерстью. У него не было когтей, только лапы с толстыми подушками, но тело было сложено так, чтобы ходить выпрямившись.
— Кто ты? — прошептал Гандерсен. — Кто ты?
Кем ты был? Кем ты станешь?
Повторное рождение. Один цикл сменяется другим. Нилдоры, повинуясь инстинкту, совершают паломничество на север, входят в эти пещеры и становятся… сулидорами? Возможно ли это?
Если это правда, думал Гандерсен, то мы действительно ничего не знаем об этой планете. А это… правда!
Он начал бегать, как безумный, из одного помещения в другое, уже не думая о том, что его могут заметить. В каждом из них он находил подтверждение своей догадке. Он видел нилдоров и сулидоров на разных стадиях метаморфозы. Некоторые были почти полностью нилдорами, некоторые, бесспорно, сулидорами, но большинство находилось в таком состоянии, что трудно было сказать, каково окончательное направление их перемены. Все спали не шевелясь. В этих холодных темных комнатах перемена происходила во сне., Гандерсен дошел до конца коридора и оперся руками о холодный камень, потом повернулся, задыхаясь и обливаясь потом, и вошел в последнее помещение.
Там сидел сулидор. Он еще не спал. Три змеи из тропиков мягко обвивали его тело. Сулидор был огромный, поседевший от старости, и выглядел весьма представительно.
— На-синисул? — спросил Гандерсен.
— Мы знали, что наступит время, когда ты придешь сюда, Эдмундгандерсен.
— Я никогда не представлял себе… Не понимал… — Гандерсен пытался прийти в себя. — Прости, — сказал он уже спокойнее, — если я невольно нарушил твой покой. Может быть, я помешал тебе начать повторное рождение?
— У меня еще есть несколько дней, — ответил сулидор. — Сейчас я готовлю себе помещение.
— И ты выйдешь из него уже нилдором?
— Да, — сказал На-синисул.
— Жизнь здесь идет циклически: сулидор в нилдора, нилдор в сулидора, сулидор в…
— Да. Каждый раз заново. Возрождение за возрождением.
— Значит, все нилдоры проводят часть своей жизни как сулидоры, а все сулидоры — как нилдоры?
— Да. Все.
«Как это началось? — думал Гандерсен. — Каким образом переплелись судьбы двух столь непохожих видов? Как произошло, что целая популяция согласилась на подобную метаморфозу?» Он никак не мог этого понять. Но теперь он знал, почему никогда не видел детеныша нилдора или сулидора.
— В этом мире, — спросил он, — рождается потомство нилдоров или сулидоров?
— Только тогда, когда нужно заменить тех, кто уже не может возродиться. Это бывает нечасто. Наша численность всегда одна и та же.
— Одна и та же, и тем не менее она все время меняется.
— Эти изменения можно предвидеть, — сказал На-синисул. — Когда я выйду отсюда, я буду Фи'гонтором девять раз рожденным. Мои собратья уже тридцать оборотов ждут меня, но некоторые обстоятельства требовали, чтобы я несколько дольше оставался среди лесов и тумана.
— Рождение в девятый раз — это не слишком обычная вещь? заинтересовался Гандерсен.
— Среди нас есть те, кто побывал здесь уже пятнадцать раз. Есть и такие, кто ждет целых сто оборотов, прежде чем его призовут сюда впервые. Никто не знает, когда он будет призван. А для тех, кто этого заслуживает, жизнь не имеет конца.
— Не имеет… конца…?
— А почему она должна кончаться? — удивился На-синисул. — На этой горе мы очищаемся от яда долгих лет, а в другом месте мы очищаемся от своих грехов.
— Это происходит на центральном плоскогорье.
— Я вижу, ты разговаривал с человеком Калленом.
— Да, — признался Гандерсен. — Незадолго до его смерти.
— Я знал, что его жизнь подошла к концу, — сказал На-синисул. Новости доходят сюда быстро.
— Где Срин'гахар и Луу'хамин, и другие, с которыми я путешествовал? спросил Гандерсен.
— Они здесь, недалеко.
— Они уже возрождаются?
— Да, несколько дней. Скоро они станут сулидорами и будут жить на севере, пока их не призовут, чтобы они снова обрели облик нилдоров. Мы обновляем свою душу благодаря тому, что вступаем в новую жизнь.
— Будучи сулидором, ты помнишь свою прежнюю жизнь в качестве нилдора? — спросил Гандерсен.
— Конечно! Какую ценность может иметь опыт, о котором забываешь? Мы накапливаем знания. Наше познание истины более глубоко, благодаря тому, что мы видим мир то глазами нилдора, то глазами сулидора. Обе формы существования отличаются друг от друга не только телом. Повторное рождение — это вступление в новый мир, а не только в новую жизнь.
— А если кто-то, — поколебавшись, спросил Гандерсен, — не с этой планеты, он может пройти повторное рождение? Что тогда происходит? Какие изменения?
— Ты видел Курца?
— Видел, — ответил Гандерсен. — Но я понятия не имею, что с ним случилось.
— Курц стал подлинным Курцем, — сказал сулидор. — Ваш вид не поддается настоящему превращению, поскольку у вас нет соответствующего второго вида. Да, вы изменяетесь, но лишь в границах собственных возможностей; вы освобождаете те силы, которые в вас уже существуют. Курц, пока спал, выбрал для себя новую форму — никто ее ему не навязывал. Это нелегко объяснить словами, Эдмундгандерсен.
— Значит, если бы я снова родился, я не обязательно превратился бы в нечто такое же, как Курц?
— Нет. Разве что твоя душа точно такая же, как душа Курца, что, однако, невозможно.
— Кем же я в таком случае мог бы стать?
— Этого никто не знает. Если ты хочешь узнать, что может тебе дать повторное рождение, ты должен просто родиться во второй раз.
— Но можно ли мне? — спросил Гандерсен.
— Когда мы впервые встретились, я сказал, — спокойно и серьезно говорил На-синисул, — что никто в этом мире не будет удерживать тебя от чего бы то ни было. Тебя не остановили, когда ты поднимался на Гору Возрождения, не задержали, когда ты исследовал пещеру. Тебе не будет отказано в повторном рождении, если ты ощущаешь потребность пройти его.
Гандерсен сразу же сказал, решительно и твердо:
— Я хочу снова родиться.
Глава шестнадцатая
На-синисул молча ведет его в пустую комнату и жестом показывает, чтобы он снял одежду. Гандерсен раздевается, неловко путаясь в молниях и застежках. По приказу сулидора он ложится на пол, так же как и другие кандидаты на повторное рождение. Камень столь холоден, что Гандерсен почти деревенеет, коснувшись его голым телом. На-синисул уходит. Гандерсен смотрит на светящийся в вышине потолок. Помещение настолько велико, что в нем свободно может поместиться нилдор. Гандерсену, лежащему на полу, оно кажется огромным.
На-синисул возвращается, неся деревянную чашку. Он протягивает ее Гандерсену. В сосуде — светло-голубая жидкость.
— Пей, — мягко говорит сулидор.
Гандерсен пьет. Жидкость сладкая на вкус, как подсахаренная вода. Нечто подобное он уже пробовал, он знает, когда это было: на биостанции, много лет назад. Это тот запрещенный яд. Он опорожняет сосуд, и На-синисул оставляет его одного.
Входят два сулидора, которых Гандерсен не знает. Они присаживаются по обе стороны от него и начинают тихо, монотонно петь. Это ритуальное песнопение. Гандерсен ничего не понимает. Они массируют и гладят его тело, а их лапы с чудовищными, сейчас спрятанными, когтями удивительно мягки, как кошачьи лапки. Он напряжен, но напряжение постепенно спадает. Он чувствует, что наркотик начинает действовать: ему тяжело дышать, голова тяжелеет, перед глазами все плывет. Снова появляется На-синисул, хотя Гандерсен не заметил, как тот вошел. Он снова держит чашку.
— Пей, — говорит он, и Гандерсен пьет.
Это совсем другая жидкость, а может быть, лишь другая фракция того же самого яда: горькая, с привкусом дыма и пепла. Он заставляет себя выпить до дна, а На-синисул терпеливо, молча ждет, пока Гандерсен не закончит. Старый сулидор снова уходит. У выхода из зала он оборачивается и что-то говорит, но его слова непонятны Гандерсену.