Но, в конце концов, велико дело! Пусть себе семь лет спасает Россию! Вреда мне Яниев не причинит, по условиям договора, а через семь лет — Яниев в аду, а я на свободе! У меня в запасе вечность, что такое семь лет?
— Хорошо, я согласен, — улыбнулся Асмодей.
— Дурак, — сказал я Янйеву, — выговори себе хотя бы банковский счет! В Банке Манхэттэн!
— Плевать, — ответил Яниев.
Мне стало его жалко, и я все-таки вписал в договор счет с кредитной карточкой.
Мы все трое подписали договоры, Асмодей забрал бумаги и улетел за авизовкой в ад. Вскоре вернулся, вручил нам по экземпляру и отправился на нижний этаж. Полностью, надо сказать, растлился моральный облик у моего черта. С тех пор, как я его трахнул в бабьем облике, он к этому делу пристрастился, как студент к анаше. Только и знает, что ходит в женском теле и портит не только всех моих парней, но и всех окрестных собак и жаб. Хорошо еще, от него СПИДом не заразишься.
Мы с Яниевым остались одни. Я сидел в кресле, исподлобья рассматривая будущего спасителя России. Полковник был уже немного сед и чуть грузен, и к его серенькому свитеру прилипла скорлупа яйца, которое он ел на завтрак. Я с любопытством ожидал первых пожеланий бывшего спецназовца. Интересно, что он потребует: справку о доходах «Газпрома»? Отчеты о движении денег в компании «Ниж-невартовскнефтегаз»?
— Слушай, Шариф, — стыдливо сказал Яниев, — ты меня в кобеля не превратишь на часок, а? - У меня даже челюсть отвисла.
— На фиг тебе? Полковник потупил глаза.
— Понимаешь, — проговорил он, — тут у вас по соседству такая болонка живет… Мне как-то на баб в жизни не везло, сплошные стервы… А эта такая, знаешь… беленькая…
Я прищелкнул пальцами и пробормотал заклинание. Спаситель России выскочил в окошко и помчался к своей беленькой и лохматенькой. Я ее знаю — с соседней дачи шавка. Препаршивая, между прочим…
Три недели полковник Яниев никак не использовал свою новоприобретенную власть. Я просто диву давался. Я-то, когда впервые научился колдовать, бог знает что вытворял: летучей мышью на потолке висел, каждый вечер на шабаш летал, всякую ведьму считал своим долгом попользовать. А этот — хоть бы хны. Полковник сидел целыми днями, нахохлившись и погрузившись в раздумья, и только два раза отпросился к своей болонке. Потом течка у болонки кончилась, он вернулся понурый и к другим окрестным сукам лазать под хвост не стал. Вечерами он иногда спускался к моим ребятам, пил весьма умеренно и шутил, как пил. Ребята, не знавшие в точности статуса Яниева в этом доме — не то пленник, не то консультант, сначала чуждались его, но Яниев, когда хотел, был забавным рассказчиком, и вскорости у них с Чабаном отыскалось немало общих знакомых из тех, кто сначала служил под Яниевым, а потом перешел к коллегам Чабана.
Между тем за эти три недели мое скромное положение изменилось. Пришла весть, что Князь убит — его расстреляли в тихой столице Австрии, где он прятался от последствий нашего венесуэльского вояжа. Карачун сдержал свое слово, и большая часть Князевых владений отошла ко мне, начиная с совсем крошечных кафешечек, еле сводящих концы с концами, и кончая сетью автозаправок, хозяин которой съездил ко мне на поклон.
Через неделю полковник вытребовал себе «мицубиси паджеро» и отправился в Ленинку. В Ленинке ему дали от ворот поворот, оказывается, у него не было кандидатской и еще там чего-то. Я так за него оскорбился, что тут же притащил ему в комнату весь каталог и книжки, которые он требовал, и предложил голову библиотекарши в придачу. От библиотекарши полковник отказался, а все остальное с благодарностью принял.
Теперь он сидел в своем флигеле и только то и дело посылал меня за новыми книжками. Я поглядел, что он читал, — муть: какие-то Парсонс, Макиавелли, Вебер, Новак, фон Мизес…
Я понимал полковника. У него была нелегкая задача: ему позволяли спасти Россию, но не велели при этом трогать организованную преступность. Я бы и сам свихнулся. Но, если полковник надеялся вычитать у г-на Парсонса совет спасения России, он был глупее, чем я думал. Наконец, мне это надоело, и, занося очередную книжку, я сказал:
— Вася, если ты хочешь на старости лет защитить кандидатскую по социологии, то учти, что у тебя всего семь лет. Ты что, не знаешь, как спасти Россию? Тогда не надо было бумажку подписывать.
— Я знаю, как спасти Россию, — огрызнулся Яниев, — надо всех вас сначала — в мусорный бачок и в топку.
Однако на следующий день Яниев потребовал других документов. Донесений СВР. Донесений ФСБ. Внутренних отчетов Центробанка. Докладных записок правительства. Сведений о проводках в коммерческих банках. В швейцарских банках. В Chemical Bank. В Citibank. В Chase Manhattan bank. 0 движении денег на счетах крупнейших российских фирм. О частных вкладах политиков.
У меня пухла голова. Он скакал на мне, как инвалид на «Запорожце», пока я не догадался вызвать домовых всех вышеперечисленных офисов, заклясть их и переподчинить полковнику. Домовой с Лубянки долго скандалил на ту тему, что он спецдомовой и что интересы национальной безопасности требуют освободить его от подобного обращения.
Мои дела шли своим чередом. Полковник не препятствовал мне подгребать под себя мелкие фирмы и пальцем не шевельнул, когда очередная фирмочка, пославшая меня сгоряча куда подальше, обнаружила, что весь импортированный ей коньяк превратился за ночь в то, чем он был указан в таможенной декларации, а был он там назван рапсовым маслом.
В другой раз мои парни забросали сеть конкурирующих автозаправок бутылками с джиннами двухтысячелетней выдержки. Яниев тоже никак не отреагировал, хотя шумиха началась невероятная: ментовка все никак не могла просечь тип взрывного устройства.
А через две недели полковник вызвал меня и дал мне первые инструкции.
Я набрал указанный им номер. Номер соединялся долго: радиотелефон.
— Петр Васильевич? Меня зовут Ходжаев. Я бы очень хотел видеть вас у себя сегодня вечером. Будут ваши любимые блюда.
Собеседник на том конце провода задохнулся:
— Кто вам дал этот номер? Кто вы такой?
— Я не только этот номер знаю, — сказал я, — я и другие разные цифры знаю. Например, номер UNIX пятьсот три сто двадцать семь восемьсот два.
— Где вы живете?
Я позволил себе хмыкнуть в трубку.
— Петр Васильич, — сказал я, — у вас замечательные секьюрити. Если они не скажут вам через пять минут адрес Шарифа Ходжаева, можете их уволить. Я подберу вам парней получше.
На том конце провода бросили трубку.
Я повернулся к полковнику:
— Ну что, нашел способ спасти Россию?
— Да, Шариф.
— Помни — дотронешься до моих парней пальцем, окажешься в тот же миг на вечном поселении у Люцифера.
Яниев хмыкнул.
— Я не причиню тебе вреда.
Вечером, в восемь часов, к воротам нашей дачи подрулил роскошный белый «линкольн-таункар». Человека, вышедшего из него, звали Петр Исленов. Совсем недавно он был председателем правления одного из крупнейших коммерческих банков России. Две недели назад он почему-то ушел с этой должности, оставшись, впрочем, во главе созданной банком финансово-промышленной группы.
Исленову было немного за сорок. На талии его уже скапливался канцелярский жирок, но превосходно пошитый костюм-тройка скрывал все недостатки фигуры. У него была крупная голова с копной черных, слегка волнистых волос и проницательными васильковыми глазами, скрывавшимися за толстыми стеклами черепаховых очков.
По бокам Исленова, как и всякого уважающего себя банкира его калибра, громоздились четверо выездных громил в малиновых сюртуках.
Исленов вылез из машины и огляделся по сторонам. Посмотреть было на что. Обычно я не прибегаю к подобным излишествам, довольствуясь среднерусским летом или любимой с детства горой Ай-Петри. На этот раз для встречи Исленова я позаимствовал декорации из разрушенных городов древних инков. Вместо московской апрельской оттепели русский банкир стоял посереди тропического леса, непроходимого месива пальм и лиан. Широкая, посыпанная галькой аллея прямо перед ним вела к остаткам гигантской пирамиды.
На лице Исленова не отразилось ничего. Он пожал плечами, как бы говоря: «Знаем мы вас, фокусников, мы в банках и не такое отмачивали», и двинулся к пирамиде, по пути ловко сорвав с ветки зеленый авокадо, вероятно, чтобы удостовериться, что на нем нет наклейки «product of Argentine».
Через десять минут Исленов сидел в обеденном зале. Ужин, вероятно, приятно удивил его: судя по всему, то были любимые блюда банкира. За столом нас было всего трое: я, Яниев и банкир. Сквозь раскрытые окна по-прежнему были видны тропические пальмы, и легкий ветерок шевелил концы белоснежной скатерти и время от времени заставлял позванивать хрустальные бокалы.
— Благодарю вас за прекрасный ужин, господин Ходжаев, — наконец сказал банкир, удовлетворенно крякнув и промокнув салфеткою уголки рта, — или вы предпочитаете, когда вас называют Аладдин?
— Все равно, — сказал я, — а за ужин благодарите Василия Александровича. Полковника Яниева.
Исленов скользнул по полковнику мимолетным взглядом — вероятно, ни о каком Яниеве его секьюрити не докладывала, и у меня сложилось такое впечатление, что Василий Александрович так и не дождется благодарности за заказанный с таким тщанием ужин.
Поразительно красивая официантка из бывших утопленниц принесла нам кофе. Исленов заерзал, не желая первым спрашивать о цели приглашения, и наконец сказал:
— Разрешите откланяться, господа? У меня сегодня еще деловая встреча.
— У меня к вам несколько вопросов, — сказал Яниев, — почему вы ушли с должности председателя правления банка?
Исленов развел руками.
— Это чисто внутренние перестановки, — сказал он, — просто мы, как банк, сейчас придаем все большее значение кредитованию промышленности и нашей ФПГ. Знаете ли, быть может, это звучит несколько идеалистично, но пора перестать делать легкие деньги. Надо финансировать российскую промышленность. И вот мое назначение отражает эту, смею надеяться, положительную перемену в деятельности банка.
— Так что теперь, если банк лопнет, он лопнет с другим председателем правления? — спросил Яниев. — А вы станете, например, главой банка, в который ваши лучшие клиенты перевели счета?
— Откуда у вас такие сведения? Наш банк не обанкротится.
— По состоянию на 12.07.96 банк «Народный Альянс» получил на Западе синдицированные кредиты на общую сумму в 900 млн. дол, не так ли?
Исленов пожал плечами.
— Это обычная практика. Эти кредиты вложены в Россию с большой прибылью, они обеспечены активами банка, мы регулярно выплачиваем по ним проценты, и западные кредиторы не испытывают ни малейшего беспокойства за их судьбу.
— А зря. Им бы стоило побеспокоиться, особенно если учесть, что в последнее время в вашем банке происходят два очень интересных и взаимодополняющих друг друга процесса. Во-первых, имущество тех предприятий, акции которых отданы в залог западным банкам, передается на баланс новосозданных ЗАО. То есть, если вы перестанете выполнять свои обязательства перед Западом, окажется, что ваш залог стоит дешевле туалетной бумаги. Во-вторых, ваш банк в последнее время охотно выдает кредиты крайне странным фирмам. Например, десять дней назад вы выдали некоему АО «Нортвест» кредит на сумму в сорок миллионов долларов, а «Нортвест», едва получив кредит, распорядился перевести деньги в Цюрих, откуда они и ушли на принадлежащий вам счет UNIX пятьсот три сто двадцать семь восемьсот два. А после кредита, выданного фирме «Ванкоур», аналогичный счет, только на Каймановых островах, пополнился еще двадцатью семью миллионами долларов.
«Ну и гад», — подумал я про Исленова. Я вспомнил, как я зарабатывал свою первую тысячу у Князя: да я же шкурой рисковал! Я же чудом в живых остался! Там такая пальба стояла, что пули прыгали, как грецкие орехи из распоротого мешка!
Исленов побледнел.
— Кто вам дал эти сведения?
— Вы знаете, сколько времени не получали зарплату врачи Хабаровского края? - Исленов искренне изумился:
— Конечно, нет. А какое это имеет ко мне отношение? Я не правительство.
— В 1995 году Минздрав разместил в вашем банке бюджетные средства под сто пять процентов годовых, что было ниже ставки рефинансирования ЦБ?
— Положим.
— И тут же взял в вашем же банке кредит под сто восемьдесят процентов годовых?
— Это проблемы Минздрава, — отметил Исленов.
— И начальника кредитного управления Минздрава, вашего ближайшего приятеля, не так ли? Исленов внезапно рассердился.
— Слушайте, — сказал он, — вы меня сюда пригласили, чтобы рассказать, что Сережка Минаев — мой приятель? Да это каждая собака в ФСБ знает. Тоже мне, нашлись шантажисты. Только «Российская газета» об этом, по-моему, не писала.
— А ты молчи в тряпочку! — вдруг рявкнул я на Исленова. — Тоже подонок! Ты подумай только — тут ребята распинаются, шкуру под пули подставляют, чтобы какую-то штуку с ларька содрать, а этот родину экспортирует вагонами! Гнида!
Исленов взглянул на меня — и расхохотался.
— Ах так, — сказал я, — ты хихикать! Ты у меня сейчас похихикаешь…
И в следующую секунду банкир растаял в воздухе — только на стуле, где он сидел, осталась салфетка, чуть тронутая стертым с уголков рта соусом.
— Ты куда его дел? — перепугался Яниев.
— Не беспокойся, — усмехнулся я, — я его в ад отправил. На познавательно-экпериментальную экскурсию. С Асмодеем.
При слове «ад» у полковника чуть сузились глазки. Так, самую малость.
— В преисподнюю? — переспросил он. — А… а мне можно за ним посмотреть?
— Не торопись, Василий Александрович. Через семь лет насмотришься.
Полковник слегка вздрогнул.
Было часов одиннадцать утра, когда серебристый «линкольн» Исленова вновь причалил к нашей даче. На этот раз Исленов был один, да и дорожку я не стал украшать. Ребята бросились загонять его машину под навес, а Исленов молча прошел по оледенелым бетонным плитам и вскоре появился в гостиной, где мы с полковником наслаждались поздним завтраком.
Сначала я не сообразил, что случилось, а потом понял: черные, как копирка, волосы Исленова поседели за одну ночь. Яниев заметил это раньше меня, и я увидел, как у него нервно дернулись руки.
Исленов сел. Плечи его сгорбились, как у старика.
— Что вы хотите? — тихо спросил он. — Половину вашего пая в банке, — ответил Яниев.
Я раскрыл варежку. Но тут банкир поразил меня еще больше.
— Вы можете взять все, — сказал он. Встал и пошел к выходу. У самого порога я нагнал его, взял за шкирку и развернул от двери.
— А вы-то сами куда, Петр Васильевич? - Брови сорокалетнего банкира — они у него тоже поседели — недоуменно поднялись.
— В монастырь, — спокойно ответил Исленов, — Ты, Аладдин, странный парень. Или ты думаешь, что можно показать человеку то, что ты вчера мне показал, и этот человек пойдет куда-нибудь, кроме как в монастырь?
Лицо Исленова было покрыто сетью мелких морщин. Их не было вчера.
— А впрочем, возможно, — пробормотал он, — живешь же ты в свое удовольствие… Пальмами забавляешься… — видимо, вспоминая вчерашний пейзаж, пробормотал Исленов.
И был таков. Я высунулся из окна. Бывший банкир уходил сквозь раскрытые ворота, вдаль по проселочной дороге, разбитой и усыпанной смолотым в грязь льдом.
— Эй, фраерок, — заорал я, — а «линкольн»?
— Продай в своем салоне, — донеслось до меня, — а деньги пошли медикам в Хабаровск.
Я захлопнул окошко.
Яниев по-прежнему сидел в кресле, несколько бледный.
— Вот что, Шариф, — сказал он, — ты больше этого не делай. Он мне в правлении банка был нужен. Связи его были нужны, понимаешь? А ты что? Напугал человека до состояния промокашки.
— Понял, шеф, — сказал я.
Через неделю одновременно совершились два события. В совет директоров одного из крупнейших в России банков «Народный Альянс» вошли два новых члена: Шариф Ходжаев и Василий Яниев. В тот же день недавний председатель правления банка, Петр Васильевич Исленов, принял постриг в Ильме-ньевском монастыре, что под Воронежем. Принять постриг безо всякого испытания нелегко, но у Исленова и тут нашлись связи: бывший банкир воспользовался телефонным правом в последний раз. Он меня приглашал на церемонию, но я ответил коротко: «Только если там не будет попов и крестов».