Но полноте, удача ли? А может, результат планомерной работы? Находят лишь тогда, когда ищут!
Дома Гонтарь прочитал письмо, написанное карандашом, таинственными каракулями, но Гонтарь разобрал все. Письмо было коротким:
«Сема. Пишет тебе поклон родная сестра твоей бабушки Дарья. Годы все вышли, а смерть не берет… на зиму теплого нет, пришли чего, а лучше денег 20 рублей, обойдусь тогда… Был твой дед, ко мне не пришел, и не надо.
Остаюсь ждать
Дарья Никифоровна».
Теперь нужно было выяснить только, кто же этот Семеняк в том автомобильном министерстве. Гонтарь позвонил в справочную министерства и через минуту уже знал номер телефона Семеняка, что зовут его Семен Михайлович и что работает он в диспетчерском отделе.
Вот когда шикарнейшая удача увиделась Гонтарю уже во всем ее блеске!
Тщательно все обдумав, Гонтарь решил не откладывая сходить к Семеняку — железо надо ковать, пока оно горячее…
Выйдя из метро на станции «Дзержинская», Гонтарь обошел площадь и направился вверх по улице, испытывая неуяснимую озабоченность оттого, что он шел мимо здания Комитета государственной безопасности. Это чувство было настолько сильным, что не проходило, когда то здание осталось позади, и оно, это чувство, помешало ему сразу войти в министерство, он несколько раз прошелся возле него по тупику, вокруг памятника Воровскому, и наконец все же направился к дверям.
Семеняк только что отпустил от себя стенографистку, которой продиктовал несколько служебных бумаг, любуясь ее скрещенными под стулом длинными и стройными ногами. Проводив ее ноги последним взглядом, он склонился над столом, и в это время в его кабинет стремительно вошел незнакомый ему молодой мужчина в модной замшевой куртке.
— Здравствуй, Семен Михайлович, будь щедрым — подари человеку минуту и заодно ясность жизненной перспективы.
— С кем имею дело? — сухо и вместе с тем чуть с улыбкой спросил Семеняк, ему нравились такие вот, нахальные, пробивные.
— Сотрудник «Союзсельхозтехники» Министерства сельского хозяйства СССР Гонтарь Борис Борисович, беспартийный, год рождения…
— Хватит, хватит. Садитесь. Так как мы не уславливались, я имею не больше десяти минут.
— О, американец! Но я же и по делу тоже… — Гонтарь помолчал, пристально глядя в голубоватые глаза Семеняка, и сказал: — Мне гарантировали, что ты тут на всех этажах самый толковый работник… — Семеняк протестующе поднял руку, но Гонтарь не дал ему ничего сказать и продолжал: — Наконец, у нас с тобой ситуация проста как дважды два — ты молодой специалист, я — молодой специалист, ты попал сюда, я — в «Сельхозтехнику», должны мы друг другу помогать или нет?
— Смотря в чем, — улыбнулся одними губами Семеняк.
— Посоветуй, куда мне удирать из моей «Сельхозтехники»?
— Вот тебе и раз… А в чем дело-то?
— Между нами… не ужился с начальством. Попался мне Наполеон местного значения. Я перед ним не согнулся, и он вежливо посоветовал мне найти другую работу.
— Вон как… — покачал головой Семеняк. — А к чему придрался? — И ему все больше нравился этот Гонтарь с его веселыми плутовскими глазами цыгана и огромным смешным ртом.
Гонтарь вздернул плечи:
— Кабы я знал. Скажи мне лучше — у вас я работу не найду? Диплом института народного хозяйства. У тебя зацепки какой в кадрах нет?
— Попробую выяснить, позвони в пятницу.
Но Гонтарь в пятницу не позвонил, а Семеняк ничего для него и не выяснил…
Пятница — любимый день Семеняка, а тут еще совпала получка. Хорошо бы вечерком закатиться в кавказский ресторанчик — Семеняк любил вкусно поесть, о чем свидетельствовало уже явно обозначившееся брюшко.
За десять минут до звонка, когда Семеняк уже запирал свой сейф, в его кабинете снова появился тот пробивной… большеротый…
Подойдя вплотную к Семеняку, он спросил легко, доверительно, будто старый друг:
— Уже уходишь?
— А что? — Семеняка теперь не удивили ни сам вопрос, ни, как в прошлый раз, обращение на «ты», он только на мгновение поднял взгляд на пришельца и сел за стол. Гонтарь подошел к нему сбоку:
— Есть предложение пойти пообедать — инициатива и расходы мои.
— Я обедал, когда и все нормальные люди.
— Машина есть? — Гонтарь словно не слышал его. — Поедем на ВДНХ, там в «Парусе» у меня дружок замдиректора — такого подадут, глаза на лоб… — и в это время Гонтарь увидел на руке Семеняка сверхсовременные часы. Он так схватил Семеняка за руку, что тот чуть не вскрикнул. — «Сейка»? С двумя календарями? Стрелки светятся? О, моя погибель! — шепотом выкрикивал Гонтарь, не выпуская его запястья и приближая часы к своим глазам. Наконец он отпустил его руку: — Продай. Будь человеком — продай!
— Да ты что? С ума спятил? Это — подарок!
— Я знаю. Даже знаю — чей подарок, — осенило Гонтаря. — Хочешь семьсот? — Он выхватил из кармана пачку светло-желтеньких сотенных бумажек, отсчитал семь штук и разложил их перед ним веером.
— Убери, войдет кто-нибудь…
Гонтарь сдвинул деньги к нему:
— Ну? Сделай меня счастливым, прошу тебя. Мечта идиота — заиметь именно такие часы…
Семеняк молча и пытливо смотрел на Гонтаря — он знал, что спекулянты возле комиссионок платят за такие часы максимум триста рублей. А тут — семьсот.
— Ты что, в своей «Сельхозтехнике» сам деньги делаешь? — спросил Семеняк.
— Да какая тебе разница, откуда деньги? Честные деньги! Честные! А тебе ведь еще такие часы привезут, приедут опять и привезут, — повторил Гонтарь, не сводя с него глаз, и удовлетворенно заметил, что тот обратил внимание на эти его слова, и тогда он припечатал эту тему окончательно: — И не все, друг мой, подарочки разумно носить вот так, всем напоказ, как носишь ты… Ну, прошу тебя, убери деньги в стол и поедем.
И вдруг Семеняк смахнул деньги со стола в приоткрытый ящик, задвинул его и запер на ключ:
— Ладно. — Он отстегнул часы и отдал их Гонтарю. — Иди на улицу Жданова, напротив Архитектурного института стоит мой синий «жигуленок», подожди там…
Приятель Гонтаря из «Паруса» постарался, и обед им был дан потрясающий. Они сидели в уютной комнатке-подсобке, похлебывали ароматную уху по-монастырски и вели тихий разговор. И странное дело — с первой же фразы разговор пошел у них как у давних и близких друзей.
Сначала тема была почти философская — может ли быть у человека достаточно денег, чтобы он мог сказать «мне больше не надо ни копейки»?
Гонтарь сказал смеясь:
— Я бы не сказал это, даже сидя на куче денег.
Семеняк ответил вполне серьезно, что он и в мыслях не влезал на подобные кучи, но ему думается, пары тысяч в месяц ему хватило бы.
— Запомни это свое безответственное заявление, — сказал Гонтарь с непонятной Семеняку серьезностью и даже с угрозой.
Потом, когда им подали жаренную под сметаной перепелку, заговорили о женщинах. Тут выяснилось их полное единодушие — что этого товара вокруг сколько угодно и даже больше, и жениться в подобных обстоятельствах просто глупо.
Гонтарь принимал сначала водочку, потом коньячок, но не заметно было, что он хмелел. И он злился на Семеняка, который подносил к губам одну и ту же нетронутую рюмку водки и каждый раз повторял, как попугай: «Увы — за рулем…» И тогда Гонтарь разговор решил не затягивать. Ждал этого разговора и Семеняк.
— А только твой канадский дедушка тебе две тысячи в месяц не отвалит… — вдруг услышал Семеняк и понял, что и раньше и теперь упоминание о дедушке было совсем не случайным и что за столом с ним сидит вовсе не сотрудник «Сельхозтехники»… Не то чтобы он испугался, но все-таки его обдало холодком. Он смотрел на Гонтаря с грустной ухмылкой.
— Ну-ну… что еще про дедушку скажете?
Гонтарь расхохотался, разворотив свой огромный рот:
— Ой господи, представляю, за кого ты меня принял! Хе-хе-хе! Товарищ с Лубянки? Да? Хо-хо-хо! — Он доверительно положил свою руку на руку Семеняка и сказал тихо: — Все гораздо проще и добрее — я в те дни в твоей родной деревне рыбачил. Жил у Клычковых, а дедушка твой, интурист, поселился через улицу у бобылихи. Ну, хватит! Кончай басить, надеюсь, суду все ясно?
Семеняк молчал и лихорадочно думал, к чему тогда этот человек замутил вокруг него всю эту историю, он все-таки знал, что зря такое не делают и что человеку этому что-то от него нужно…
Гонтарь видел, что Семеняк вроде успокоился, и достал из кармана письмо:
— Вот тебе, кстати, письмишко от родственницы твоей… Плохо она живет. Я бы на твоем месте завтра же послал ей пятьдесят рублей, не меньше.
Семеняк взял письмо, ничему уже не удивляясь, Но уже и не опасаясь, как минуту назад.
На этом их обед и закончился. Расстались они на площади перед главными воротами выставки. Семеняк предложил отвезти Гонтаря домой на своей машине, но тот отказался, сказал, что ему еще надо заехать в несколько мест, и пошел к стоянке такси.
«Что же все-таки ему от меня надо?» — ломал голову Семеняк, понимая, что Гонтарь подкатился к нему не для того, чтобы угощать обедами или купить у него часы. Чутье подсказывало: тут должно пахнуть деньгами, Гонтарь из таких… Ладно, подождем — увидим.
На другой день Семеняк только пришел на службу, его вызвал Горяев и дал неожиданное поручение — любым способом реализовать путевку на Рижское взморье, так как его жена из-за болезни матери ехать с ним не может. Попросил реализовать путевку не в своем министерстве и разрешил взять за нее даже неполную цену.
Целый день он промучился с этой путевкой — никто не брал. Будь бы она на юг, забот бы не было, а на осеннее дождливое Рижское взморье никто не торопился.
Вечером, как они условились, встреча с Гонтарем, — может, он поможет сбыть эту проклятую путевку? В назначенный час Семеняк подобрал Гонтаря в свою машину возле магазина «Детский мир». Пока не выбрались с площади Дзержинского, молчали. Семеняк водил машину еще не очень уверенно, она у него то выходила из подчинения и рвалась вперед, то вдруг там, где не надо, останавливалась как вкопанная. В трудных местах он терялся, пережидал другие машины, на каждом повороте искал глазами объяснительные знаки. Гонтарь видел это и не начинал разговора.
— Тебе не нужна, случаем, путевка на Рижское взморье? — спросил Семеняк, когда на улице Горького они медленно двигались в плотном потоке машин. — Жена моего шефа не может с ним ехать. У нее мать больна. Горящую путевку он разрешил продать дешевле цены.
Гонтарь задумался и вдруг энергично спросил:
— Когда едет шеф?
— Я билет ему достал на поезд в пятницу.
— А можешь ты мне достать билет до Риги на воскресенье?
— Могу, конечно. Но путевку ты, что ли, берешь?
— Беру, беру…
Они остановились по просьбе Гонтаря возле елисеевского магазина — Гонтарь заплатил за путевку с 30-процентной скидкой и спрятал ее в карман.
— Постой тут минуточку, — попросил он, вылезая из машины.
Из будки телефона-автомата Гонтарь позвонил Сандалову:
— Игорек? Горячее дело возникло — будь готов в воскресенье уехать на Рижское взморье. Путевка у меня. Подробности вечером… Нет, не хочу и слушать. Готовься в воскресенье уехать… Всё.
Теперь Гонтарь предложил Семеняку ехать в ЦПКО в ресторан «Поплавок», там выступали цыгане. В пути он больше молчал, что-то обдумывал и, только когда подъезжали к парку, сказал весело:
— Дело, кажись, заваривается вкусно…
В ресторане их столик был на палубе, и первое время друзья с интересом наблюдали мчавшиеся по реке моторки, легко скользившие академические лодки.
Но вот Гонтарь отвалился на спинку кресла:
— А в вашем министерстве охотника на путевку не нашлось?
— Шеф просил продать не нашим.
— Ясненько, — усмехнулся Гонтарь.
Появилась наконец официантка, она приняла заказ и снова надолго пропала.
Гонтарь наклонился к Семеняку через стол и тихо спросил:
— Ты хочешь хорошо заработать?
— Кто же не хочет? — усмехнулся Семеняк.
— Не верти — хочешь или нет?
— Хочу, конечно! — рассмеялся Семеняк.
— Вот так и надо отвечать, — сердито проворчал Гонтарь и надолго замолчал, смотрел по сторонам, будто искал кого-то. И, не найдя, тяжело вздохнул.
Официантка принесла наконец закуску. Когда она ушла, Гонтарь снова спросил:
— Так, значит, хочешь ты хорошо заработать?
— Я же сказал — кто не хочет?
Гонтарю эти ответы в вопросительной форме не нравились, но он понимал, что у Семеняка это от волнения, он явно впервые идет в дело.
— Но ты учти: у нас социализм, и оплата, стало быть, по труду.
— А как же еще? — улыбнулся Семеняк.
— До чего же приятно толковать с понятливым, — съязвил Гонтарь. — Но вот беда — деньги будут большие, значит, и поработать придется не как на службе…
— Я работы не боюсь, — пробурчал Семеняк.
— А прокуратуры?
— Богу помолимся, — усмехнулся Семеняк.
— Так вот… Не тебе говорить, какой голод в стране на ваши всякие машины и запасные части. Я лично знаю председателей богатейших колхозов, Героев Соцтруда и даже депутатов, которые готовы платить десять тысяч за то, что и тысячи не стоит. Усекаешь, о чем речь?
— Вполне, — кивнул Семеняк.
— Значит, фокус состоит только в том, чтобы запасные части завернуть точно к тому председателю колхоза, который раскошелится. Можно так сделать?
— Трудно. Очень трудно.
— А твоему шефу решить такое легче?
— Захочет ли?
— Что значит — захочет, не захочет?
— А то и значит — не захочет, и я же ему не прикажу?
— Ну, а без него ты сделать можешь?
— Не знаю…
— Хорошо бы тебе все же знать… Вот что — давай для пробы сделаем один колхоз. Председатель там Герой Труда. От него будет заявка по всей форме.
— Заявка заявкой, а было бы хорошо, если бы он в некоторых наших кабинетах сам потряс своей золотой звездой.
— Ладно, приедет и потрясет.
— Попробуем…
Этот решающий разговор Гонтарю все-таки не понравился — одно из двух: или Семеняк трус, или это дело действительно трудно исполнимое. Но надо все же попробовать, тогда все станет яснее. И наконец, может, удастся запрячь и шефа Семеняка…
Мимо «Поплавка» по Москве-реке, раскидывая в стороны отражение электрических огней, пронесся, ревя сиреной, милицейский катер. Гонтарь проводил его взглядом, сплюнул в реку:
— Носит окаянных…
Глава четырнадцатая
Евгений Максимович Горяев уехал на Рижское взморье один. Сердечные припадки у тещи участились, накануне отъезда вызывали «скорую помощь». Наташа не отходила от матери и, когда та забывалась в полусне, собирала мужа в дорогу.
— Поезжай и ни о чем не думай, — говорила она. — Но я оставить ее не могу… не могу, Женя…
Евгений Максимович жалел Наташу, к тому же он был почти уверен, что Ольга Ивановна сердечные припадки симулирует. Однажды ему удалось увидеть, как она, мгновенно выключившись из припадка, только что заставлявшего ее громко стонать, энергично прошла к зеркалу и стала там поправлять прическу, осторожно оглядываясь. Когда он рассказал об этом Наташе, та закатила истерику. Он отпаивал ее водой, тряс, хлопал по щекам и один раз нечаянно хлопнул сильнее, чем следовало — Наташа затихла, открыла глаза и с возмущением посмотрела на него. Неужели и она? Эта мысль была непереносима.
Вечером он уехал.
Фирменный поезд «Латвия» — чистенький, уютный и почему-то не суетный — мягко взял с места, и скоро Москва, гнавшаяся за поездом толпами новых домов, отстала, и Евгений Максимович увидел вдруг зеленое поле, лес и овраг, уже прикрытые вечерними сумерками. С этой минуты все семейные неприятности отлетели от него, точно их и не было…
Пансионат, в который он прибыл, оказался современным, похожим на аквариум зданием из стекла и бетона. Стояло оно на прибрежных песчаных дюнах, за которыми слышалось беспокойное Балтийское море. Все вокруг было заштриховано мелким въедливым дождем, порывистый ветер раскачивал гудящие сосны. Вот она — Прибалтика!
Евгений Максимович предъявил свою путевку дежурному администратору — блондинке с пышными формами и замысловатой прической, и она изобразила на своем лице безграничную радость: судьба обрушила на нее это счастье — встретить и принять Евгения Максимовича Горяева.