Поезд остановился.
— Выйдемте, — сурово сказал милиционер и протянул руку. Горяев ее отпихнул, однако встал и пошел впереди милиционера.
— Руки, кажется, полагается сцепить за спиной? — оглянулся он.
— Идите, идите… — легонько подтолкнул его милиционер.
На станции было отделение милиции, помещавшееся в маленьком дощатом домике. В нос Горяеву ударила кислая вонь водочного перегара. Тусклая лампочка еле освещала небольшую дежурную комнату, а окно, очевидно от холода, было заставлено фанерным листом.
— Сядьте сюда, — милиционер показал на скамейку у стены и прошел за барьер к дежурному, и они долго о чем-то тихо разговаривали. Потом его провели в другую комнату, где усадили на стул, а за стол сел парень в штатском и сбоку — молоденький милиционер.
— Предъявите ваши документы, — попросил парень.
— У меня с собой ничего нет. Но товарищу сказано — я начальник отдела Министерства автомобильной промышленности.
Вдруг идиотский вопрос милиционера:
— Откуда у вас эта шуба?
— Как это откуда? Купил еще в прошлом году.
— Где?
— По случаю…
— Где вы были минувшей ночью? — спросил парень.
— У себя на даче, в Велихове, праздновал пятилетие свадьбы.
— Уточните, пожалуйста, что означает — купил по случаю? У кого, где? За сколько?..
Кошмарный сон продолжался…
— Может, вы считаете, что я ее украл и еще кого-нибудь при этом убил?
— Кто может подтвердить, что сегодня около полуночи вы были у себя на даче? — спросил парень.
— Минимум десять человек, — ответил Горяев и почему-то первым вспомнил Кичигина — вот кто может вырвать меня из этого кошмара! — Я могу от вас позвонить в Москву?
— Зачем? Кому?
— Моему достаточно ответственному коллеге из министерства, который был сегодня у меня в гостях.
Все-таки парень, видимо, засомневался:
— Назовите номер телефона.
Горяев назвал домашний телефон Кичигина, и парень тут же его набрал. Были слышны продолжительные гудки, но никто к телефону не подходил. Горяев подумал не без злорадства: он там сейчас дрыхнет без задних ног…
— Не отвечают, — сказал парень.
— Подождите, подождите, ради бога, — испугался Горяев. — Подойдут обязательно.
И действительно, в Москве ответили, парень торопливо передал трубку Горяеву.
— Кузьма Аверкиевич? — сорвавшимся голосом спросил Горяев.
— Кто звонит? — сердито спросил Кичигин сиплым басом.
— Горяев… Вы меня слышите?
— Что случилось?
— Я звоню из отделения милиции на станции Лихово.
— Что-что? Не понимаю.
— Я звоню из отделения милиции на станции Лихово, — раздельно и четко произнес Горяев.
— Из милиции? — переспросил Кичигин уже ясным голосом.
— Да, да, меня задержали, спрашивают, откуда у меня моя шуба и где я был сегодня в полночь и так далее… Засвидетельствуйте…
— Бред какой-то, — перебил его Кичигин. — Повторите название станции.
— Ли-хо-во, отделение милиции.
— Какой там номер телефона?
— Ради бога, этот кошмар нужно прекратить немедленно! — закричал Горяев, который подумал, что Кичигин сейчас положит трубку и тогда все останется по-прежнему.
— Успокойтесь, я сейчас позвоню одному их начальнику, и все будет в порядке, вы останетесь при своей шубе. — Кичигин там, в Москве, громко рассмеялся. — Ладно, подождите немного.
Горяев отдал трубку парню:
— Сейчас вам позвонят.
— Кто?
— Какой-то ваш начальник…
— Сколько же это мы будем ждать?
— Он сказал — скоро.
Прошло, однако, около двадцати минут, и кошмар продолжался.
— Скажите мне все-таки, почему вы меня схватили? Я же буду жаловаться! — возбужденно сказал Горяев.
— Сегодня около полуночи возле станции Фирсово ворье раздело артиста, возвращавшегося с концерта, и вдобавок избили его до потери сознания. Должны мы искать бандитов?
— Должны, — ответил Горяев. — Но разве я так похож на бандита?
Парень не ответил — отвернулся.
— Теперь бандиты одеваются, как артисты, — серьезно заметил милиционер.
Горяев подумал — а вдруг все это с шубой только спектакль и задержан он по совсем другому поводу?
— А что же я еще забрал у того артиста? — улыбаясь, спросил Горяев.
— А зачем вам это знать? — лениво спросил парень.
В это время зазвонил телефон, и он схватил трубку:
— Следователь райотдела милиции Прудников слушает. Да, да, товарищ полковник… Задержан по подозрению… Слушаюсь… Слушаюсь… Конечно, я вас знаю. Да, помню, товарищ полковник. Не затрудняйтесь, товарищ полковник, я ваш голос знаю. Слушаюсь. — Парень положил трубку, помолчал, не глядя на Горяева, и сказал тихо: — Нам приказано извиниться перед вами за произошедшее…
— А если б не было приказано? — уже со злостью спросил Горяев.
Парень не ответил, милиционер, заглянув в свою записную книжку, сказал:
— Поторопитесь, сейчас поезд.
Электричка быстро наполнялась, пассажирами и обыденность происходящего вокруг все больше успокаивала Горяева — нет-нет, никакого спектакля не было, он был задержан действительно по недоразумению.
Глава двадцать пятая
Проверка, которую Куржиямский мог провести в Москве, заняла почти два дня, но никакой ясности в отношении местонахождения Жоры Томака не наступило. Установлено, однако, что в колонии, куда он поначалу был отправлен, не пробыл и половины срока, а затем, как нуждающийся в каком-то специальном лечении, переведен на поселение. А вот куда именно, установить не удалось. По одному косвенному документу — вроде бы куда-то ближе к Москве…
Любовцев выслушал результаты проверки с непонятным Куржиямскому удовольствием.
— Видите, как интересно все складывается! — воскликнул он, но, заметив на лице капитана недоумение, мгновенно разозлился: — Не пойму вас, Куржиямский, — то подай вам право рассматривать дело шире, а то сами смотрите сквозь щелку. Вам надо ехать в колхоз к Степовому, с двойным прицелом, это ясно как дважды два четыре. Установите там, ваш ли Жора снабжал колхоз левой техникой, и если ваш, мы бьем по двум целям — приближаемся к спекулянтам и к возможности установить, как совершается таинство досрочного освобождения преступника, за что нам министр скажет особое спасибо. Понимаете?
— А если окажется, что Жора не тот?
— Будете искать другого, — Любовцев все еще злился и говорил жестко, отрывисто: — Боитесь съездить зря? Так не бывает. На вашем месте я был бы рад хотя бы посмотреть страну. Поезжайте сегодня же…
Однако выехать удалось только на другой день утром, остаток дня Куржиямский постарался не попадаться на глаза Любовцеву, выждал, когда уже под вечер тот отправился по делам на Петровку, и поспешил домой.
Дежурный в обмен на ключ от кабинета выдал ему письмо:
— Опять вам, товарищ капитан, какой-то зек пишет.
Действительно, по обратному адресу судя, письмо было из колонии. Куржиямскому нередко писали его бывшие подследственные — вот оставлял он в их душах что-то такое, что побуждало их однажды сесть к столу и написать письмо…
Куржиямский сунул письмо в карман — скорей домой.
Эти письма он обычно читал вместе с семьей — считал, что этим он вызывает интерес семьи к своей службе.
Куржиямский сел рядом с женой. Распечатал конверт, вынул из него письмо, написанное на обратной стороне противопожарной листовки.
«Уважаемый Всеволод Кузьмич!
Не было у меня такого желания — писать вам письмо, хотя, помните, разговор об этом у нас с вами был и вы приглашали писать. Но что, интересно, вы скажете на нижеследующее?
Не помните ли вы по нашему часовому делу такого Жору Томака? По кличке Фонарь — мы так прозвали его за то, что во время дела он стоял у фонаря возле киоска, и как раз я доставил ему туда коробки с часиками, исключительно дамскими и частично золочеными. Чтоб я больше не жил — это одна чистая правда, А в чем же неправда и на что я смею жаловаться? Читайте дальше.
1. Жора Томак вошел в наше дело слева и был нам дан как гиря на шею. Кто нам его дал и почему я его взял, рассказывать не буду. Когда мне в школе выдавали аттестат перезрелости, отмечалось, что у меня сильно развито чувство долга, и это так уж и есть на самом деле. Но не в этом дело, а в том, что правды на земле нет, хотя вы и силились доказать мне обратное.
2. Вернемся к Жоре Томаку. Я, конечно, понимал, что его суют в мое дело под грим — это когда надо быка загримировать под козла. Где-то он горел по-серьезному, на больший срок, и его спрятали на маленький срок по нашему делу. Во всяком случае, могу вас заверить, что человек, который сунул Жору к нам, по мелким делам у вас проходить не будет.
Итак, привесили Жоре четыре годика. А мне, если не забыли, с учетом моего заслуженного прошлого, дали в два раза больше — восемь то есть. И я отсиживаю их по звонкам. А Жора Томак уже давно на воле. Сперва он сачковал в колонии при канцелярии, а потом отбыл в неизвестном направлении. А третьего дня получил я письмо от дружка верного, как штык, и который трепаться не умеет, что Жора уже гуляет на свободе и проворачивает дела, по сравнению с которыми наше часовое дело игра в бирюльки.
3. Поскольку вылез Жора из колонии в явное нарушение закона, он, таким образом, положил на вашу законность, которую вы без устали мне внушали во время следствия. О чем и спешу вас уведомить. Но поскольку на суде открылось, что он еще и нас заложил, я, чтобы облегчить вам свидание с Жорой, хочу предупредить, что сейчас Жора Томак зовется как-нибудь иначе, он загодя имел паспорт для дальнейшей жизни. Вот, Всеволод Кузьмич, как плюют на ваши святые законы.
С полным к вам уважением
— Ну и дал же он тебе по носу, — обрадованно смеялась жена. — Болтают, болтают: соцзаконность, соцзаконность, а на деле — кто как хочет, так и воротит. Чего же стоят все твои ночные бдения? Ты погляди на себя. На кого ты стал похож? Одни глаза на лице, и те как у голодного волка.
— Ленуся, погоди, дай подумать. Собери лучше чемоданчик…
Утром, вручая ему чемоданчик, Лена сказала печально:
— Ну что ж, езжай, езжай…
— Ленуська, не нужно… — Он обнял ее за плечи, прижал к себе. — Мы же любим друг друга, несмотря ни на что… ведь так?
— Так… — прошептала она и при этом с такой невыносимой бабьей тоской смотрела ему в глаза, что он всю поездку помнил эти глаза и сколько мог торопился назад, домой…
Глава двадцать шестая
Горяев подъехал к министерству с двухчасовым опозданием. Заехав в тупичок, где был вход в министерство, он поставил машину, как полагалось, радиатором к окнам министерства — разбитый зад машины лез всем в глаза…
Семеняк ничего у него не спросил, только глянул на него — не последует ли кивка идти за ним в кабинет? Кивка не было.
В кабинете звонил телефон. Горяев не поторопился к нему, разделся, причесался перед зеркалом в шкафу и только тогда взял трубку внутреннего телефона.
— Что случилось? Или некому было тебя разбудить и ты проспал? — звонила Наташа.
— Мне разбили машину… на том проклятом выезде на бетонку.
— Но я же видела, как ты сейчас на ней подъехал к министерству.
— Ты бы лучше спросила, не пострадал ли я сам?
— Надеюсь — нет?
— Только переживания…
— Слава богу… постучи по дереву. Ночуй сегодня дома.
По переговорной соединился с Семеняком:
— Что-нибудь особо срочное есть?
— Вроде нет, Евгений Максимович.
— Давайте фотографию…
«Фотографией» дня у них называлась придуманная Горяевым ведомость в квадратный метр, в которой были названы все основные предприятия отрасли и в нескольких графах отражалась их работа вчера и сегодня. Обычно к часу дня Горяев сдавал «фотографию» Сараеву.
Пришел Семеняк, расстелил на столе «фотографию», сказал:
— Ничего тревожного нет. Разве вот у гурьевцев снова увеличился излишек двигателей.
— Дай бог такие тревоги по всем заводам, — сказал Горяев и попросил дать ему папку с оперативной перепиской.
Больше всего он не любил разбираться в этих бумагах, в каждой непременно была какая-нибудь просьба, а так как его отдел собственными возможностями не обладал, по каждому самому маленькому вопросу нужно было знать, куда стучаться. Семеняк сильно облегчал ему эту работу, на каждой бумажке он карандашиком как бы подсказывал, что следовало бы сделать. Горяев не раз дивился изворотливости ума своего помощника.
В этот день Горяев заметил, что его помощник чем-то взволнован и даже нервно возбужден. Только хотел спросить его об этом, как вдруг Семеняк протягивает ему бумажку:
— Вы не помните это, Евгений Максимович?
Горяев только мимолетно глянул и все вспомнил — это была копия служебного письма за его подписью Ростовцеву о выделении по указанию Сараева райвоенкомату запасных частей и узлов для «Волги» за счет остатков от экспорта. Он подготовил письмо по просьбе Сараева, переданной ему Кичигиным, речь, помнится, шла об освобождении племянника Сараева от призыва в армию. Дело это давнее, призыв давно миновал, и все это забыто. Почему же вдруг Семеняк вытащил это из-под спуда?
— Конечно, помню. А в чем дело? — Горяев не смог скрыть настороженности.
— Я тут разбирался в прошлых делах, сдавал, что надо, в архив и напоролся на эту бумажку… — как-то заученно проговорил Семеняк. — И вот не знаю, в архив это можно сдавать?
— А почему нет?
— Это полагалось бы сдать в архив вместе с ответом товарища Ростовцева об исполнении или неисполнении… — уже не так уверенно говорил Семеняк и не сводил с начальника напряженно-внимательных глаз, чего Горяев не замечал, так как сам чувствовал себя не очень-то ладно.
— Насколько мне известно… — Горяев прищурился, сделал вид, будто напряженно вспоминает давнее, стершееся в памяти. — Да, да… все по этой бумажке давно сделано, и ее можно сдавать в архив.
— Тогда, может быть, вы, Евгений Максимович, напишете вот тут сбоку: «В архив» — и делу конец.
Горяев хотел было отказаться, но вовремя сообразил, что делать этого нельзя, и вынул из кармана ручку:
— Где надо писать? Тут? Пожалуйста. В архив… — Горяев подписался. — Пожалуйста, и, ради бога, успокойтесь…
— Да как же мне не беспокоиться, — взяв бумажку, сказал Семеняк. — Во-первых, за порядок в канцелярии отвечаю все-таки я, и в случае чего за шкирку возьмут меня. Во-вторых, Евгений Максимович… можно начистоту? Вы помните, эту бумажку готовил я… так я еще тогда подумал, зачем нам надо так, напрямую, делать что-то военкомату? Если услуга за услугу, то какая от него услуга? Чаще всего — нарушение священного закона о военной службе. Разве не так, Евгений Максимович? Любой так подумает. Говорю вам прямо, ибо помню, что подготовить эту бумажку указание вам было от Сараева. Помните, я еще тогда приходил к вам, спрашивал, почему Ростовцев должен выполнять просьбу диспетчерского отдела? А вы еще сказали мне, что просить — это право всех, мы еще посмеялись с вами над этим правом трудящихся…
Горяев слушал все это с похолодевшей душой — конечно же Семеняк с его дотошностью допер до того, что бумажка эта была противозаконной. Но как теперь увести Семеняка от этой темы, заставить его о ней забыть?
Ему помог сам Семеняк: сказав «в архив так в архив», он не стал ждать от Горяева никаких разъяснений и ушел. Горяев подумал, что впредь он не будет поручать ему готовить бумаги такого рода. Все надо делать самому.
Дверь в его кабинет приоткрылась, и Горяев увидел сараевского шофера.
— Можно?
— Прошу, прошу. Что у вас?
— Товарищ Сараев велел мне взять у вас ключ от вашей «Волги», чтобы я перегнал ее на одну спецавтобазу, там ее быстро и хорошо отремонтируют, он уже договорился…
— Как же это он все решил без меня? — удивился Горяев.
— Они вместе с Кичигиным решили, — улыбнулся шофер. — Кичигин увидел вашу побитую машину, показал из окна Сараеву, а у того приятель — директор спецавтобазы, они в момент и договорились. Так что давайте ключи, там уже ждут…
Горяев отдал ключи, а потом увидел в окно, как его машину погнали на базу.
А в общем все шло к лучшему: вот, свалился с души и этот камень — Горяев представить даже не мог, с какого конца подступать к ремонту машины.
Дверь распахнулась, и в кабинет энергично вошел Кичигин.
— Где ваш гениальный помощник? — спросил он, не здороваясь и опускаясь в кресло.
— А в чем дело? — сухо спросил Горяев.
— Я все ждал, что вы мне позвоните, — нахально глядя в глаза Горяеву, сказал Кичигин.
— Разве я обещал? — шутейно встревожился Горяев. — Или дело какое запамятовал?
— Евгений Максимович, не стройте из себя клоуна, — тихо сказал Кичигин, пружинно вскочил с кресла и подошел к дверям: — Можно запереть, чтоб никто не лез?
— Ключ с той стороны, — усмехнулся Горяев.
Кичигин махнул рукой и вернулся в кресло.
— Могу я просить вас, Евгений Максимович, сделать кое-что для нашего общего дела?
Горяев молчал.
— Ответьте, пожалуйста, подпирает время…
— Что именно? — через силу спросил Горяев и подумал о том, что завалить общее их дело он не имеет права.
— Сейчас к нашему министерству подъедет на такси один товарищ из Молдавии, он будет ждать у лицевой стороны памятника, для порядка спросите, кого он ждет, он скажет, что ждет меня, вы скажете, что я прислал вас вместо себя, и прибавите, что в отношении задних мостов к «ЗИЛам» все исправлено. Это надо сделать сейчас же, он, наверно, уже там.
Человек из Молдавии стоял перед памятником, разглядывая его.
— Вы, товарищ, кого ждете? — негромко спросил Горяев.