— Ганс? — крикнул кто-то из землянки, кашляя. — Ганс?
Но Ганс уже не мог говорить.
Сергей остался один и мысленно поклялся не выпустить из землянки ни одного гитлеровца, сделать все, чтобы его друзья, схватившие «языка», сумели без помех добраться до группы прикрытия. На это было нужно не менее трех минут.
Три минуты — и не меньше. Хотя бы ценой своей жизни!
Из землянки, громко ругаясь, вышел немец. Сергей пропустил его и изо всей силы ударил ножом в спину. Гитлеровец свалился у ног. В землянке с минуту было тихо, потом послышались встревоженные голоса. Двое или трое спрыгнули с нар. Разведчик пропустил через узкую дверь второго гитлеровца и насмерть поразил его. Успел разведчик нанести еще один удар, но рукоятка финки выскользнула из руки Сергея. Истошно закричав, немец с ножом в груди скрылся в глубине землянки.
Три минуты — и не меньше…
В землянке слышались крики. Автоматная очередь резанула по тонкой двери. Сергею казалось, что он уже целый час стоит за бревенчатой стеной, сжимая в руке автомат и гранату. Но нет, две минуты, идет третья… Пора кончать. Разведчик пинком распахнул дверь, отскочил, швырнул в клубы дыма гранату и исчез во мраке ночи.
Занимался рассвет, когда разведгруппа младшего лейтенанта Ефремова вернулась из ночного поиска. Пропуская мокрых, уставших бойцов, прислушиваясь к затихавшим выстрелам, Ефремов остановил Сергея:
— Подожди, давай покурим. Ты солдат, настоящий солдат. Оправдал мои надежды… Я очень беспокоился, Сергей, но мне хотелось знать, каким ты будешь перед лицом смерти.
Вошли в блиндаж. Посреди тесного помещения на грубой табуретке, сколоченной фронтовым плотником, сидел немец с заляпанным грязью лицом. Он дрожал, виновато улыбался, широко раскрытыми глазами смотрел на смеявшихся солдат. Пленный был в нижнем белье, измызганном, мокром. Одна штанина кальсон была завернута, другая, с черными грязными тесемками, свисала на босую ногу.
— Давно я мечтал посмотреть на такого красавца, — произнес Костромин. — Я по улице его поведу, чтоб народ посмотрел.
— Вот что, Костромин, — сказал командир взвода. — Пятнадцать минут срока. Принесите пленному гимнастерку, штаны какие-нибудь…
— Гимнастерку? — удивился Костромин. — Зачем?
— Одеть надо немца.
Нехотя повернулся Костромин и пошел выпрашивать у солдат одежду для пленного. А в блиндаже опять стало очень весело. Скульский вдруг заметил на боку у Сергея Матыжонка огромную дыру.
— Собаки рвали, или, когда полз, до живой шкуры протер?
— Все брюхо грязью вымазал!
— С таким вентилятором драпать легче!
— Немец укусил?
— Просчитался малость, — смущенно сказал Сергей, запахивая дыру. — Второпях и кусок своей кожи срезал… Не почувствовал в то время… Ничего, не обидят меня интенданты! И маскхалат и гимнастерку новую выдадут… А кожа зарастет. Хорошую затычку скатал я из маскхалата. Смотрите, какого черта выкурил!
В блиндаже стало тихо. Только сейчас все поняли разведчики. Посуровевший Скульский мгновенно снял с Сергея маскхалат, задрал срезанную гимнастерку и стал перевязывать товарищу окровавленный бок.
Пленный внимательно смотрел на происходящее.
— Понял, фриц, почему печка задымила? — строго произнес Скульский и заговорил с «языком» по-немецки.
Пленный согласно кивал головой, а когда Скульский опять весело рассмеялся, внимательно посмотрел на Сергея Матыжонка и о чем-то спросил.
— Фрид интересуется, что стало с его товарищами? — переводил Скульский. — Землянка офицерская… Там был командир батальона…
— Все они уже фашистскому богу молятся на том свете, — сказал Сергей.
Зашел в блиндаж Костромин, бросил к ногам пленного шинель, брюки, гимнастерку, солдатские ботинки, хмуро сказал:
— Одевайся!
Немец облачился в сухую одежду и быстро заговорил. Скульский переводил речь пленного. Немецкий офицер, обер-лейтенант, благодарил русского командира за человеческое отношение. Обер-лейтенант! Ефремов не мог скрыть радости, и ему захотелось тотчас выяснить очень важный вопрос, ради чего в эту ненастную ночь он со своими разведчиками дважды ходил на опасное дело.
— Это из вашей части? — показал Ефремов на фляжку, взятую разведчиками у фельдфебеля-великана.
— Да, — подтвердил пленный.
— Это не немецкие фляжки.
— Они принадлежали английской армии, которую мы победили в Африке. Это трофеи наших войск в пустыне.
— Где их получили?
— Во Франции.
— Вы недавно прибыли оттуда?
— Совсем недавно. Мы охраняли английский канал.
— Ла-Манш?
— Ла-Манш, — сказал пленный. — Потом поехали на Кавказ.
— Понятно. Отвести его в штаб, — приказал Ефремов.
После допроса обер-лейтенанта в блиндаж пришел политрук Павлов.
— Обер-лейтенант сказал, что их часть направлена на Восточный фронт с севера Франции. Шесть дивизий сняли немцы оттуда, оголили целые участки. «Языка» приказано доставить в штаб армии. Наверное, небезынтересными будут его показания и для наших союзников, которые обещают в ближайшее время открыть второй фронт.
— Что-то долго они его открывают, — хмуро заметил Костромин.
— Не беспокойтесь, ребята, откроют, — улыбнулся Ефремов. — Наверняка! Как только войдем в Германию, так и высадятся.
ВДВОЕМ В ТЫЛУ ВРАГА
Вскоре Сергея отправили в школу разведчиков. Он мечтал вернуться в свой взвод, переписывался с младшим лейтенантом Ефремовым. Но за несколько дней до окончания школы вызвали сержанта Матыжонка в штаб и сообщили, что приказом командования он переводится на новое место службы.
Словно большое горе свалилось на Сергея.
— Поедете в шестьдесят четвертую стрелковую, — сказал начальник школы. — Боевая, закаленная. Еще в прошлом году, в дни Смоленского сражения, на весь фронт прогремела ее слава.
До своей новой части Сергей добрался к вечеру последнего дня 1942 года. Штаб дивизии располагался более чем за сто километров от линии фронта. Сергей только успел сдать документы, как его вызвали к начальнику разведки дивизии капитану Березовскому.
Суетливый, чем-то очень занятый, капитан хмурился, перебирал бумаги на столе, что-то искал. Механически взяв пакет, который ему принесли, он вскрыл его и, не глядя на сержанта, углубился в чтение.
— Так, — произнес он. — Сержант Матыжонок… С отличием закончил школу разведчиков… Написали о вас неплохо. Интересно, как покажете себя в деле… Сколько вам лет?
— Девятнадцать.
— Маловато… Дела предстоят серьезные… Ну, ничего, посмотрим. Взвод Коровина расположился там> — капитан показал на один из жилых домов, видневшихся из окна. — Примите отделение, а там видно будет…
— Слушаюсь, товарищ капитан!
Солдат, который сопровождал Сергея, рассказал, что капитан Березовский приехал в дивизию недавно, а командира взвода разведки, лейтенанта Коровина, солдаты прозвали Тигром… Не успел Сергей спросить, почему так называют командира взвода, они уже подошли к крыльцу, на котором стоял высокий командир с орденом Красной Звезды на гимнастерке.
— Лейтенант Коровин, — представился командир. — Сержант Матыжонок?
— Так точно.
— Как раз к празднику прибыл. Ну, проходи.
В центре стола стояла небольшая пушистая елочка, отливающая нежной синевой хвои. На ней было несколько флажков, фонариков, комочков ваты. Солдаты украшали елочку, осторожно двигаясь вокруг деревца, неожиданно выросшего среди топчанов, скатанных шинелей, ящиков, накрытых брезентом, проводов и грязных портянок, висевших на веревке над плитой.
Лейтенант ни о чем не расспрашивал Сергея Матыжонка: наверное, начальник разведки дивизии рассказал о нем по телефону. Как только сержант снял шинель, Коровин приказал отделению Сухарева построиться. Он так и сказал «отделению Сухарева» — назвал фамилию командира, которого уже не было в живых, и, чуть запнувшись на слове, не стал поправляться. Солдаты неохотно оторвались от своего занятия и построились в проходе между топчанами. С любопытством смотрели они на своего нового командира.
. — Иван Кочетков! — представил лейтенант правофлангового солдата с добродушным круглым лицом.
— Кочетков — это я, — сказал солдат и сделал шаг вперед.
— Снайпер эфира, — указал на Кочеткова командир взвода. — Кислицын!
— Есть! — откликнулся солдат.
— Молодой, но подает надежды. Филюшкин!
Из строя вышел худощавый солдат, четко повернулся кругом, вытянул узкое лисье лицо и часто заморгал белесоватыми ресницами. На лицах стоявших в строю появились улыбки.
— Разведчик Эрнст Филюшкин, — сказал лейтенант. — Хорошо знает немецкий язык. Чеботарев!
— Есть! — поспешно откликнулся один из разведчиков.
— Хороший разведчик, меткий стрелок.
— Расписал лейтенант, — самодовольно улыбнулся солдат.
— Рогачев!
— Я!
— Рогачев недавно в нашем взводе, но уже геройски проявил себя. Правильно ведет наблюдение, умеет обобщать факты. Отличился недавно в боевом поиске. Становись в строй!
— Есть, — сказал Рогачев.
— Таковы пока ваши силы, сержант. С остальными сами познакомитесь. Разойдись!
На улице давно стемнело — наступила новогодняя ночь. За столом сидели солдаты и чокались железными кружками. Играла гармошка, пели и плясали разведчики. Сергей Матыжонок недолго принимал участие в общем веселье. Выпив немного разведенного спирта, сержант поговорил с солдатами и, сославшись на усталость, прилег на топчан. Дважды к нему с кружкой в руке подходил Филюшкин, требовал «опрокинуть еще одну».
У стола шумели. Сергей тщетно старался забыться. Не пьяные, хвастливые голоса мешали ему, в глазах стояли образы дорогих товарищей. К ним уже не вернешься, не придешь, хоть родной 863-й полк был не так уж далеко. Вспомнилось утро, когда он отъезжал в школу разведчиков. Ожидая машину, Сергей говорил Ефремову о близкой победе, о втором фронте, который, наверное, вот-вот откроют союзники, что всю жизнь разведчиком он быть не собирается и, наверное, бесполезной будет учеба.
— Много еще фронтовых дорог придется пройти нам с тобой, — сказал Ефремов. — Война будет трудной до самого конца. Потом поймешь, что правильно решило командование послать на учебу в это трудное время тысячи фронтовиков. А насчет будущего… Хочу, чтобы ты всегда был в передовой цепи. Наша партия идет вперед по неизведанному пути, и ей очень нужны разведчики.
Помахал на прощанье дорогой, суровый с виду человек, повернулся и зашагал к землянкам. Расстались…
Трудно будет без Ефремова на новом месте, в новой, непривычной обстановке… Откуда-то пришла мысль, что взвод лейтенанта Коровина не готов к выполнению боевых задач, но Сергей отогнал ее: не мог плохо думать о человеке, на груди которого блестел орден.
И все-таки на другой день Сергей решил сказать командиру взвода правду. В школе сержанту постоянно напоминали, что разведчик в любой обстановке должен чувствовать себя разведчиком. Знакомясь с бойцами, сержант вел поиск — очень важный и ответственный, результатом которого был вывод: во взводе, упоенном какими-то успехами в прошлом, не было дисциплины.
* * *
В пасмурный день пробирались по лесу два человека. Это были Сергей Матыжонок и Иван Кочетков. С каждым шагом все дальше отдалялись они от своей воинской части, от линии фронта.
Прошло уже более двух суток с тех пор, как разведгруппа перешла передний край обороны противника. В тыл врага вышло семеро, в живых осталось двое. Боевой приказ, который дали разведчикам, не был выполнен.
Безмолвие заснеженного леса окружало разведчиков. Идти было трудно. Ноги глубоко проваливались в подтаявший снег. Кончилось продовольствие. К вечеру разведчики подошли к хутору Выселки — конечной точке заданного маршрута. У большой сосны Кочетков остановился.
— Кажется, все, — сказал он, через силу улыбнувшись. — Не могу больше…
— Отдохни, Ваня, — предложил сержант. — А потом пойдем. Надо добраться до домов.
Идти вперед — в этом был единственный выход из создавшегося положения. Прислонился спиной к дереву и сразу же заснул Кочетков. Сергей Матыжонок лег на снег, закрыл глаза.
…Три дня назад их было семеро. Семеро бесстрашных, зорких, готовых на опасное дело — сержант тогда не сомневался в этом. Последний день на передовой, кажущиеся бесконечными часы наблюдений… И боевой приказ командования, коротко переданный лейтенантом Коровиным:
— По имеющимся сведениям, гитлеровцы готовятся к крупной перегруппировке своих сил. Командир дивизии приказал произвести разведку в тылу противника, выяснить намерения вражеского командования. Все данные будем передавать по радио. Слушайте маршрут и порядок движения…
За несколько часов до начала операции прибыл на передовую начальник дивизионной разведки капитан Березовский.
Еще было время рассказать о том, что начинало серьезно беспокоить сержанта.
…В первых числах января 1943 года дивизия заняла позицию на передовой. Взводу лейтенанта Коровина приказали готовиться к ответственным поискам. Ревностно исполнял службу молодой сержант, дни и ночи проводил на учебном поле, воспроизводившем передний край обороны противника. Показывал сержант, как перебираться через траншеи, обнаруживать минные поля, резать проволоку, незаметно подбираться к цели. И если разведчики действовали неуклюже, шумно, заставлял все повторять, переделывать. Не любил заниматься Эрнст Филюшкин, служивший раньше в морской пехоте. Как-то на замечание, что он не умеет ползать, Филюшкин самоуверенно заявил, что «прополз от Таллина до Ржевских лесов и предпочитает теперь сражаться в полный рост». Изредка бывал на учебном поле лейтенант Коровин, смотрел, как занимались разведчики, и снисходительно хлопал по плечу потного, злого Филюшкина.
— Что, братишка, досталось? — и, повернувшись к сержанту, хмурился: — Хватит. Пожалей людей.
А когда Сергей начинал доказывать, что некоторые, даже бывалые разведчики действуют нечетко, заявлял:
— После курсов всегда так кажется. Моим орлам не впервые ходить на дела.
В последних боях перед Новым годом отличились разведчики взвода лейтенанта Коровина. В поиске, в котором участвовали Рогачев, Филюшкин и Кочетков, были захвачены два немца — лейтенант и солдат войск связи. При них оказались секретные документы. Возглавлявший поиск лейтенант Коровин назвал его в своем боевом отчете героическим. Начальник дивизионной разведки благодарил лейтенанта за умелое руководство операцией, сказал, что «языки» выдали важные сведения. Все разведчики, ходившие в поиск, были награждены медалями «За отвагу».
Но однажды на занятиях стал расспрашивать сержант о подробностях удачного поиска: хотелось, чтобы молодые солдаты перенимали опыт бывалых разведчиков. Запнулся Рогачев, стал рассказывать о поиске совсем не так, как доносил командованию лейтенант Коровин.
— В общем как было, так и было, — смутился Рогачев.
Заметил сержант: беспокойно озирался, подмигивал отвечающему Филюшкин. А когда покрасневший Рогачев присел на лавку, Филюшкин вдруг встал и начал говорить за него. Почувствовал Сергей: что-то неладное произошло в ходе «лихого поиска». Он стал задавать уточняющие вопросы, чем смутил и Филюшкина.
— А лейтенант рассказывал мне не так, — сказал сержант. — Вы что-то путаете.
Однажды доложил сержант командиру взвода, что от некоторых разведчиков разит самогоном. Лейтенант усмехнулся: «Это во время отдыха не страшно». Сообщил, что некоторые разведчики отлынивают от учебных занятий, — Коровин равнодушно сказал: «Примите меры». А потом произошло более серьезное: разведчика Чеботарева, которому было приказано наблюдать за позициями противника, сержант застал спящим в кустах. Доложил он об этом чрезвычайном происшествии лейтенанту. «Не делайте из мухи слона», — резко сказал Коровин.
Хотелось сообщить начальнику разведки дивизии и о странных словах, которые бросил при нем лейтенант, когда узнал о предстоящей разведке в тылу врага.
— Посмотрим, как будут действовать некоторые образованные разведчики.
Но перед лицом ответственного боевого приказа, обязывающего всех слиться воедино, перед выходом в тыл врага, где борются человек и смерть, все это’ показалось несущественным, мелким. А на исходной позиции, в полузасыпанной траншее, уже перед броском, вглядываясь во мрак ночи, слабо освещаемой серпом народившейся луны, очень пожалел сержант, что не поговорил с капитаном Березовским. Послышались булькающие звуки.