Между тем, Генри в туалете думал именно гадости. Да он скорее лопнет, чем поедет в Штаты к дяде Уолли и тете Джоан! Скажите пожалуйста, благодетели! Тетя Джоан как-то прислала ему в подарок шорты — бермуды в шотландскую клетку — так он не стал их надевать даже ради фотографии, которую Ева хотела приложить к благодарственному письму. М-да. Придется придумать какую-то отмазку.
— Что ты там делаешь? — требовательно спросила Ева из-за двери минут десять спустя.
— Ну что по-твоему? Догадайся.
— Тогда потом не забудь открыть окно. Гости же.
Уилт открыл окно и вышел из уборной. Он уже принял решение.
— Штаты — это, конечно, заманчиво, — сказал он, споласкивая руки на кухне и вытирая их о тряпочку, специально разложенную для сушки латука. Ева подозрительно посмотрела на мужа. Когда Генри называет предложение заманчивым, обычно это означает, что он не намерен его принимать. Но придется — уж об этом она позаботится.
— Жаль только, что я не смогу поехать, — продолжил Уилт, заглядывая в холодильник.
Ева, которая только что завернула латук в чистую тряпочку, застыла на месте.
— Что значит «не смогу»?
— У меня же канадский курс. Ну, знаешь, по британским традициям и культуре, как в прошлом году.
— Ты ведь говорил, что не хочешь его брать. После всего геморроя, который был в тот раз.
— Говорил, — признал Уилт и сунул в рот кусочек «Ривиты» с гуммусом. — Но у Свинбурна жена в больнице, и ему не на кого оставить детей. Пришлось его заменить. Я не мог отказаться.
— Мог, если бы захотел. — Ева высунулась за порог кухни и, давая выход гневу, яростно затрясла салатом. — Это все отговорки. Просто ты боишься летать. Вспомни, что с тобой было, когда мы ездили в Марбеллу.
— Ничего я не боюсь! Я тогда занервничал из-за футбольных фанатов, когда они стали драться. Страх здесь ни при чем. Я согласился поработать за Свинбурна, вот и все. Между прочим, деньги нам отнюдь не помешают, вы же наверняка все потратите.
— Ты никогда ничего не слушаешь! Дядя Уолли оплачивает поездку и все расходы и…
Но по-настоящему разругаться не удалось, потому что раздался звонок, и на пороге появилась Сара Бэвис с рулоном плакатов. За ней стоял молодой человек с картонной коробкой. Уилт выскочил в заднюю дверь. Он поужинает в индийском ресторане.
Глава 3
Наутро Уилт встал рано и на велосипеде поехал в Техноколледж. Нужно было поскорее найти Свинбурна и уговорить его поменяться занятиями.
— Канадский курс отменили. Я думал, ты знаешь, — сказал Свинбурн, когда Уилт в обеденный перерыв наконец отыскал его в столовой. — По мне, так и черт с ним. Хотя денежки, конечно, не помешали бы.
— Отменили? С чего вдруг?
— Из-за секса. Потому что в прошлом году Роджер Мэннерс трахался с бабой из Ванкувера.
— А от него ждали чего-то другого? Это ж его единственное занятие. Несчастный осел помешан на сексе.
— В этот раз с бабой не повезло, — пояснил Свинбурн. — Залетела, и на редкость некстати — ее муж давным-давно сделал себе вазектомию. Так что беременность супруги оказалась для него весьма неприятным сюрпризом. Настолько неприятным, что он не поленился прилететь из Ванкувера и выследить Роджера-нехороджера. А потом пришел к нашему ректору с преприятнейшим известием.
— Каким?
— Что он подает на развод в суд, а Роджер — ответчик. И во-вторых, что в Канаде ему принадлежат телевизионная станция и несколько газет и он приложит все усилия, дабы ославить наш дорогой Техноколледж и в особенности курс по британской культуре и традициям, в которые, оказывается, входит адюльтер. Курсу, естественно, настал каюк. Странно, что ты не знал.
Уилт побежал к Питеру Брейнтри.
— Я должен срочно что-то придумать! Разрази меня гром, если я поеду в Уилму.
— А по мне, это очень заманчиво. На халяву-то. И вообще, американцы очень гостеприимны. По крайней мере, так мне всегда казалось.
Уилт содрогнулся.
— Одно дело гостеприимство, а совсем другое — дядя Уолли с тетей Джоан. Последний раз, когда они приезжали, нам пришлось с ними ужинать, в Лондоне, у них в отеле. Понятное дело, большущем, модерновом и охренительно дорогом. Ужин подавали в номер — разумеется, люкс. Это был сущий ад. Сначала мы пили, по словам Уолли, «настоящий» сухой мартини — черт знает, что за дрянь, но по-моему, жидкий динамит. Так что уже к лобстерам я порядком назюзился. Потом принесли нечеловечески огромные стейки. Вина не дали. Дядя Уолли считает, что вино — для пидарасов, поэтому мы глушили солодовый виски с колой. Вдумайся: солодовый виски с колой! Застрелиться и не жить! К тому же тетушка Джоан весь вечер разорялась насчет того, как прекрасно, что у нас четверняшки, и как будет мило, если мы все приедем к ним в Уилму. Мило? Скорее убийственно! И я не поеду.
— Ева этому не обрадуется, — сказал Брейнтри.
— Очень может быть. Но надо исхитриться повернуть все так, чтобы то, что я не еду, выглядело настоящим счастьем. Итак. Посмотрим на дело с психологической точки зрения. Вопрос: почему Ева вне себя от радости? Ответ: совсем не потому, что ей предстоит впервые ступить на Землю Свободы. Отнюдь. Ева вынашивает коварный план: подлизаться к дяде, черт бы его побрал совсем, Уолли и тете Джоан. Чтобы те, бездетные, а следовательно, не имеющие наследников, после того, как надумают соскочить с женьшеневой диеты и переехать в «библейский пояс» на небесах, оставили свое необъятное состояние нашим дорогим дочечкам.
— Ты и правда думаешь… — начал Брейнтри, но Уилт поднял руку:
— Ш-ш-ш! Пытаюсь. Если намерения Евы действительно таковы, то что же может помешать их осуществлению? Я хоть и любящий отец, но, если честно, считаю, что два месяца в обществе наших малышек — непростое испытание. К концу срока даже тетя Джоан, которая полна сантиментов и вечно пускает слюни насчет того, как все вокруг мило, будет умирать от желания от них избавиться. А уж Уолли по поводу их отъезда устроит такой грандиозный праздник, какого в Уилме не видали со дня основания. Единственная неприятность — что мне придется участвовать в этом кошмаре. И что в отвратительном поведении девиц тоже, естественно, буду виноват я. Нет, надо нанести упреждающий удар… Все, пошел медитировать.
Он медитировал целый час, пока вел курс по гендерному самоутверждению для дам элегантного возраста, которые прекрасно умели утверждаться и без постороннего вмешательства. Чем и занимались, причем так успешно, что Уилту оставалось только кивать да помалкивать. Он запустил процесс, а потом сидел сзади и соглашался со всем, что бы ни говорили ученицы. Этой хитрости он научился, общаясь с Евой. Та очень любила объяснять, насколько он несостоятелен как муж, отец и сексуальный партнер. Уилт давно не оспаривал данные постулаты, а лишь молча слушал и терпеливо ждал, пока схлынет цунами недовольства. Трюк срабатывал и с дамами элегантного возраста, но их сначала нужно было как-то завести. На сей раз катализатором послужило замечание, что понятие «мужская менопауза» абсурдно, поскольку у мужчин не бывает менструаций. Слушательниц охватило страшное возмущение; на то, чтобы его выплеснуть, ушло все занятие. А Уилт сидел и размышлял, почему люди так называемых твердых убеждений столь легко поддаются на провокации и почему, войдя в раж, утрачивают способность что-либо воспринимать. Помнится, с газопроводчиками и типографскими работниками было то же самое. Стоило, например, сказать, что ты против смертной казни или что гомосексуализм — свойство, вероятнее всего, врожденное, как разражалась настоящая буря. Хорошо, а каковы предубеждения Уолли Иммельмана? Уилт подумал и вспомнил: социализм! Особенно люто Уолли ненавидел профсоюзы — в его сознании они олицетворяли коммунизм, поклонение дьяволу и Ось Зла. А уж узнав, что Уилт — член профсоюза и голосовал за лейбористов, дядя Уолли вообще чуть коньки не отбросил. Тут Уилт осознал: решение найдено.
Как только занятие кончилось и дамы элегантного возраста отправились самоутверждаться по другим местам, Уилт пошел в библиотеку и взял целых шесть книг. Вернувшись домой, он положил их на кухонный стол.
— Что это ты приволок? — недовольно спросила Ева, покосившись на названия.
— В следующем семестре я должен буду читать курс по марксистской идеологии и теории революции в странах Третьего мира. Не спрашивай зачем, но должен. А поскольку я ни черта в этом не смыслю и ничего не знаю даже про страны Второго мира, не говоря уже о Третьем, то придется немного подучиться. Эти книжки я возьму с собой в Уилму.
Ева воззрилась на толстый фолиант «Борьба Фиделя Кастро с американским империализмом».
— Это? В Уилму? Ты спятил? — в ужасе выдохнула она. — Уолли тебя убьет. Ты же знаешь, как он относится к Кастро.
— Мягко говоря, не уважает…
— Генри Уилт, тебе прекрасно известно… известно… что он участвовал в этой… как ее… ну, попытке вторжения на Кубу… как она там называлась?
— Залив Свиней, — подсказал Уилт и хотел прибавить, что, учитывая внешний вид дяди Уолли, название на редкость удачное, но Ева уже читала дальше:
— «Каддафи, освободитель Ливии». Глазам не верю!
— Я, в общем, тоже, — согласился Уилт. — Но ты же знаешь нашего Мэйфилда. Вечно изобретает что-то немыслимое, а нам приходится…
— Плевать мне, что вам приходится, — гневно зашипела Ева. — В Уилму ты с этой пакостью не поедешь.
— Думаешь, мне самому хочется? — несколько двусмысленно отозвался Уилт и взял в руки следующее произведение: — Это про атомную бомбу, которую президент Кеннеди хотел сбросить на Кубу. Вообще-то, довольно интересно. — В принципе, этого было достаточно, но Уилт все же продолжил: — Конечно, если ты не боишься, что я потеряю работу, я могу оставить их дома. В этом году уже уволили пятерых старших преподавателей, а я на очереди, я знаю. Но учти: пособия, которое мне дадут, на монастырь не хватит. А мы должны думать об образовании девочек, об их будущем, и я не понимаю, почему из-за того, что дядя Уолли не любит марксизм, я должен рисковать своей карьерой.
— В таком случае, ты не поедешь, — объявила полностью побежденная Ева. — Я скажу, что тебе приходится преподавать во время каникул, чтобы мы могли платить за школу. — Она осеклась, неожиданно что-то вспомнив. — А как же курс для канадцев? Вчера ты говорил, что не поедешь, потому что должен заменить Свинбурна.
— По счастью, канадцев отменили, — поспешил объяснить Уилт. — Из-за недобора.
Глава 4
На следующий день, пока Ева гоняла по Ипфорду, разыскивая для дочек подходящую одежду, Уилт занимался собственными приготовлениями. Он уже придумал, что будет делать: пойдет в поход. Он купил в магазине военно-морских сил подержанную непромокаемую подстилку для защиты от дождя, рюкзак заслуженно-потертого вида, флягу — и долго рассматривал шорты цвета хаки до колен, но потом решил не выставлять свои дурацкие ноги на обозрение общественности. И вообще, глупо разгуливать по Западному графству этаким престарелым бойскаутом. В итоге он остановил выбор на синих джинсах и толстых носках, подходящих к туристическим ботинкам, которые Ева купила для поездки в Озерный край. Впрочем, насчет ботинок Уилт сомневался — они специальные, горные, а к горам он и близко подходить не собирается. Скалолазанье, конечно, — занятие прелестное, но определенно на любителя; путешествовать хотелось бы не спеша, не напрягаясь. Желательно вдоль какого-нибудь канала. Их ведь прокладывают в низинах, а при малейшем намеке на возвышенность ставят шлюзы — весьма разумное и удобное изобретение. Правда, там, куда он решил отправиться, каналов вроде бы нет. Но ничего, найдутся реки. Они уж точно не ищут трудных путей, а по берегам обязательно есть тропинки… Или можно идти по полям — разумеется, если там нет быков. Про быков Уилт знал мало — только то, что они чрезвычайно опасны.
Надо учесть и другие непредвиденные обстоятельства — например, что делать, если не удастся найти ночлег. Уилт купил спальный мешок. Потом отвез приобретения домой, спрятал в кабинете, в шкафу, и запер на замок, чтобы Ева, как всегда неожиданно вломившись за какими-нибудь ключами от машины — а это она исполняет с завидной регулярностью — не догадалась о его истинных намерениях.
Но Еве и своих забот хватало. Например, Саманта не желала ехать в Америку, потому что двоюродная сестра ее подружки была в Майами, и там на улице, прямо у нее на глазах, застрелили человека.
— У них у всех пистолеты, и убийства на каждом шагу. Это очень безжалостное и жестокое общество, — сказала Саманта Еве.
— Уверяю тебя, в Уилме все по-другому. А дядя Уолли — весьма влиятельный человек, никто не осмелится ему досаждать, — ответила Ева.
Саманту это не убедило.
— Папа говорит, что дядя Уолли — бомбовоз и старый педик, который уверен, что Америка правит миром…
— Папа говорит глупости. И не вздумай употреблять такие слова в Уилме…
— Какие «такие»? Бомбовоз? Папа говорит, это очень подходящее слово. Американцы бросают бомбы на Афганистан с высоты тридцать тысяч футов и убивают невинных женщин и детей.
— А по настоящим целям не попадают, — вставила Эммелина.
— Вы прекрасно понимаете, о каких словах речь, — сердито оборвала Ева, не давая четверняшкам окончательно разойтись. Вот нахалки, хотели, чтобы она сама сказала «педик». Дудки!
Джозефина подлила масла в огонь:
— Но ведь педик — это всего-навсего мужчина, который занимается анальным сексом, потому что…
— Тихо! Чтобы я больше от вас таких слов не слышала, особенно в присутствии… кого бы то ни было. Какая гадость!
— Почему? Я не понимаю. Законом это не запрещается, а геи ведь не могут…
Но Ева уже не слушала. На нее свалилась новая напасть.
Эммелина принесла вниз ручную крысу — красивое животное с длинной серебристой шерстью, купленное в зоомагазине, — и стала спрашивать, можно ли взять Фредди в Уилму, чтобы показать тетечке Джоан.
— Нет, нельзя, — отрезала Ева. — Абсолютно исключено. Ты же знаешь, тетя боится крыс и мышей.
— Но Фредди такой хороший! Она его увидит и сразу перестанет бояться.
В этом Ева сильно сомневалась. Эммелина приучила питомца сидеть у себя под свитером, и иногда крыса начинала двигаться. Если это случалось при гостях, те неизменно вопили от ужаса. А миссис Плэнтон при виде третьей грудки, внезапно выросшей и поползшей по телу Эммелины, даже упала в обморок.
— В любом случае, ввоз животных в Америку запрещен, и вывоз тоже — из-за бешенства. В общем, он не поедет, и точка.
Эммелина унесла Фредди к себе и стала думать, кому из подруг его поручить.
Словом, вечер у Евы выдался трудный, и к моменту возвращения с работы крайне довольного собой Уилта она была не в лучшем настроении. Да и подобное выражение лица мужа сразу наводило на подозрения.
— Опять пиво пил, — превентивно обвинила Ева. Пусть знает, что ее не проведешь.
— Во имя торжества справедливости сообщаю: за весь день даже не притронулся. Эксцессы бурной молодости остались далеко в прошлом.
— Хорошо бы там же остались все твои дрянные словечки! Чему ты учишь детей, ругаются как… как… как… ну, в общем, ругаются.
— Как матросня, — подсказал Уилт.
— Матросня? Какая еще матросня? Если это новое ругательство, то я…
— Это идиома. Ругаться как матрос означает…
— Даже слышать не хочу! Мало мне разглагольствований Джозефины про педиков и анальный секс! Нет, он приходит домой и подстрекает…
— Я их вовсе не подстрекаю говорить о педиках. Зачем, когда из своего монастыря они притаскивают выражения и похуже. Впрочем, не хочу с тобой спорить. Лучше пойду полежу в ванне, подумаю о возвышенном, а потом поужинаю и посмотрю телевизор.
Уилт поскорей зашагал наверх, чтобы Ева не успела сказать: «знаю я, о чем таком возвышенном ты думаешь в своей ванне». В любом случае, ванная оказалась занята Эммелиной. Уилт вернулся в гостиную, сел и принялся листать книгу по теории революции, поражаясь: неужто кто-то в здравом уме и твердой памяти может считать революцию благом? Когда Эммелина вышла, принимать ванну было поздно, поэтому Уилт только наскоро умылся и спустился к ужину. За столом Ева билась с дочерьми, уговаривая взять в Америку вещи, купленные в расчете на вкус тети Джоан.