— Смотри, смотри, — округлила глаза Надя. — Это артистка, да?
И пихнула Лену. Та оглянулась, посмотрела на красавицу в платье с маками, отрицательно качнула головой:
— Нет, наверняка жена капитана. Вон того, крепкого, с седыми висками. Видишь, он ее обнимает.
— Ну, и что? Это муж ее, да? А она Серова? Сама Серова!
— Да никакая это не Серова, нашла, тоже! Пошли в купе, что смотреть…
— Не Серова… — разочарованно протянула Надя, но все ж не пошевелилась и взгляда от троицы не отвела. Пришлось Лене брать подругу за руку и вести в купе.
— Уф, как здорово! — продолжила восхищаться Надя уже и там. Оглядела помещение, потрогала занавесочки, пощупала столик, попрыгала на сиденье. — Поверить не могу!
Лена снисходительно улыбнулась.
Ее брат Игорь относился к очень привилегированной особе, хоть и имел всего лишь звание капитана, и служил на каком-то непримечательном объекте — то ли коммутаторной станции, то ли телеграфе. Он не говорил, она не уточняла, потому что точно знала — ее брат не тот, за кого себя выдает. И телеграфа того не найти, и лычки капитана — прикрытие. А иначе не уезжал бы Игорь в командировки на месяц, а то и год, и как раз в самые тревожные для мира дни, то во время боев в Испании, то Финской войны. И не появлялись бы в их доме люди с обветренными лицами и острыми взглядами, немногословные и подтянутые. И не исчезали так же внезапно, как появлялись, не оставляя после себя даже запаха папиросного дыма. Не был бы Игорь в курсе политических событий мира, не привозил из "обычных, производственных" командировок приметные вещицы: пилотку с кисточкой, толстые вязанные варежки с удивительным искусным орнаментом. Не возил семью в СВ на отдых, не отоваривал под праздники деликатесами, не дарил младшей сестренке на день рождения шикарные платья. Наконец, не смог бы найти ее отца. Настоящего.
Сколько себя помнила Лена, она всегда считала, что родная сестра Игорю и Наде, лишь подрастая, сообразила, что Надежда — жена Игоря, но как привыкла сестренкой называть, так и продолжала. А в прошлом году заподозрила, что и Игорю не сестра. Не похожи они: он темненький, она светленькая, он остроносый, у нее горбинка на носу, он кареглазый — она синеглазая. Он высокий, стройный, она невысокая и не очень стройная, неуклюжая какая-то.
Летом того же года, в Адлере, где они отдыхали, она и решилась задать вопрос брату:
— Почему мы не похожи?
Игорь внимательно посмотрел на нее, пропустил песок сквозь пальцы и тихо спросил:
— Сама как думаешь?
— Мы не родные?
Мужчина отряхнул ладони и нехотя кивнул:
— Мы нашли тебя в одной деревне. На постой попросились и случайно увидели тебя. Под столом сидела, крепко обнимая ножку. Маленькая, грязная, худая. Хозяйка сетовала, мол, мать твоя проездом у них была, недужная, остановилась так же на ночь да померла. А ты малая совсем, не говоришь еще. Куда девать? Документов никаких у женщины не было, даже как звать не спросили. От имущества только сумка да пальто осталось. Куда, к кому, зачем ехала, где твоя родня — неизвестно. А у хозяйки своих семеро и лишний рот не нужен.
Игорь свесил голову, хмуро поглядывая перед собой, потер шею:
— Паршивая баба… Оказалось, что ты у нее вторую неделю жила, и все под столом, чтоб не мешалась. Голодная была, доходная: кожа, кости и глаза. Испуганная. Надя тебя еле из-под стола выцарапала. На руки взяла и все — посмотрели друг на друга и поняли — наша ты, не оставим. Взяли. Так случилось, детей у нас нет и не будет, чужого ребенка присваивать, когда возможно у него кто-то из родни есть, тоже вроде не по-человечьи. Вот и решили — станешь нашей сестрой.
Лена с замиранием слушала брата и вдруг обняла его шею крепко, испугавшись, что он своими словами отодвигает ее, почти зачеркивает, выгоняя в неизвестность, к незнакомым и непонятным чужим родственникам:
— Вы мои родные!
— Да ты что, Леночка? Что подумала? — улыбнулся он, обнял в ответ. — Эх, маковка, не то у тебя в голове, ой, не то. Сестра ты нам была, есть и будешь. Самая родная и самая близкая. Но и кровь родную знать надо. Времена тогда лихие были, люди мерли как мухи. Сирот, беспризорников было — дивизии. И каждый бы за родню, пусть самую дальнюю, самую паршивую, руку бы отдал. Ты подумай: мать твоя умерла, а отец? А вот представь — жив. А может братья, сестры есть. Откажешься?
Лена задумалась:
— Нет. Ты прав, корни свои знать надо, но…
— Боишься? — с пониманием посмотрел на нее брат.
— Есть такое, — призналась.
— Однако известие, что мы не единокровные, тебя не испугало.
— Я догадывалась. Я же не слепая и не маленькая, Игорь: вижу, понимаю, складываю.
— Да? — он широко улыбнулся, с хитринкой поглядывая на девушку. — Что еще сложила?
— Неважно, — прикрыла ресницами лукавый блеск глаз. — Болтун — находка для шпиона, потому придержу свои знания при себе, а язык за зубами.
— Мудро, — уже совсем иначе посмотрел на нее мужчина. — А ты и правда стала взрослой. Так держать, — пожал ей руку.
— Можно еще вопрос?
— Валяй.
— Ты нашел кого-нибудь из моих? Ты сказал: отец, братья, сестра.
— Предположение, не больше. Но кое-что намечается. Если все сойдется — я тебе скажу, скрывать не стану. Ты ведь уже большая, — засмеялся, но взгляд карих глаз был серьезен и чуть пытлив.
— Достаточно большая, чтобы понимать — главное не кто тебя родил, а кто воспитал. Я люблю вас и буду любить. И спасибо, что не ушел от ответа, а честно все рассказал.
— Не за что, — загрустил мужчина. — Будет мне нагоняй от Наденьки. Мы с ней говорили, что надо бы тебе знать о твоих корнях, но она считает, что еще рано, травмировать тебя боится.
— Я сильная.
— Не сомневаюсь.
— Я сама скажу ей, что все знаю, и успокою.
Игорь неопределенно пожал плечами.
С того дня прошло больше полугода, почти ничем не примечательного в своих делах и заботах. Надя повздыхала, понаблюдала за Леной и успокоилась. И никто больше не возвращался к теме родства. А в начале сорок первого года Игорь вернулся из очередной командировки и положил на стол перед Леной вырезку из газеты.
— Это твой отец, — сказал тихо. И отошел, сел на диван, чтобы не мешать девушке, но и, не желая оставлять ее одну в такую минуту.
Лена с трепетом, которого не ожидала от себя, развернула листок и увидела фотографию мужчины в белом халате. "Ян Артурович Банга, ведущий хирург Брестской клиники, является примером для своих коллег", — стояла подпись мелким шрифтом под снимком.
Ян. Артурович. Банга.
Отчего-то тогда у нее возник лишь один вопрос:
— Он эстонец?
— Латыш. В клинике всего полгода, поднял ее фактически из руин, специалист самой высокой категории, коммунист, отзывы сослуживцев самые положительные. Тебе есть чем гордиться.
— Он мой отец, — напомнила Лена, намекая, что иных достоинств ему можно и не иметь. И тут же поняла, что сразу приняла мужчину на весьма посредственном снимке. Приняла как отца, как человека. Как факт неоспоримый.
Почему?
Неужели так хотела увидеть, узнать отца? Родного человека, свою кровь?
Но, оказывается, скрывала это даже от себя.
— Не думала, что найдется, — прошептала, сообразив, отчего отталкивала свое желание. И призналась брату. — Я, наверное, не очень хороший человек и отвратительная комсомолка — надо мной довлеют страхи.
— Не бери в голову, — отмахнулся Игорь. — Нормальное состояние для девушки пятнадцати лет.
— Я должна быть сильной и смелой.
— Будешь. Подрасти сначала. Кстати, как на счет проверки на смелость летом?
— Не поняла?
— Лена, я знаю, как вы проверяете свою волю, стойкость и так далее, — улыбнулся мужчина, но взгляд был холодным и немного укоризненным. — Хлопаетесь на асфальт на колени с разбегу, держите уголек на вытянутой ладони. Кто испугался или заревел — трус, и ему не место в комсомоле. Я предлагаю другой вариант проверки — ты поедешь к отцу. Одна, без всяких предварительных звонков, переговоров, встреч. Сама поедешь. Сама его найдешь, сама решишь разговаривать или нет, открываться или оставаться в тени. И ни слова никому не скажешь о нем или о поездке до июня. Это испытание посерьезней.
— Я согласна, — заверила Лена.
И выполнила свое обещание. А Игорь свое.
Как только отзвенел последний звонок с последнего урока и в школьной жизни Елены наступил перерыв до осени, он сам сообщил Надежде, что собирается взять билет для Лены до Бреста. Впервые за все время, что девушка помнит себя, Надя возмутилась на Игоря и категорически воспротивилась его решению. Спасла положение Вильман, прилетев к ним с известием, что тетя Зосима приглашает ее погостить в Брест, да вот беда, мама одну не отпускает. Вот если бы с ней отпустили Скрябину…
Игорь довольно улыбнулся и заверил, что они едут. Билеты он берет на себя.
Наде осталось лишь смириться и помочь девушке собрать вещи.
И вот они в поезде, и вот Надя Вильман прыгает от радости как козочка, а Лена… Ее сердце колотиться в такт вагонным колесам. На душе и страх и радость, и тревога, и восторг, и грусть, и сожаление, и ожидание. Весь сонм чувств, что мучили её пять месяцев, не давали ей спать. И сейчас не отпускают.
— Ты, чего, Лен? — озадачилась Надя. — Переживаешь, да?
— Нет, — поспешила отнекаться та и даже изобразила беспечную улыбку. — Все хорошо. Интересно, кто с нами едет?
— А представь — никого, — округлила глаза подруга. — Целое купе наше! Делай, что хочешь! Чур, я сплю на верхней полке!
— Сегодня. А завтра я.
— Справедливо. Ночь ты, ночь я, идет?
Николай и Александр курили в тамбуре, поглядывая на мелькающие дома и деревья за окном.
— Влетит тебе когда-нибудь за твои шуры-муры. Пропесочат на комсомольском собрании.
— А я светлый облик офицера не пачкаю. Ну, нравятся мне женщины, что ж теперь? — засмеялся Александр.
— Женись.
— Как Валентин? Так я Груни не встретил. Вот как только, так сразу.
— Валька нас не ждет, — протянул Санин, письмо Валькино вспомнив. Больно оно на шифровку было похоже, с подтекстом. Взять хоть: "выдали нам всем ордер в Могилевку". Это как? Неужели медальоны смертников выдали? А это: "Петька из Белостока вернулся, говорит, в Доме офицеров с ребятами из Люфтваффе за жизнь говорили. И выходило, как всегда: у них хорошо, у нас ни черта".
Действительно, чертовщина, какая-то.
— Не-а, — засмеялся Дроздов. — Представляю, как вытянется его лицо, когда мы на КПП нарисуемся! Шаферы!
— Нашел, когда жениться. Как его из летнего лагеря отпустили?
— "Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь", — беззаботно пропел Сашка.
— Как бы за любовь еще кто не нагрянул. Слышал, что Крыжановский говорил? На границе неспокойно.
— Давно, — посерьезнел Александр. — Как немцы Польшу взяли. Воздушное пространство постоянно нарушают. А стрелять нельзя.
— Ну, да, шмальни — им на руку, такая катавасия начнется, мама не горюй.
— У нас пакт.
— А у них?
Мужчины переглянулись и почти синхронно выбросили окурки.
— Ладно, давай хоть на время отпуска обо всех этих делах забудем, — и обнял друга за плечо. — Эх, приедем, оторвемся! Искупаемся, с Валькой посидим, с ребятами потолкуем, выпьем, с Грушиными подружками познакомимся.
— Нет, тебе точно жениться надо, — качнул головой Николай, и с улыбкой подтолкнул друга к дверям в вагон. — Пошли свое место дислокации искать. Номер купе хоть помнишь?
— Двадцать четвертое. Верхнее и нижнее место. Я наверху!
— Не мечтай.
— Точно говорю!
— Завтра.
— Завтра — ты. Я сегодня.
— Знаю я твое «завтра». Оно на всю поездку растянется.
— Ну-у, это как придется, — засмеялся мужчина и чуть не был сбит бегущим от матери постреленком в шортиках на лямке. — Эть! Тихо, стоять! — притормозил его мужчина, мягко перехватив за руку. Подлетевшая мать тут же забрала сына, виновато улыбнувшись офицерам:
— Извините.
— Ничего.
— Пуф! — выдал мальчик, прицелившись из деревянного нагана. Дроздов закатил глаза, изобразив раненного, Санин хмыкнул и толкнул актера дальше по проходу:
— Поездка обещает быть томной.
— Точно. Полный вагон детворы, — разочарованно протянул Дрозд.
В проходе у окна стояла мама с девочкой лет десяти и что-то рассказывала ей. Та сосредоточенно слушала, кивала, и ее жидкие косички «баранки» вздрагивали в такт вагонному перестуку.
В одном купе бабушка качала на колене девочку лет пяти, в другом строгая дама выговаривала мальчику лет двенадцати, что насупленно сидел за столиком и водил пальцем по поверхности, в третьем уже вели бой в солдатики, сидя на нижней полке, близняшки лет семи.
— Дети и жены офицеров. СВ, между прочим.
— Да уж, — вздохнул разочарованно Дрозд. — Может, мы вагон перепутали?
— Мечтай.
— Да-а-а, вот так всегда: хотел попасть в «цветник», а приперся в ясли.
— Переживешь.
— Если будешь развлекать.
— Я развлеку, мало не покажется.
— Позже в вагон-ресторан сходим, может, с кем постарше познакомимся.
— Постарше мальчика с наганом?
— Не хохми, я серьезно. Пять дней ехать — я умру от скуки. О! Двадцать четвертое, — указал на закрытую дверь купе. — Коля, ты как думаешь, кто у нас попутчики?
— Дети, — не задумываясь ответил тот и открыл дверь. На него удивленно уставились синие глаза, и мужчина подумал, что что-то перепутал — поспешно захлопнул дверь. Посмотрел на цифры — двадцать четыре.
— Что? Мама с младенцем, да? — полюбопытствовал друг. Мужчина головой мотнул и, тяжело вздохнув, вновь открыл дверь. Саня тут же заглянул внутрь через его плечо и широко заулыбался:
— Здравствуйте! — отодвинул замершего в проходе друга. — Значит, попутчики, вместе едем? Прекрасно. Разрешите представиться! Лейтенант Дроздов. Александр, можно просто Саша.
— Надежда, — чуть смущенно и в то же время кокетливо поглядывая на офицера, протянула Вильман.
— Какое имя! — восхитился мужчина. — Как путеводная звезда: надежда, вера и любовь… А вас, наверное, зовут Вера? — с улыбкой посмотрел на растерянную Лену.
— Елена.
— Замечательно! — поставил чемодан на верхнюю полку и хлопнулся рядом с девушкой, напротив Нади. Она его явно заинтересовала. — Дорога — проза жизни, но в хорошей компании она превратится в песню. Гарантирую, скучать не будите.
— Да-а? — протянула сладко Надя. — Мы, в общем-то, и не скучали.
— Ну, это сейчас. Разрешите полюбопытствовать, куда следуете?
— В Брест, к родственникам.
— Отдыхать?
— Да.
Николай, что все это время стоял изваянием на входе в купе, наконец, очнулся и шагнул внутрь. Кинул свой баул к чемодану друга и сел в углу, поглядывая в коридор, в окно. Он усиленно делал вид, что ему нет дела до болтовни Дрозда, до попутчиц.
— А как зовут вашего друга? — осмелела Надя. — По-моему он не очень рад нашему обществу.
— Что вы, Наденька, рад, поверьте. Просто он молчун по жизни. И это правильно, верно, девочки?
— Ну-уу, — протянула Вильман. Скрябина искоса глянула на Санина, встретилась с его взглядом. Странным взглядом — вроде хмурым и недовольным, а вроде растерянным и заинтересованным.
"Кто его поймет, как смотрит и чего?" — подумала, и, не заметив, принялась теребить косу. В груди волнительно, а отчего?
Николай сильней нахмурился, чувствуя, что сердце нездорово реагирует на девушку:
— Николай, — бросил, отводя взгляд в сторону. Рука потянулась к нагрудному карману за пачкой «Казбека».
— Елена, — почти прошептала смутившаяся девушка.
— Надежда, — смело протянула ему руку для приветствия Вильман. Мужчина искоса глянул на нее, пожал нехотя.
— Вот и познакомились, — заулыбался Дроздов. — Как насчет чая?
— Было бы неплохо. У нас пирожки есть.
— О! Уважаю. Тогда с нас чай на всех, а с вас пирожки.
— Идет!
— Все, условились. Как только подальше отъедем, мы с Николаем сходим. Сейчас еще рано. Так значит, вы тоже в Брест?
— Да. Вы тоже?
— Точно. До конечного пункта вместе будем.
— К родственникам едете?
— К другу. Женится, а мы вроде как, шаферы.