— Какая обстановка?! Немцы кругом! В кольцо гниды взяли! Поля жгут, листовки кидают: сдавайся, Москва наша!
— Вранье!
— И мы так думаем, товарищ лейтенант! — дружно заверили бойцы.
— Куда тогда бежите?
— Не бежим, а к своим пробираемся! Части раскиданы, кто, где не поймешь! — опять взвился Васечкин.
— Хорош, ты, Федь, молкни, а? Ну, они-то причем? Тоже ж в оборот попали, — тихо попросил его Буслаев и протянул лейтенантам хлеб. — Будете? Я в деревню бегал, на постой напроситься хотели, а тама фрицев полно. Днем, грят, на мотоциклетках своих понаехали. Вот хлеба хозяйка дала и отправила. Ну, я огородами и тут. Откушайте, товарищи лейтенанты.
— Спасибо, — не стали отказываться мужчины. Саша разломил краюху пополам и подал Николаю.
— Что и говорить, есть охота, жуть.
— Да уж, — обрадовался чему-то Васулмян. — У нас животы от голодухи свело. Со вчерашнего дня ни крошки.
— Товарищ лейтенант, спросить можно? — чуть качнулся к жующему Николаю Буслаев.
— Угу.
— Сами-то откуда?
— С поезда, — перестал жевать, вспомнив утреннюю бомбежку. Аппетит пропал. — В отпуск ехали.
— Полные вагоны женщин, детей, сонные, а этим плевать. Утюжили, пока от состава угли не остались, — зло бросил Саша и сунул в рот хлеб, чтобы чего яростнее и круче не завернуть.
— Суки! — выплюнул за него Васечкин, и Дроздов не удержался, кивнул согласно, хоть сказал бы грубее и жестче.
Николай нехотя дожевывал хлеб и спросил:
— Кого-нибудь своих встречали?
— Нет. Чуть в плен не попали. Еле ноги унесли.
— А девушку не видели, не пробегала здесь?
— Нет, — переглянулись.
— Кто такая?
— Попутчица наша. Невысокая, коса с кулак, светлая. Черная юбка, полосатая кофта.
— Не-а, — заверил Васулмян. — Не видели.
— Н-да, — расстроился мужчина. — А в деревне? — посмотрел на Буслаева.
— Да кого ж там увидишь? Темень. Да и не шастал я особо, чего зазря нарываться на пулю?
— Ну, да… Уходить отсюда надо. Делаем марш-бросок на северо-восток. Отдыхать будем утром. Приказ ясен? Вперед, — постановил.
Бойцы нехотя поднялись и отряд двинулся в глубь леса.
— Людям отдохнуть надо, — тихо сказал Дроздов Санину.
— Знаю, но здесь оставаться опасно.
— Разобьем лагерь подальше. Все с ног валятся.
— Ладно. Отойдем и пару часов отдохнем.
Так и сделали. Часового выставили, со сменой через час и растянулись в кустах. Глаза сами закрылись. Минута — все вповалку спали. Николай только ворочался, за Лену переживал. Где она, как? Только адрес в Москве знает… Ничего, все закончится и он придет к ней. Она будет дома, живая, здоровая. У нее все будет хорошо. Таких не убивают, таких нельзя убивать… Неправильно…
— Hans, komm curuk! — раздалось над ухом.
Лена открыла глаза и увидела в метре от себя здоровенного рыжего немца, что беззастенчиво мочился на дерево и скалился ей. Девушке показалось, что она примерзла к земле. Может все это сниться? Может?…
А фашист уже шагнул к ней и, схватив за ногу, потянул из зарослей.
— Нет!! — забилась, пнула его, попыталась вывернуться, зацепиться за ветки, не понимая, что он хочет, но подозревая, что ничего хорошего. Рыжий заржал, зажал своими ногами ее ноги, опустившись на колени и склонился, положив лапищу на грудь.
— У-тю-тю.
От ужаса у Лены в глазах потемнело. Рука нащупала обломок ветки и сжала ее в кулак. И в тот момент, когда рыжий рванул с девушки кофту, она не думая, воткнула палку ему в глаз. Острый конец вошел в тело как в масло, брызнула кровь. Немец взревел, попытался вытащить ветку и одновременно ударить девушку, но захрипел, завалился на бок, придавливая Лене ноги.
Она взвыла от страха и омерзения, от тошнотворного запаха фрица, его крови, что попала на нее, рук, что смели ее коснуться, от мысли, что убила. Она барахталась, пытаясь избавиться от его туши, и сдерживала позыв к рвоте. Немец тяжелый оказался, да еще вцепился в юбку рукой, не отодрать. А рядом уже слышались шаги и голос:
— Adolf, was ist los? Wo steckst du?
И она поняла, если еще один коснется ее — она умрет. Так лучше сейчас, как сказал Николай "с умом", честь не замаранной сохранив и хоть одного врага с собой забрав.
Взгляд упал на валяющийся в метре от нее винтовку фрица, и дрожащая рука потянулась за оружием.
— Товарищ лейтенант, — толкнул его Васулмян. — Там шум какой-то, вроде фрицы кудахтали, — сообщил шепотом и указал рукой куда-то влево.
Николай тряхнул головой, поднимаясь и пытаясь избавиться от дурмана сна, и сообразить: где, кто, что делать. И вдруг услышал женский крик. «Нет» — отчаянное, истеричное, пронеслось и смолкло.
С лейтенанта мигом сон слетел. Он мог поклясться — Лена. И рванул на звук, вытаскивая трофейный нож из голенища. Саша жестами показал бойцам: залегли, и за ним.
Он подбежал вовремя. Мертвый немец не давал девушке выбраться и она все тянулась к оружию, а второй фриц уже видел ее и направлял ствол винтовки в ее сторону. Секунда и раздался бы выстрел.
Николай метнул нож в лоб фрица и кинулся к девушке. Солдат осел, завалившись на бок, а лейтенант рывком стащил с испуганной девчонки тушу убитого, подхватил ее и оружие. Саша обшарил второго, экспроприируя все годное, включая документы — позже посмотрят, кто здесь оккупировался. И бегом обратно.
На ходу подняли бойцов и в сторону трусцой. Притормозили только в пролеске, увидев, что дальше никак.
Впереди горело поле, за ним избы. В воздухе стоял запах пороха и горючего, хлопья от бумаг вздымались вверх — листовки сгорели. Над сельсоветом сдирали красный флаг. Слышался плач и треск автоматных очередей. Сквозь черный дым проглядывали мотоциклисты, автоматчики, методично обстреливающие дома и огороды, кося бегущих людей, детей, женщин, мужчин. В стороне, к амбару сгоняли солдат, кто рвался — отстреливали тут же.
Видимо, станица приняла бой, задерживая захватчиков. Но вот ее смяли и начали мстить: жечь, убивать.
Лена, не успевшая прийти в себя после недавнего ужаса, оказалась в новом кошмаре и больше ничего не понимала, потерялась и будто забыла себя. Николай прижимал ее к земле, а она не чувствовала — смотрела на расправу в деревне и сжимала в кулак траву и землю.
— Суки, — прошипел Васечкин.
Санин щурился, пытаясь оценить силы свои и врага, и все крепче сжимал ствол автомата в руке.
— Вермахт, второй мотопехотнной корпус, шестнадцатая армия, — прочел в документах убитого Дроздов. — Нагнали упырей.
— Суки, — опять выдал Васечкин. Буслаев шмыгнул носом, покосился на лейтенанта, а тот на друга:
— Нас пятеро…
— Шестеро, — заявила Лена и посмотрела на Колю так, что у того мурашки по коже пошли, паршиво на душе стало. Кончилось детство девочки, во вчерашнем дне осталось. И наивность синих глаз, теплота улыбки канули бесследно. Затравленность в глазах поселилась, ожесточенность в борьбе со страхом.
Санин зубы сжал так, что скулы побелели.
— А их — танковый полк, — кивнул Саша в сторону станицы. Мимо, по дороге, выползая из-за пригорка, шли танки.
— Один… пять… десять… еще ползут. Мать честная, — склонился до земли Васулмян. — Это ж куда против такой силищи?…
Николай, понимая, что переть впятером с одной гранатой и двумя автоматами без боезапаса, против мотопехоты и танков тупо, смотрел на своих, тех пленных, что сгоняли у амбара фрицы. Вот им помочь реально, заодно отвоевать оружие.
— Пленных выстраивают, видишь? — спросил у друга.
— Ну, — внимательно посмотрел в указанную сторону тот, пытаясь уловить ход мыслей Николая.
— К переезду поведут, по пригорку и мимо леса. Охрана наверняка небольшая. Видишь, гуляют как на плацу, хозяевами себя чувствуют…
— Угу? — зыркнул на него, сообразив, к чему тот ведет и что задумал. Улыбнулся задорно, отчаянно. — Двинулись.
— Осторожно, рысцой вдоль леса за пригорок и там залегли. Буслаев, Васечкин на ту сторону дороги перейдете, — проинструктировал солдат Санин. — Первого конвойного не бить, бить в середину. Патроны экономить. Оружие у убитых забрать. Уходим потом в лес за станицу, в сторону Барановичей.
Васечкин кивнул и получил от лейтенанта трофей — винтовку, которую забрали у убитого фрица:
— Огонь на поражение откроете после моего сигнала. В своих не попадите! И будьте готовы к рукопашной. Саня, нож забрал?
Мужчина без слов передал другу «тесак». Группа цепью двинулась вдоль леса к тому месту, где за бугром дорога делала поворот. Хорошее место: из-за возвышенности в станице не увидят, что происходит, а то, что из-за поворота могут появиться войска — ну что ж. Чему быть, того не миновать.
Буслаев и Васечкин перебрались на другую сторону и замерли в ожидании.
Остальные залегли в кустах, приготовили оружие и кулаки. Санин огляделся, приметив яму за молоденькой сосенкой, кивнул Лене:
— Посиди там, здесь жарко будет.
— Мне как раз согреться надо, — буркнула она неожиданное для него и для себя и улыбнулась так, как, наверное, улыбнулась бы щука, если бы умела.
Что-то потеряла она там, сначала под пулями и бомбами у поезда, потом при встрече с тем рыжим насильником. Его пятерня, коснувшаяся груди, жгла ей душу и ничего девушка не испытывала от мысли, что убила его, кроме какого-то злорадного удовлетворения.
Где-то на краю сознания она еще пыталась понять — нормально ли это, но эта Лена, уже отличающаяся от той, вчерашней, отодвигала все моральные изыскания в своей совести, откладывая разбор своей личности и черт характера на "после войны".
Сейчас было важно совсем другое.
Глаза холодно блеснули:
— Я с вами, — прозвучало безапелляционно и жестко.
— Говорю же, Пчела, — хмыкнул Саша.
— А ты Дрозд.
— Не кусайтесь, деточка.
— Отставить разговоры! — приказал Санин. Он прекрасно понимал раж готовых к нападению, и сам был на взводе. Ждал момента поквитаться. Счет к фрицам рос, а оплачивали его они пока очень медленно. — Скрябина, за сосну бегом и не высовываться. Это приказ! — процедил, давя взглядом сопротивление девушки.
— Нет…
— "Нет" родне дома скажешь, а здесь фронт и воинское подразделение! И вы, как боевая единица нашего отряда, обязаны подчиняться старшему по званию! Бегом! — рявкнул уже не сдерживаясь. После поговорят, после она посетует, он помолчит, выслушивая упреки. Все после — если оно будет.
Девушка недовольно глянула на него, но послушалась, ушла.
— Не надолго, — заметил Саша, вскользь глянув на нее. — Душу вывернули девчонке, она теперь в бой будет рваться, страха не мая.
Николай видел таких, как с ума сошедших после потрясений. Понимал что Саша прав, но кому было хорошо от этой правды?
— К своим прорвемся, домой вернется, отойдет.
— А ты? — посмотрел ему в глаза. — Я, ребята? Ты хоть понимаешь что сегодня всего второй день войны. Второй, Коля, а чувство, будто год прошел.
— К чему ты это?
— Просто. Хреново на душе.
— Тогда просто заткнись, — посоветовал.
Дроздов смолк. Стало так тихо, что было слышно жужжание шмеля над медуницей у дороги.
Недолго ждали. Послышалось тарахтение и появился мотоцикл, промчался, пыля по дороге, а следом показался конвой и пленные.
— Приготовиться, — шепнул лейтенант.
Мимо медленно побрели солдаты, первый, второй.
У мужчин в засаде терпения еле хватило середины строя дождаться. И в два ножа: Николай в конвойного слева, Александр справа, сняли двух фрицев, объявив начало «операции». Заработали винтовки — Васечкин принял бой, следом Буслаев методично начал расчищать путь товарищам. Лейтенанты бросились на немцев. Пленные недолго думая кинулись кто врассыпную, кто на конвой. А те косили не разбирая, поливали очередями и орали. Бойцы падали, упал Васулмян, получив пулю меж лопаток, скрутило Буслаева.
Лена смотрела на бой, больше похожий на драку и все шарила за спиной, пытаясь найти пистолет, что Николай вчера ей дал и никак в толк взять не могла, что посеяла его в пробежке по лесу. И ринулась к своим, не выдержала. Подхватила Буслаева, помогая уйти в лес за дорогу и еле крепилась, чтобы не закричать, перекрывая трескотню очередей, выстрелы, маты. Вокруг убытие — немцы, свои, кровь, гильзы, каша мала из тех, кто убегать не захотел, не забив фрицев. Мутузили их с рыком, прямо на винтовки бросались с единственным стремлением, умереть, но хоть одного с собой забрать.
— Уходим, — пронеслось.
За холмом послышался лязг гусениц — жахнуло, накрыв дерущихся у обочины. Что-то чиркнуло по щеке девушке. Буслаев ахнул и стал заваливаться. Лена не удержала его — тяжелый, но понять что его убили, не могла. Тормошила:
— Вставай, миленький!
— Уходим!! — пронеслось вновь и кто-то подхватил ее, увлек в лес. Глянула — Коля.
— Буслаев!…
— Погиб! Уходим!
Опять жахнуло так, что земля содрогнулась и девушка невольно присела от давящего звука, показалось перепонки лопнули.
— Не останавливайся!
И бегом. Слева, справа мелькали гимнастерки, белели исподним спины бойцов, мелькали босые ноги, ботинки; листья и кусты.
За спиной тарахтели очереди, слышались гортанные крики.
Вырвавшиеся из плена так неслись, что можно было тут же выдавать им значки ГТО, как сдавшим нормативы. Кто куда уходил. Кто группой, кто поодиночке, стремились прочь.
Вскоре за спинами стихло, а впереди уже маячили только деревья и кустарники.
Бойцы оторвались, но темп не сбавили, бежали уже группой, слаженно. Только скатившись в бурьян оврага затихли, переводя дух и дичась начали оглядывать друг друга.
— Полвзвода, — оценил силы Дроздов. И хрюкнул, согнувшись, будто живот заболел.
— Ранен? — испугалась Лена.
— Живот от голода свело, — качнул головой. — Ерунда. По сравнению с оставшимися там, я чувствую себя прекрасно, — пошутил неудачно.
Лена сжалась, за плечи себя обняв: Буслаев и Васулмян, Надюша, соседи — пассажиры в поезде. Сколько еще погибнет? Почему кто-то вообще гибнет? Как жутко, как несправедливо! Как же? Ведь вот они были, вот только что были живы!…
Смерть будто выпустили для разгула, и та пирует на радостях, пьяная от свободы и безнаказанная. Косит людей как траву в поле. Нелепая, жуткая, быстрая. Вжик — и срезало. А человек только что шел, дышал, говорил. Как же так?
Столько лет… мать, отец, родня, друзья, солнце это, школа, мечты, стремления, споры и смех, надежды, вера… а потом «вжик» и все… Все?
Почему? Почему?!
Ей было не понять, не принять. Но кто спросил?
Солдаты начали группироваться возле лейтенантов, выжидательно поглядывая на них. Николай смотрел в серые, изможденные лица, темные, горящие злым, отчаянным огнем глаза и понимал, что от него ждут.
Взглядом определил самых крепких и решил отправить их в караул, а остальным дать передышку.
— Звание, фамилия? — спросил у молодого, худого как молодая осинка парня.
— Рядовой Камсонов, — неожиданным баском выдал тот.
— Свистеть умеешь?
— Как же нет?
— Занимаешь позицию слева. Заметишь фрицев — подашь сигнал. Один свист — немцы, два — наши.
— Понял, — встал и полез наверх оврага.
— Ты? — подбородком кивнул на мужчину обросшего щетиной.
— Младший сержант Гурьянов. Все понял, товарищ лейтенант. Иду. Только дозвольте спросить: потом что?
— Потом, что и сейчас, сержант — война. Отдохнем немного и пойдем, будем к своим пробиваться.
— Понял, — кивнул, пригладив седые короткие волосы на голове. — Только где они, наши?
— Вокруг посмотрите, сержант. Видите?
Десять угрюмых взглядов впились в лицо мужчины.
— Понял, — опять заверил тот и нехотя пошел в лес, в караул с другой стороны овражка.
— Наших-то говорят, до самой Москвы откатили, — буркнул пожилой, босой мужичок, сидящий на корточках прямо перед Саниным.
— Звание, фамилия?
— Ну-у, рядовой Жихар.
— Вы всегда всему что говорят верите?
— Так глаза имею, товарищ лейтенант. Худо, однако. Немчуры — то вона как листвы на деревьях.
— К чему клонишь?
— Гнида он, товарищ лейтенант, — сообщил раненный в плечо солдат. — Дезертировать хотел, но не успел — немцы всех под одно загребли.