«О, — думал он вовремя долговременных антрактов разговора, — это существо должно быть переселено под веселое небо Квито! Оно для него создано!
Райский воздух моих садов разгонит эту болезненную задумчивость, свойственную Югу. Дыхание Клавдианы может, возродить, утроить жизнь, дать бессмертие.»
И вот, решительным голосом прерывает он молчание свое словами: Прекрасная Клавдиана!..
Но вдруг доносят о приезде Сбигора; двери отворились, Клавдиана бросилась на встречу к отцу.
— Милая Клавдиана. сказал он ей тихо, — мне должно с тобой говорить наедине.
Клавдиана возвратилась к обществу, и чрез несколько мгновений, жалуясь на головную боль, удалилась в свою кантату.
Важно, как попечитель о благе общественном, обратился Сбигор-Свид к гостям своим. Все его обступили. Поздравительные взоры и улыбки сопровождались испытательными, тонкими вопросами о здоровье Властителя, о причине призыва, о приеме сделанном, во дворце. Нет ли войны? Нет ли перемены в правлении? Какая причина приезда правителей областей? Какая причина переезда в старый дворец? — раздавалось вокруг Сбигора-Свида; и если бы во внутренности его был сокрыт жрец Мемфисский, то и тогда, он; отвечал бы двусмысленно на все предложенные ему вопросы, чтоб не обличить своего неведения. Слова: нет и неизвестно, были неприличны для человека, который воображал уже стоять, под рогом изобилия; и потому, вельможа отвечал придворными звуками, которые похожи на центр, соответствующий всем вопросам, лежащим на окружности.
Но люди тонкие, как математические линии, проницательные как миазмы, не с вопросами обращались к нему, а с предложениями услуг своих, если Властитель, возложил на него какое-нибудь поручение. По самонадеянности ли, или по недоверчивости, Сбигор-Свид не хотел ни с кем делать возложенного на него труда. Дав заметить всем, что поручение требует неотлагательных занятий, он проводил своих гостей со всеми приличиями и словами, какие только может изобрести светское искусство общежития, для заменения простых слов: ступайте домой, мне некогда.
В подобных: случаях разъезды бывают необыкновенно медленно. В передней, и на каждой ступени лестницы, бывают необходимые остановки, для сообщения друг другу догадок, суждений, заключений, и вообще умственных химических разложений важного события.
Кто бы не заметил, что Сбигор-Свид был в лучах радости; но что значило призвание его к Властителю? Что наполнило его таким светом? — Эти вопросы были основанием всеобщих толков и споров.
— Ну, милый друг, предположения отца твоего сбылись! — сказал Сбигор-Свид, входя в комнату Клавдианы, которая встретила его радостнее обыкновенного. — Ну, — продолжал он, — дело почти решено!
— Батюшка, расскажите мне скорее, как вас принял Иоанн? Что он вам говорил?
После краткого молчания, приведя в порядок мысли свои, Сбигор-Свид открыл дочери своей причину призвания ко дворцу.
— Властитель принял меня необыкновенно, ласково, и мне кажется, что болезнь черная немочь есть ложные слухи, рассеянные врагами нашими, предчувствовавшими перемену.
Властитель жалуется только на простуду и небольшое воспаление в глазах и в горле, что и заметно: он несколько охрип.
Должно однако ж сказать, что напуганный рассказами, я вошел к нему со страхом; но опасения мои скоро пропали: он встретил меня словами:
— Садись! Замечаешь ли ты во мне перемену?
— Всякая перемена в Царе есть перемена счастливая и клонящаяся к пользе и благу всего царства! — отвечал я.
— Да, — сказал он, — но мне хочется также переменить своё состояние, собственно в отношении к себе!
— Воля Вашего Величества священна! — сказал я.
— Конечно, — продолжал он, — но по обрядам мне нужно несколько спроситься и твоего согласия.
При сих словах, я встал с своего места с изъявлением и удивления и готовностью исполнить повеление; но он велел мне немедленно сесть подле себя и спросил: здорова ли дочь твоя? Поклоном я благодарил за милостивое внимание к тебе. Властитель продолжал:
— Понимаешь ли ты меня? Мне нравится дочь твоя; подле меня есть место, которое она должна занять! Ясно ли?
Я хотел опять встать, благодарить его…
— Постой! — вскричал он, — сколько противоречия твои, столько же и благодарность для меня не нужны. Иди и открой мое желание своей дочери! Завтра ответ её на согласие, а вслед за этим и венчание! Я не люблю размышлений! Понятно ли? — прибавил Иоанн, и вышел из трудового покоя.
Я немедленно же отправился домой. Ты можешь представить себе, положение моих ненавистников, когда я проходил чрез приемную палату. Я не обратил внимания даже на их поклоны!
Страсть, овладевшая Иоанном, много переменила его; от нетерпелив он совершенно не свой — я это заметил; но чем скорее, тем и лучше! Однако же, без исполнения всех положенных законом обрядов, ничего делать нельзя. За согласием твоим дело не станет; но я не понимаю, каким образом завтра может совершиться обряд венчания? Каким образом вдруг исполнить повещение о воле Властителя Верховному Совету; собрание Верховного Совета и поднесение согласно хартии; всенародное объявление; поздравление и дары от всех сословий; назначение коронования тебя в достоинство Царицы; пир благодарственный, который ты должна дать; принятие венчанного жениха своего; дары его невесте своей, и наконец венчание со всеми обрядами, требующими и приготовления, и времени? Каким образом, по меньшей мере 12 дней, Иоанн соединит в один? Не понимаю! Завтра же при объявлении ему благодарности твоей за доставляемое тебе счастие, я должен буду ему сказать, что излишняя торопливость в подобных случаях не возможна. Да и на что ж это похоже? Кажется, ему похищать тебя не нужно! Венчаться тайно также нет никакой необходимости. Отбросить обряды нейдет, ибо всякий шаг Царя должен быть величествен в торжественен.
Сбигор-Свид долго еще рассуждал; но слова его относились только до перемены собственного положения и потому утомленная Клавдиана, будущая Царица, объявила отцу своему, что уже поздно и что она желает отдохновения.
Он удалился.
Клавдиана погрузилась в пух, но крылатый, изнеженный сон отлетел от ложа Клавдианы; ему казалось, оно беспокойно: он думал уже о Царской опочивальне.
На другой день, Сбигор-Свид очнулся рано, но не от сна, а от мечтаний, в которых он, провел всю ночь; сборы его во дворец были важны и медленны; можно было бы подумать, что он заботился о красоте своей, чтоб лишить дочь свою любви Иоанновой.
Во дворце, в сборной палате, собрались уже дневальные сменные, бессменные, вольные и невольные; Верховные Совещатели, Сановники, Вельможи, Правители областей, царедворцы, ходатаи и послушники. Так как никто не решался входить к Иоанну, не только без доклада, но и с докладом, то все ожидали его выхода или призвания.
Во всех концах залы речь шла о Сбигор-Свиде. Призвание его к Царю занимало всех, как чудное явление на небе; но ни частным проницательным умом, ни общими суждениями еще не решили, что оно предвещало. Древних волхвов уже не было, а книгам оракулам и ворожее Босфоранской верить образованность века не позволяла; хотя в книгах было написано про текущий год: «Великая морская битва; в одном знатном Государстве похищение власти; война между двумя просвещенными народами; болезнь неутолимая жажда; женитьба Великого Государя». А Босфоранская ворожея сказала одному придворному, которого всеми действиями управляли предсказания её и раскладка карт, что перемена при дворе будет необычайная и один из вельмож получит неожиданно большую доверенность при Царе; что у Царя болезнь не болезнь, а в голове великий замысел.
Из всех сих новостей и предсказаний, перегнанных чрез все мудрые головы, наконец получилось общее мнение, что Властитель намерен обратиться к старой системе правления.
Прибытие во дворец Сбигора-Свида, подтвердило сию основательно обдуманную мысль.
Он важно прошел чрез всю палату и приказал доложить о своем прибытии Государю Властителю.
Повелено немедленно призвать его; он вошел к Иоанну, который ходил скорыми шагами в полусветлом трудовом покое, где шёлковые занавесы, по совету Эмупа, были пурпурового цвета, как лучшего для глаз, особенно страждущих воспалением.
— Здравствуй! — сказал Иоанн и остановился.
Сбигор-Свид поклонился низко.
— Что дочь твоя?
— Вручает себя щедротам высоких чувств Властителя!
— Ну!
— И исполняет волю его!
— Не о воле царской и отцовской я спрашиваю, но о том, что дочь твоя завтра же должна надеть корону.
— Государь Властитель! Обряды…
— Какие обряды?
— Повещение Верховному Совету о воле вашей!
— Это займет только время перехода твоего до Верховного Совета.
— Собрание Верхового Совета для поднесения Государю Властителю, согласной хартии.
— Я обойдусь без неё, потому что сажаю подле себя твою дочь, а не Верховный Совет.
— Всенародное объявление!
— Молва объявит народу.
— Принятие поздравлений…
— Успеют поздравить! — произнес Иоанн обрывисто и грозно.
Сбигор-Свид умолк.
— Ну, все ли? — произнес опять Иоанн.
— За три дни до венчания должно быть коронование её в достоинство Царицы, а на другой день принятие Царя у невесты.
— Это все кончится завтра — понимаешь? Исполнение всего обряда возлагаю на тебя. Как отец, ты должен заботиться о дочери, а завтра и корона, и венец должны быть на ней.
— Государь Властитель! Я могу исполнить волю твою, но только тогда, когда благоугодно будет Государю Властителю возложить на меня временное председательство в Верховном Совете.
— Согласен!
— Для сего необходим своеручный указ Верховному Совету.
— Хорошо! — сказал Иоанн, сел перед письменным столом, выложил перед собою какую-то написанную бумагу, и всматриваясь в нее, начертил несколько строчек на чистом листе и отдал их Сбигору-Свиду.
— Читай!
— Явитель сего председательствует временно в Верховном Совете и исполняет волю мою.
— Печать Властителя.
— Возьми и ступай!
Сбигор-Свид отдал глубокий поклон Царю и хотел уже удалиться, как вдруг вошедший истопник Филип доложил о прибытии чрезвычайного гонца из Архипелага.
Иоанн велел призвать его.
— Имею счастие поздравить государя Властителя! — сказал вошедший чиновник морской службы. — Пират Эол взят в плен, вот донесение.
— Эол? — произнес Иоанн сиповатым голосом и надвинул зопник на глаза свои; грудь его взволновалась. — Читай, — сказал он Сбигору-Свиду, бросив привезенную гонцом бумагу на стол.
Сбигор-Свид читал:
— Властителю Государю Иоанну имеет счастие донести начальник 2-го отряда сторожевых Архипелагских кораблей, что Эол, предводитель пиратов, известных под именем Нереид, взят в плен, и вследствие указа Государя Властителя, вслед за сим, с подробным описанием битвы, отправляется в Босфоранию.
— Ты видел Эола? — спросил отрывисто Иоанн.
— Видел, Государь, когда переносили его с корабля на остров; он был ранен; но верно переживет свою рану…
— Ну! — вскричал Иоанн, вскочив с места.
— Все удивлялись в нём сходству… — продолжал гонец, взглянувший в лицо Иоанна, которое осветил прокравшийся солнечный луч, но слова его были прерваны громким восклицанием:
— Ступай! Плыви обратно! И — в море его! Никто не должен видеть в лицо разбойника! Море ему гроб!
Голос Иоанна привел в ужас и Сбигора-Свида и гонца; они отступили к самой двери.
— Что ж стоишь ты? Ступай! — повторил Иоанн и обвел кругом себя взорами, как Аскалаф, обращенный в филина. — В море его! Живому или мертвому завязать ему глаза, как преступнику, привязать его к мертвому якорю и бросит в море! Слышишь? Что ж медлишь ты? Вот мое повеление! В море его, говорю я! — повторил страшным голосом Властитель.
Как сорванный с места и увлеченный вихрем, чрезвычайный гонец пронесся сквозь двери царского кабинета, чрез ряды покоев дворцовых, сквозь толпу придворных в сборной палате, сквозь народ, бывший на площади и на улицах, упал на прибрежную ладью и поплыл морем быстро как испуганная Альда.
Еще новая причина для толков и пища для пугливого воображения, которое видит во всем худые предвещания.
Сбигор-Свид вышел со страхом вслед за испуганным чрезвычайным гонцом.
— Все признаки безумия! — думал он, но эта мысль не мешала ему торопиться исполнять волю Иоанна, которая так была согласна с целью его желаний.
Счастие и беда одинаково всходят: в памяти или в беспамятстве, человек бросает семена их на тучную почву обстоятельств.
Новость о явлении к Царю чрезвычайного гонца из Архипелага и о немедленном отправлении его обратно в Архипелаг, разнеслась по городу быстро, как холод, нанесенный северным ветром.
— Это ничего, что ты это знаешь, но главное то, чтоб другие знали, что ты это знаешь, — сказал Персий.
Восходящее солнце и воскресающий городской шум напомнили судьям земных событий, что час их успокоения от забот об общем благе настал. Они истощились, устали, умолкли и разошлись по домам.
XIV
Час сбора для присутствия в Верховном Совете настал. Двери в пространную мраморную круглую палату отворились. Величественная колоннада поддерживала свод; из средины оного десница держала огромные весы правосудия, усеянные светильниками и заменяющие роскошные древние люстры и канделябры.
С восточной стороны палаты было председательское место; по обе стороны оного стояли кресла для четырех Верховных Совещателей; далее полукружиями места для двенадцати Советников. Перед каждым был стол, покрытый сукном, со всеми принадлежностями.
В конце сих отдельных полукружий совещательного заседания, была возвышенная кафедра для чтения дел, речей и последних оправданий виновных.
Между колоннами, столы для исполнительной части, с надписями различия отделений.
Все члены Верховного Совета и Советники были уже на местах; в след за ними прибыли Верховные Совещателя.
Два Сообщителя дел уже собирали в отделениях исполненное и клали на столах перед Советниками; принимали от них дела для передачи к исполнению, или смысл дел, для представления на заключение Верховных Совещателей.
После долгого молчания, но время которого каждый занимался рассмотрением принадлежащей ему части, вдруг первый Верховный Совещатель встал с места и произнес:
— Позвольте, господа, прервать частные занятия для общего. Вот полученное сообщение от Колумбийского Посланника, оно заключает в себе странность, дело необыкновенное! Он представляет присланный от своего правления долговой лист, и требует уведомить, каким образом Властитель примет обязательство Георгия о заплате законного долга на один миллион слав.
Этому листу не более как сто шестьдесят лет. Бывшие перевороты в обоих царствах изгнали из памяти этот долг, сделанный, во время путешествия по Америке Царя Георгия. Теперь не известно где и как сей лист случайно отыскан. С условленным ростом он составляет долговую сумму на 12,000,000 слав.
Как полагаете вы принять этот чудный запрос?
— Без Властителя этого делать невозможно, — отвечали все Совещатели.
— На этот вопрос нам также почти трудно отвечать, как Симониду на вопрос Гиерона, — сказал один из Советников.
— Но Властитель может быть спросит наше мнение, мы должны быть готовы.
— Я думаю, что ответ Колумбийцам должен быть краток и ясен: что ни от долга, ни от заплаты его мы не отрекаемся; но рост за 163 года платить не обязаны.
Все согласились на мнение Верховного Совещателя, но один Советник предложил другое мнение:
— Мне кажется, — говорил он, — что Америка, наш займодавец, давно скончалась, и потому должно еще исследовать: законные ли наследники её требуют заплаты долга?
Приличие места не могло удержать всех от смеха над богатою мыслию Советника и никто не заметил, как вошел в Верховный Совет Сбигор-Свид.
«Вот, — думал он, — важно подходя к председательскому месту, — вот занятие гг. Совещателей, Советников и членов в Верховном Совете. То ли было при мне!»
Его появление всех удивило. Первый Совещатель объявил всем, что предложенное дело представится на разрешение Государю, а потом обратился к Сбигору.
— Что вам угодно? Кажется здесь нет ни одного дела, которое бы до вас касалось?