— Я слыхал, что царь Петер сурово карает врагов, но он все же — великий государь и разумный политик, — возразил пастор. — К тому же он давно женат, супруга родила ему сына! Да и разве пара ему, православному монарху, — дочь неимущего шляхтича-католика и воспитанница протестантского священника?! Бедная девушка, которую он ни разу не видел и, наверное, не увидит?!
Хоть эта фантастическая беседа и происходила во сне, но даже на зыбкой грани между бытием и потусторонним миром Эрнст Глюк оставался рассудительным и спокойным и не преминул оспорить невероятные предположения своего покойного друга.
— И не такое случалось на вашем свете, — усмехнулся Скавронский. — Не ты ли недавно читал своим детям и моей дочери про Эсфирь? Кто была в этом мире Эсфирь, но именно ее возжелал этот старый развратник Артаксеркс! Московит тоже большой мастер по части разврата, и к тому же он молод. Впрочем, еще можно спасти Марту от ее страшной доли — если девочка выйдет замуж и уедет куда-нибудь подальше. В Мариенбурге скоро станет жарко, друг Эрнст, ох как жарко! Камни ваших стен разлетятся во все стороны, словно пыль под порывом ветра, а потом посыплются с неба… Поверь — московиты не принесут свободы. Только рабство.
— Я еще могу поверить в то, что русский Петр подобен персидскому Артаксерксу, а Марта похожа на Эсфирь… Хотя едва ли она попадется на глаза самому царю… — преподобный Глюк, забывшись, вступил в диспут с гостем из потустороннего мира. — И к чему ты сказал о рабстве? Ныне мы — рабы шведской короны, но скоро, даст Бог, будем свободными. Россия — страна огромных пространств, ее суверену не хватит сил установить в равной мере жесткую власть и в Москве, и на окраинах. Вспомни, что многие покоренные московитами земли, хотя бы Малороссия, о которой ты знаешь лучше меня, de jure, то есть по закону, связаны с Москвой только союзными договорами или личной унией. По милосердию Божьему и милости великого государя Петра мы сами распорядимся судьбой Ливонии!
— Увы, бедный друг мой, московиту совершенно наплевать на всякие de jure, — горько улыбнулся Скавронский. — Ты служил обреченному делу, преподобный пастор, выбирая меньшего хищника между львом и медведем. Но я пришел не говорить о наших ошибках, а попросить о Марте, друг мой. Ты не смог помочь другим моим детям, так помоги хотя бы ей! Но не вздумай выдать ей страшную тайну ее предназначения. Пусть она обретет простое счастье и проживет свой век в мире, не зная о коварном вызове судьбы!
— Спи спокойно в своей могиле, Самойло, добрый друг мой, и пусть душа твоя успокоится, — заверил Скавронского пастор. — Даю тебе слово: я выдам Марту замуж. Поверь, я не буду затягивать с этим, если, конечно, будет благоволение Господа на ее брак!
— Поторопись, дорогой друг, поторопись! Московиты приближаются к городу, а вместе с ними и судьба моей девочки. Ради спасения ее души — помоги ей!
Пастор проснулся в холодном поту и вскочил, словно ужаленный тарантулом. Все в его кабинете было, как прежде. И Библия заложена на той же странице, что и накануне ночью. Только нездешний холод струился по комнате, и преподобный Глюк невольно поежился. На столе, рядом с латышской Библией, лежал знакомый Глюку медный католический крестик. Тот самый, который из последних сил, так, что выступила кровь, сжимала в ладони умирающая жена Самуила Скавронского — Анна-Доротея. Тот, что пастор забрал потом из ее мертвой руки. Его обычно носила Марта и, как видно, обронила, когда прибиралась в кабинете… Или вовсе не обронила?
Пастор перекрестился и стал читать про себя «Отче наш». Прозрачный, грустный утренний свет струился в окно, как будто рядом страдала чья-то душа и не находила ни спасения, ни помощи. Пастор пошел к жене. Христина уже хлопотала по дому, вернее, с едва прикрытой неприязнью выговаривала Марте, что и как накрывать к завтраку. Марта выполняла ее приказания без обычной бойкости — точно, но отстраненно, как во сне. Губы у девочки были плотно сжаты, в глазах — обида и вызов.
— Марта, доченька, — ласково спросил пастор, — знаешь ли ты молодого человека по имени Йохан Крузе?
Марта вдруг слабо вскрикнула и уронила на пол серебряный столовый нож, который тщательно вытирала, а потом опустила глаза и густо покраснела.
— Отвечай, вертихвостка, когда тебя спрашивают! — прикрикнула госпожа Христина и попыталась схватить ее за ухо. Она никак не могла простить Марте вчерашней сцены с Эрнстом.
Пастор остановил жену суровым жестом, и Христина сменила гнев на милость — собственноручно подняла с пола столовый нож, который уронила Марта.
— Откуда вы знаете? — еле слышно спросила Марта. — Откуда вы знаете… про Йохана?
— Думаешь, я одна видела, как вы, презрев приличия, пренагло перемигивались во время службы?! — напомнила госпожа Христина. — Негоже молодой девице завлекать мужчин в храме Божьем!
— Я не завлекала, я просто улыбалась ему! — вспыхнула Марта. — Он такой красивый, такой смелый и так похож на моего отца! Он — солдат, как и мой отец!
— Он нравится тебе, доченька? — заботливо, без осуждения, спросил пастор. — Вы давно познакомились?
— Эрнст, что ты говоришь! — возмутилась пасторша и картинно заломила руки. — Ты, служитель Божий, оправдываешь ее похоть?! Как она смела познакомиться с мужчиной без нашего ведома? Тем более с драгуном! Боже, Боже!! Какой стыд…
— Не вижу ничего дурного в том, что молодые люди понравились друг другу, — с олимпийским спокойствием произнес пастор. — Если только у них честные намерения… Мы тоже познакомились с тобой отнюдь не за день до свадьбы. И твои милейшие остзейские родственники, увенчанные геральдическими лаврами, звездами и шлемами, все эти фон Рейтерны и фон Паткули, не очень-то спешили принять меня…
— Ах, оставь, друг мой, безумства нашей молодости… Сейчас совершенно другие времена, — скептически заметила пасторша. — Эти шведские солдафоны так грубы и только и мечтают о том, как совратить и погубить бедную неопытную девушку! И что-то я не вижу этого трубача, как там его… Йохана Крузе в нашем доме, несмотря на твое великодушное приглашение!
— Так значит — пора увидеть! — впервые огрызнулся пастор. — Сколько времени заняло бы у тебя передать ему приглашение, моя дражайшая половина? Предполагаю, ровно столько, чтобы рота [2]уппландцев успела сняться с квартир и снова уйти в поход. Марта, доченька, ты сама позови Йохана к нам на ужин. Завтра… Нет, сегодня! Я хочу поговорить с ним.
Глава 3
ВОСПИТАНИЕ ВИКИНГА
«Ронгвальд вырезал эти руны: в Греции он был командиром бойцов…»
Будущий солдат «северного льва» Карла XII Йохан Крузе в детстве любил играть у рунических камней, огромных, потрескавшихся от старости и поросших седым мхом, но все еще хранящих затейливые письмена скандинавской древности. Словно зачарованный этим магическим узором линий и изгибов, Йохан воображал себя неустрашимым воителем-викингом, смело ступающим с зыбкой палубы дракара на враждебный берег. Вырезая из орешника гибкие палки, они с приятелями называли их мечами и давали им звучные имена знаменитых клинков из старинных легенд: «Грамр» — «Неистовый», «Гуннлги» — «Пламя битвы», «Куернбат» — «Сокрушитель камней», «Наеглинг» — «Пронзающий»… Мальчишкам было лестно сознавать свою причастность к славе тех, перед кем веками трепетала Европа, но присматриваться к таинственным письменам, высеченным на огромных остроконечных валунах, было лень. Один Йохан был способен часами рассматривать их, словно завороженный. «Вот бы узнать, о чем говорят эти таинственные знаки, — не раз мечтательно признавался мальчишка своему старшему брату и кумиру Кристиану. — Не иначе, могучие викинги начертали там магическое заклинание, и тот, кто прочтет его, станет самым храбрым воином!» В ответ Кристиан, юноша дерзкий и непокорный, шутливо ерошил жесткой пятерней светлую шевелюру братишки и говорил:
— Не забивай себе голову разной чепухой, малыш! Вот вырастешь, пойдешь служить нашему доброму королю Карлу — и станешь самым храбрым воином без всяких заклинаний. Самым храбрым после меня, разумеется!
Но Йохан, для которого мнение брата было сродни закону или приказу командира, не мог согласиться с ним в одном. Письмена, начертанные на камнях, как и буквы, написанные на бумаге, — не «чепуха», ибо в них содержится мудрость прошлого! Одну такую надпись любознательному пареньку расшифровал местный пастор — большой любитель старины и знаток древних рунических знаков. Пастор был приятно удивлен, встретив подобную тягу к знаниям в младшем сыне небогатого землевладельца из Уппланда, все предки которого были смолоду солдатами, а к старости — сельскими хозяевами, и ничего, кроме Библии, отродясь не читали. Священник поведал Йохану о том, что древний герой Ронгвальд был предводителем дружины викингов на службе у византийского императора, и в былые времена такие отряды бесстрашных наемников отправлялись искать славы и богатства не только в златовратный Константинополь, но и ко дворам многих других европейских владык. Даже в далеком Киеве, у тамошнего князя Ярослава, взявшего в жены знатную свейскую девушку Ингигерду, служили отчаянные головы из числа их соотечественников, которых на языке руссов именовали «варягами». Правда, назидательно уточнил пастор, викинги были безжалостными и жестокими воинами и, хуже того, долго коснели в язычестве. Они сеяли в христианском мире разрушение и смерть, не щадили ни священнослужителей, ни храмов Божьих, ни святых монастырей.
— Однажды в стране франков, в городе Нант, викинги изрубили всех жителей, без исключения. Их окровавленные мечи предали смерти женщин и детей, юных и стариков, мирян и духовных лиц. Монахи нашли убежище в соборной церкви Святого Петра. Тогда викинги выломали церковные двери, убили епископа прямо у алтаря, окропив его кровью страницы Священного Писания, а потом сожгли церковь вместе с искавшими в ней убежища людьми. Много таких богопротивных злодеяний числится за ними, сын мой! — поведал пастор четырнадцатилетнему Йохану.
В тот солнечный летний день парень, как это с некоторых пор у него водилось, уклонился от забот по усадьбе, повздорил с матушкой, горько укорявшей сына, небрежно отмахнулся от сестер, обозвал отца «одноногим пьяницей» (благо заслуженному ветерану походов Карла XI было не угнаться за быстроногим Йоханом на своих костылях), и сидел один под руническим камнем. Тут и застал его местный пастор Бьорк, вероятно, посланный родными с целью вразумить «заблудшего отрока». Однако вместо возвращения беглеца под отеческий кров и отцовские же ивовые розги неожиданно состоялась содержательная беседа о скандинавских древностях. Пастор, как истинный швед, тоже преклонялся перед мужеством и ратными подвигами далеких предков, но, как слуга Господа, не мог оправдать их кровожадности и алчности. Он честно рассказал Йохану, что легендарные викинги слишком часто оборачивались лютыми волками, жадно рвавшими друг у друга награбленные сокровища и со злобным хохотом умертвлявшими беззащитных людей.
— Как же так, преподобный отец? — усомнился Йохан. — Если викинги были такими бессовестными разбойниками, то как их дух может жить в нашем доблестном короле Карле XII?
— Его Величество Карл XII — добрый христианин, и я уповаю, что он не станет жечь в чужих землях ни храмов, ни монастырей! — не совсем уверенно ответил пастор. — Но дух викингов и вправду поселился в его юном теле — уж не знаю, на счастье или на беду Швеции! Не скрою, я, как и многие достойные люди в нашей стране, предпочел бы, чтобы король больше помышлял о добыче угля или литье стали, о великих богатствах наших горных рудников и о рыбных ловах у побережья, чем о заморских походах! Но с тех пор, как Карл взошел на престол, он думает только о войне, чем соблазняет буйные юношеские головы!
— Нынче днем я долго сидел у рунического камня, — доверился пастору Йохан. — Солнце высоко стояло на небе, и в движении небесных облаков мне пригрезились диковинные вещи. Битва, суровые воины, закованные в железо, и сам Медведь с железным боком, про которого я читал в старинной книге… Воин, королевский сын, который ни разу не был ранен!
— Видно, такие же книги читал наш король, — горько вздохнул пастор. — Уж лучше бы он внимательно читал Святое Евангелие! Смущены умы и юных, и зрелых… Много горя увидит наша Швеция от такого правления!
— Король завоюет для нас новые земли! — горячо возразил Йохан. — Ныне нам тесно в границах нашей маленькой скалистой Швеции! Правду говорят: смелому — везде отечество! Когда мне исполнится пятнадцать, я поступлю в прославленный Уппландский драгунский полк, в рядах которого уже бьется за короля Карла мой брат Кристиан. Каждая усадьба в округе дала полку одного-двух, а то и нескольких храбрых воинов, с каких это пор семейство Крузе уступало соседям в доблести? Не время думать об угле и железе, незачем обрабатывать нашу скудную землю! За морем хлеба хватит, чтобы накормить всю Швецию. Прекрасные страны ждут нас — много добычи и красивые девушки!
— Иди-ка лучше домой, раздели с отцом его заботы! — посоветовал пастор. — Твой старший брат Кристиан уже ничем не поможет семье и родной усадьбе! Остался только ты, мальчик! Неужели земле суждено пребывать в запустении, пока такие, как ты, скитаются по свету и поят ненасытное железо кровью — чужой и своей?
Йохан расхохотался в жестокосердии юности:
— У моего отца одна забота — с утра до вечера глядеться в кружку с можжевеловкой!
Пастору пришлось сурово прикрикнуть на непочтительного сына:
— Не смей так говорить. И помни, что это проклятая война превратила твоего отца в искалеченного телом и душой пьяницу, потерявшего веру в милость Божию и людей. Хочешь, чтобы и тебя постигла такая участь?
— Не постигнет, преподобный отец, можете не сомневаться, — самонадеянно пообещал Йохан. — Я добуду для отца другую усадьбу, куда лучше и больше, чем наша развалюха! Говорят, нынче король Карл щедро раздает земли в Лифляндии своим верным воинам.
— Полагаю, лифляндскому дворянству это не особенно по нраву, — резонно заметил пастор. — У каждой усадьбы есть свой хозяин. Негоже бросать свое и зариться на чужое! Бог покарает захватчиков!
— Мы, шведы, не захватчики! — горячо воскликнул Йохан. — Наш король Карл живет ради подвигов и славы! Когда ему было семь лет, он уже без промаха стрелял из мушкета и справлялся с любой лошадью! А на коронацию он приехал на рыжем коне, подкованном серебряными подковами, со скипетром в одной руке и мечом — в другой, подобно королям славной древности!
— И вырвал корону из рук архиепископа, достойнейшего служителя Божьего, чтобы самому возложить ее себе на голову, — возмутился пастор. — Это ли не кощунство над верой и не надругательство ли над обычаями славной старины?! Благодарение Богу, у короля есть добрая и благочестивая сестра Христина, и она удерживает его от многих бессмысленных поступков и неправедных дел!
— Старшие слишком много говорят о смысле и разуме! — отмахнулся Йохан. — Вот и отец мой, хоть смолоду сам побывал с нашим прошлым королем на войне с Данией, теперь не позволяет мне вступить в армию. По его милости я должен копаться в земле, чтобы стать таким же жалким неудачником, как он сам!
— Твой отец пролил кровь за короля и потерял ногу в сражении. Не тебе, мальчик, судить его! И ныне у него нет иных помощников, кроме тебя. Вспомни о матери, о сестрах, которым придется совсем туго без второй пары мужских рук в хозяйстве! Не об армии должен ты помышлять, молодой Йохан Крузе, а о родной усадьбе и благе семьи!
Впрочем, уговаривая Йохана остаться дома, пастор был не совсем бескорыстен. Он радел и о благе собственной семьи. Его единственная дочь Анна давно засматривалась на этого смазливого и своевольного не по годам мальчишку. Да, парень горд и непокорен, размышлял скромный уппландский священнослужитель, зато обладает живым умом и тягой к знаниям. Под благотворным влиянием он сможет стать образованным человеком и займет достойное место в жизни и без всякой армии. Лучшей партии для Анны тогда не найти!
Однако Йохан был еще и упрямцем, рано услышавшим зов солдатской трубы и не желавшим слышать за ее воинственными звуками голоса разума.