– Можешь и так считать, – равнодушно пожал я плечами. – Ничего у нас с тобой не получится.
– Так ты импотент? – У Верунчика опять сработала женская логика. – Такой молодой, а уже… Жаль… В ракетных войсках служил? Или с рождения?
– Ни то, ни другое. Я принципиально не приемлю секс за деньги.
– За деньги! – оскорблённо фыркнула Верунчик. – Принципиально, видите ли, он не приемлет! Да твой обед не менее сотни баксов стоит, а я всего полтинник в час беру… – Она окинула меня взглядом с головы до ног. Профессиональным взглядом, оценивающим. И неожиданно смягчилась. – Впрочем, если для тебя это столь принципиально, могу и бесплатно обслужить. Ради интереса. Или, как ты говоришь, бескорыстно. Попробую, что это такое, может, понравится?
Помимо воли я рассмеялся.
– Мой обед и тридцати зелёных не стоит. Но не в деньгах дело. А в том, что ничего ты, глупенькая, не понимаешь. Я не приемлю секс в его голом, так сказать, виде: траханье ради траханья, физиологический акт как технологический процесс. Если между мной и женщиной не возникло взаимное влечение, или, говоря высокопарно, наши отношения не окутывает некий романтический флёр, то незачем падать в кровать. Но такие отношения называются несколько иначе.
Верунчик смотрела на меня во все глаза. В расширенных чёрных зрачках читалось то ли изумление, то ли восхищение, то ли…
– Блядство – вот как это называется, – безапелляционно брякнула она. В свои юные годы Верунчик была прагматична до мозга костей.
– Всё, закрыли тему! – раздражённо поморщился я. Тоже, нашёл, кому лекции о морали читать.
Но Верунчик на этом не успокоилась. Видимо зацепили мои слова до крайней степени.
– Флёр ему подавай… – бурчала она, не глядя на меня и усиленно налегая на шурпу. – Романтику… Экзотику… Это, надо понимать, чтоб у неё поперёк была… И сама с тремя сиськами…
– Успокойся, – примирительно сказал я и положил ей ладонь на плечо.
– Да ну тебя!
Она стряхнула мою ладонь, отвернулась, смахнула с ресниц слёзы.
– Честное слово, не хотел обидеть. Хочешь, коньячку закажу? А Афанасию морду набью и освобожу тебе на сегодня от работы?
Верунчик замерла в кресле, немного подумала.
– Нет, – рассудительно сказала она. – Не надо. Афоне сегодня деньги очень нужны, а кто меня защищать будет, если ты его выключишь как в прошлый раз?
Она снова взяла ложку, доела шурпу, отодвинула горшочек в сторону.
– Вот, а говорила, что порция на троих, – хмыкнул я. – Пополнеть не боишься? Клиенты разбегутся.
– Калорий с клиентами, знаешь, сколько расходуется? – бесхитростно ответила она. – Говорят, что трахнуться один раз, это как вагон дров разгрузить. А у меня за смену иногда три-четыре таких вагона… Не до жиру, быть бы живу. – Она пододвинула к себе судочек с селёдкой в винном соусе, попробовала. – Это что – селёдка? Совсем непохожа…
И тут я понял, что полезного могу выведать у Верунчика.
– Слушай, Верунчик, а ты всех своих клиентов помнишь?
Она посмотрела на меня как на дефективного.
– Ты чего, смеёшься? Ещё у токаря поинтересуйся, все ли он болты и гайки помнит, которые за смену выточил.
– Что, совсем никого не помнишь?
– Нет, почему же, – глаза у Верунчика подёрнулись томной поволокой, и она даже перестала есть. – Некоторых помню…
– Не было ли среди них некоего Викентия Павловича Ремишевского?
– Ты чего, Артёмушка? – жеманно улыбнулась она. – Я ведь их не по именам помню…
– Он здесь, неподалёку, в двух кварталах от ресторана работает. Замдиректора банка «Абсолют». Вполне может в «Chicago» обедать.
Улыбка у Верунчика стала ещё шире.
– Их профессиями, тем более, не интересуюсь, – уточнила она. – Разве фотку покажешь, может, узнаю.
Я вынул ручку и на салфетке секунд за десять набросал портрет Ремишевского.
– Ух, ты! Как живой… – восхитилась Верунчик. – Да ты художник, Артём! А меня сможешь?
«Как живой…» – рефреном отдалось в сознании. Определённо, видела.
Я быстренько набросал и её портрет, естественно, приукрасив. Нарисовал улыбающуюся, с чуть большими, чем на самом деле, глазами, искрящимися весельем.
– Вот это да! А красками на холсте сможешь? – загорелась Верунчик. – Я в комнате у себя повешу…
– Портрет маслом дорого стоит. Твоего годового заработка не хватит.
– Опять лапшу на уши вешаешь? – Она подозрительно уставилась на меня. – Видела я картины местных мазил – они в сквере Пушкина каждый день торгуют. Самая дорогая сотню деревянных стоит.
– Извини, соврал. – Я сделал вид, что сконфузился. И соврал второй раз: – Не умею я красками рисовать.
– Жаль… – расстроилась она, продолжая рассматривать свой портрет. – А здорово было бы… Я уже портрет в своей комнате на стене представила… Люсяка от зависти лопнула бы…
– Так видела ты этого человека, или нет? – мягко повторил я, возвращая её из мечтаний на грешную землю.
Она оторвала взгляд от своего портрета, посмотрела на меня и неожиданно возмутилась.
– Да что ты всё допытываешься, кто он, да что он? Ты не из ФСБ?
– А что, похож?
Верунчик в очередной раз окинула меня взглядом.
– Не-е… – то ли разочарованно, то ли с облегчением протянула она. – Те коньяк жрут, что лошади, и задарма в постель тащат.
– Тогда колись, – рассмеялся я.
– Ну, видела, – пожала она плечами. – Только ведь информация денег стоит.
– Приехали, – фыркнул я. – Я тебя обедом угощаю, а ты мне помочь не хочешь.
– Выходит, обед не бескорыстен, как ты божился? – поймала меня на слове Верунчик. И это была уже не женская логика. Обычная, нормальная. Более того – железная, против которой, как против лома, аргументов нет.
– Держи. – Я протянул Верунчику десять долларов. – Только Афанасию не показывай, отберёт.
– Ага… – как-то неуверенно сказала она, пряча купюру в кармашек курточки, и я понял, что Афанасию не придётся деньги отбирать – сама отдаст. Странные, всё-таки, создания, эти женщины. Сутенёр проституцией заниматься заставляет, бьёт, если мало заработает, а ей только одного и надо – лишь бы он рядом был, защитничек хренов.
– Рассказывай, – вздохнул я.
– Так рассказывать-то нечего! – рассмеялась Верунчик. – Не числится этот лысый среди моих клиентов. Заходит сюда изредка, обедает. Пару раз, как ты, обедом угощал, но на этом и всё. Уж я так и эдак, а он ни в какую, лишь посмеивается. А когда Афоня за мой «простой» попытался с него деньги востребовать, то он с ним гораздо мягче, чем ты, поступил. Достал из кармана целковый, согнул между пальцами, а затем между ладонями прокатал. Не так, чтобы до конца, а до половины. Посмотрел на свою работу, сказал огорчённо, что, мол, постарел, раньше в трубочку скатывал, а сейчас только так может. Сунул Афоне в карман и пошёл себе. Я тогда, как морду растерянную Афони увидела, дико захохотала, а он, гад, мне за это фингал поставил…
Да уж, я с Афоней жёстче поступил. Молниеносно, так что вокруг никто ничего не понял, ткнул под шейную мышцу прямой ладонью, и сутенёр минут на пять выключился. После такого удара, спазмирующего сонную артерию и обрекающего мозг на кислородное голодание, человек себя чувствует похуже, чем после нокдауна. Главное, не переусердствовать. Ударишь сильнее, и перед тобой труп. Но чувство удара у меня, кажется, заложено на генетическом уровне. Рука сама знает, с какой силой бить заморыша, а с какой – культуриста. Впрочем, на генетическом уровне у меня и не то ещё записано – ежели бы сведущие люди знали, в кунсткамеру поместили.
– А о чём вы за столом с ним говорили?
– Да ни о чём, – передёрнула плечиками Верунчик. – Так, трёп пустопорожний… Как с тобой вот. – Она посмотрела на меня, и вдруг зрачки её расширились. – Слушай, я всё поняла! Вы оба – «голубые»! Ты его ревнуешь, да?
В этот раз я подавился салатом, что называется, по-настоящему. Даже слёзы выступили, пока откашливался, а Верунчик стучала обоими кулачками по моей спине.
– Всё, достала ты меня… – прохрипел я. – Весь аппетит отбила… Тебя послушать, так вокруг – сплошная
И опять я соврал, однако откровенничать на эту тему с Верунчиком больше не хотел. «Голубых» я недолюбливал. Но не за их сексуальную ориентацию, а за то, как вызывающе они выставляют её напоказ, почти что рекламируя. Секс, независимо от ориентации, – личное дело каждого, и незачем о своих сексуальных пристрастиях бахвалиться на весь белый свет. Всё-таки это ещё и интимное дело.
В этот момент у столика появился официант Валера с моей порцией шурпы.
– Спасибо, Валера, – кивнул я и расплатился. – Достаточно?
Он глянул на деньги, кивнул.
– Заходите к нам ещё.
– Всенепременно.
Официант скрылся за дверью в зал ресторана, и я поднялся из-за стола.
– Ты куда? А шурпа? – несказанно удивилась Верунчик.
Тогда я наклонился и сказал, глядя в глаза, полные недоумения:
– Верунчик, сегодняшним обедом и общением с тобой я сыт по самое некуда.
И провёл большим пальцем по горлу.
Глава третья
Сев в «Жигули», я выехал со стоянки. И чёрт меня дёрнул принять участие в телевизионной викторине! Словно её название «Кому повезёт» подтолкнуло лишний раз убедиться, что я действительно Везунчик! Если бы деньги представляли для меня особый интерес, давно махнул бы в Лас-Вегас, сорвал куш миллионов в двадцать на каком-нибудь электронном игровом автомате, чтобы никто подкопаться не смог к моему везению, и жил бы себе без бед, припеваючи… Но чувство самосохранения подсказывало, что так делать нельзя. Будто имелся в сознании предохранитель, запрещающий выделяться из общей массы, и над всем превалировало предчувствие – стоит проявить себя, как мной тут же заинтересуются. Нет, не пресловутые компетентные органы, а некто похуже, неопределённый, как ужас из детских снов, а потому неотвратимый. Поэтому я использовал своё везение по чуть-чуть: играл во всевозможные тотализаторы, стараясь в каждой букмекерской конторе появляться не чаще, чем раз в полгода; в казино, чтобы не засветиться в глазах персонала, срывал банк исключительно на игровых автоматах, чаще «одноруких бандитах»; покупал билеты различных лотерей, опять же с невысоким призовым фондом… В общем, как уже говорил, у меня имелся тысяча и один способ лёгкого и безопасного получения нетрудовых доходов средствами, не противоречащими, за редким исключением, уголовному кодексу. Главное – не жадничать и не «светиться». Хотя мог позволить себе и квартиру с евроремонтом, и иномарку, а не «Жигули»… Да многое себе мог позволить, однако даже в ресторанах не шиковал, лишь изредка заказывая к обеду что-нибудь из деликатесов. Как красную икру с Верунчиком.
И всё же долго так продолжаться не могло. Выигрывая время от времени в столь небольшом городке, как Холмовск, я рано или поздно обратил бы на себя внимание. Поэтому и решился поучаствовать в телевизионной викторине с относительно небольшим призовым фондом. Двадцать тысяч долларов должны были на год-два обеспечить меня безбедным существованием, а дальше можно и возобновить свою деятельность. С максимальной осторожностью.
В случае с викториной предчувствие опасности не сработало, и после разговора с Верунчиком я понял, почему. Слишком много общего между мной и Ремишевским, если не по крови, то по духу. Тревожное предположение, с детства угнездившееся в сознании, что не я один такой в нашем грешном мире, обратилось в твёрдую уверенность. Никогда не предпринимал попыток искать встречи с себе подобными, – на подкорковом уровне сознания был уверен, что ни к чему хорошему это не приведёт. Личность бунтовала и не хотела становиться одной из многих; хотелось быть в единственном числе и не менять уклад жизни. К сожалению, не только от меня это зависело… И напрасно я клял себя за то, что рискнул участвовать в телевизионной викторине. Из-за одного случая с выигрышем двадцати тысяч долларов на меня никто бы не обратил внимания. Каждую неделю таких счастливчиков с десяток по стране наберётся, к тому же с выигрышами покрупнее. Так что заинтересовались мною давно…
Нехорошо засосало под ложечной. Что-то я упустил, недооценил. В том числе и ситуацию. Похоже, с предположением, что в Холмовске я смогу пробыть ещё две-три недели, придётся расстаться. Не пришлось бы, как в шпионских детективах, «рвать когти» немедленно.
Припарковав машину возле универмага, я вошёл в магазин и купил адидасовские кроссовки. Если уж предстоит удариться в бега, то обувь должна быть добротной. Хотел купить ещё неброские джинсы и пару футболок, но передумал. Если меня «пасут», то цель покупок станет очевидной. Никакое преддверие лета не оправдает их в глазах наблюдателя.
Бросив коробку с обувью на переднее сиденье, я отъехал от тротуара, и только тогда почувствовал, что в салоне машины я не один. Поздно почувствовал – подвела в этот раз интуиция.
– Сиди спокойно, не оглядывайся, в зеркальце не смотри, – донёсся с заднего сиденья хрипловатый мужской голос, и в затылок упёрлось холодное дуло пистолета. – Руки от баранки не отрывай.
Непроизвольно глаза всё же скосились на зеркальце заднего вида, но оно оказалось предусмотрительно отвёрнуто в сторону непрошеным пассажиром.
– Я сказал, не смотреть, – пожурил он. – Если, конечно, не хочешь, чтобы твои мозги по ветровому стеклу расплескались.
Первый испуг прошёл, и в голове воцарилась холодная рассудительность. Психологи спецподразделения «Аз» и не тому учили, хотя полный курс я пройти не успел из-за отчисления. И я стал поступать по инструкции, предписывающей разговором отвлечь налётчика, рассеять его внимание, чтобы обрести шанс для манёвра.
– У меня во внутреннем кармане двести долларов с мелочью, – сказал я. – Всё, что есть. Сам достанешь портмоне, или мне вынуть?
– Не надо.
– Что же тогда? Машина понадобилась?
– Твоим «Жигулям» место на свалке, – хмыкнул налётчик. – Даже на запчасти не годится.
– Тогда, что нужно? – продолжал я, потихоньку наращивая скорость и выискивая глазами на обочине столб помощнее.
– Пока нужно, чтобы сбросил скорость и ехал спокойно. Врежешься в столб, я, в худшем случае, несколькими переломами отделаюсь, а тебя с дыркой в голове никто не реанимирует.
Я сбросил скорость. Версия об ограблении отпадала. Да и не очень-то в неё верилось с самого начала. Будь это обыкновенный грабитель, я бы почувствовал его присутствие, садясь в машину. Как бы он ни прятался.
– Куда ехать?
– Прямо, и строго соблюдая правила дорожного движения.
– Узнаю родную ГИБДД, – проворчал я. – Вы теперь так взимаете штраф с водителей, не застегнувших ремень безопасности?
– Помалкивай! – оборвал меня невидимый пассажир за спиной. – Вопросы задавать буду я. Ты, никак, в поход собрался?
– О чём это вы? – изобразил я недоумение, хотя по спине пробежал холодок. Прекрасно понимал, о чём и почему спрашивал пассажир, но откровенничать с ним не собирался.
– О твоей покупке.
– О кроссовках, что ли? А причём здесь поход? Лето на носу, а кроссовки – самая удобная летняя обувь, вы не находите?
– Я нахожу, что ты слишком много болтаешь, – процедил он. – Не пытайся отвлечь внимание, я выстрелю раньше, чем надумаешь что-то сделать. Сейчас ты проделаешь незамысловатую операцию, но учти, одно неверное движение, и я стреляю.
– Стреляю это, стреляю то… Может, сразу, а? Пока я не успел подумать.
– Не умничай!
Он придвинулся ближе, и я почувствовал на затылке его дыхание. Одновременно ощутил тонкий запах то ли лосьона после бритья, то ли одеколона. Слабый фиалковый запах дешёвой парфюмерии, причём скорее женской, чем мужской. Накаркала мне Верунчик «голубого», что ли?
– Сделай, как написано в окошке, – сказал он, и слева от меня появилась рука в перчатке с идентификатором имени. В окошке горела надпись: «Приложите большой палец правой руки к левому краю окошка». Следовало понимать, что мои полные Ф. И. О. были набраны заранее.
– Ничего не получится, – фыркнул я.
– Это ещё почему?
– Сегодня утром уже пробовали.
– Кто?