На пастора «премьера симфонии» произвела ошеломляющее впечатление.
— Если не знать, откуда эти голоса, можно поверить, что слушаешь фонограмму фильма ужасов,
— Да. Особенно эти протяжные вздохи. Обратите внимание на блеющий щебет. Слышите? Это дельфины. Они идут за нами третьи сутки…
— Простите, в прошлый раз вы спросили меня о моей вере, могу ли я узнать, во что верите вы?
Рэйфлинт усмехнулся и долго возился с тумблерами, выделяя из биошумов дельфиний щебет.
— Я верю… А почему бы и нет?! Мой бог — дельфин. По крайней мере, эти твари не уничтожают друг друга и, я читал, они ничуть не глупее нас. Вы не замечали — дельфин похож в профиль на Сократа?!
— Возможно.
— Вы носите на груди крест. Крест — виселица Христа, орудие пытки. Я же, — Рэйфлинт отогнул клапан нагрудного кармана с жетоном в виде дельфина, — как видите. Чья религия гуманнее?
— Вы — тотемист?
— Отнюдь Я — эпикуреец, — засмеялся Рэйфлинт и потрепал искусственные волосы искусственной Ники. — Вас не шокирует это соседство?
— Нет… Теперь я знаю: вы язычник-идолопоклонник.
— Пусть будет так! — еще больше развеселился коммодор. — Но если серьезно, мне хочется верить в грядущую аквакультуру — в подводные города, в освоение шельфа и всего гидрокосмоса, в человека, вернувшегося в свою праколыбель — океан, живущего в нем без аквалангов, как дельфины…
— А пока вы принесли в праколыбель жизни коконы смерти.
— Что делать! Хочешь идти по канату, соблюдай равновесие.
— Старо. Я тут нашел в Библии слова пророка Луки: «Вы — как гробы сокрытые, над которыми люди ходят и не знают того». Воистину, подводные лодки — могильные черви человечества.
— О, нас с вами слишком далеко занесло… — Рэйфлинт встал из-за стола-аквариума. — Хотите сюрприз?
Бар-Маттай молчал, разглядывая на стенках чашечки узоры кофейной гущи.
— Предупреждаю, — мягко, но властно настаивал на своем Рэйфлинт. — Я не хочу оскорбить ваше благочестие. Но коль скоро вы взялись за спасение наших душ, то должны знать, чем живут ваши овцы на глубине в тысячу футов…
Он провел Бар-Маттая в носовой — торпедный — отсек, самое большое помещение субмарины. Здесь уже сидели и лежали на запасных — стеллажных — торпедах свободные от вахт люди. Судя по оживлению, зрители собрались отнюдь не на фильм и даже не на игру в «тото». Больше всех суетился стюард, поминутно выглядывая из-за ширмы, расставленной перед круглыми крышками торпедных аппаратов. Наконец он выбрался оттуда в чалме, обнаженный по пояс, с флейтой в руках. Тут же вспыхнули первые аплодисменты и погасли. Ахтияр уселся по-турецки рядом с негром-барабанщиком, и оба они завели тягучую и ритмичную мелодию Больших Кокосовых островов. Из-за ширмы — Бар-Маттай глазам своим не поверил — выплыла изящная- женщина в костюме стрип-герл.
— Катарина Фёрст — звезда Больших Кокосов, — наклонился к уху пастора Рэйфлинт. — Как и вы, она решила пойти вместе с нами, чтобы спасать наши души. Только не от греха, а от скуки. И заметьте — счет пока не в вашу пользу… Вахтенный офицер, глубина?
— Глубина тысяча футов, сэр. Горизонт чист.
— Есть.
Танцуя и раздеваясь, Катарина пела:
Пастор смятенно вопрошал:
— Но как же обычай?.. Во все времена женщина на корабле приносила несчастье?!
— Вам не пристало верить предрассудкам, святой отец!
— И все-таки как она здесь появилась?
— Спросите вашего соседа Ахтияра. Этого мерзавца я спишу в первом же порту.
Катарина Фёрст и сама бы желала знать, каким образом очутилась она в отсеках «Архелона». Последнее, что удержала ее зыбкая девичья память, был столик в портовом баре и вислоносый человек с не по-мужски мягкими коленями. Об остальном она знала со слов Ахтияра.
— Когда ты уснула, моя серна, у меня на груди, я отнес тебя на руках к трапу, бережно спустил вниз и уложил в своей каюте, а сам сидел в ногах и охранял твой сон, о возлюбленная!
Это была полуправда. Ахтияр действительно отнес Катарину на руках, но предварительно завернув в ковер, который купил тут же, в баре, не торгуясь. Покупку с драгоценным вкладышем он притащил на лодку ночью — в самый разгар погрузки и, благополучно миновав старшего помощника, спустил ковровый рулон в торпедопогрузочный люк вслед за освежеванной тушей барана. Стюард никак не предполагал, что командир решит уйти из Сан-Пальмаса на сутки раньше — нынешней же ночью.
Придя в себя, двадцатидвухлетняя звезда шоу не стала горевать. Подводные гастроли обещали по меньшей мере сногсшибательную рекламу. Три дня Ахтияр уговаривал доктора пойти к разгневанному командиру замолвить за него слово. Во время обеда Коколайнен заметил невзначай, что из любого происшествия всегда можно извлечь и нечто полезное…
— Что вы имеете в виду? — вскинулся Рзйфлинт.
— Раз от этой девицы никуда не деться, то пусть принесет пользу, как умеет. Мальчикам нужна психологическая разрядка. Впереди столько напряженных вахт…
Офицеры за столом зашумели, дружно поддержав «самого мудрого флотского эскулапа».
Рэйфлинт промолчал, но вечером разрешил выступление.
…Дельфины шли за «Архелоном» стаей. Они привыкли, что три раза в сутки огромная черная рыбина выбрасывала вкусное облако кухонных отбросов. Это стюард выстреливал из специального бункера камбузные отходы. Акустики слышали в наушниках воздушный хлопок, а затем переливчатое щебетание. Дельфины смеялись. Рэйфлинт включал у себя в каюте динамики и вслушивался в веселую перекличку. Он начинал различать их по голосам. Самому бойкому он придумал кличку — Тэдди. Так звали младшего брата, умершего десяти лет от саркомы.
…Первым обнаружил признаки этой странной болезни стюард. Точнее, пастор, который с ужасом наблюдал, как Ахтияр, опершись ладонью на раскаленную плиту, завинчивал под подволоком клинкет вентиляции. Ладонь дымилась и потрескивала, а стюард, не отрываясь от клинкета, удивленно бормотал:
— Черт побери, где-то подгорает мясо!
И тут он дико уставился на ладонь. Он совершенно не чувствовал боли…
Коколайнен нашел у него атрофию болевых нервов, тактильных и температурных рецепторов. Кожа всего тела потеряла чувствительность.
— Ничего, — утешал его доктор. — Если в драке тебя пырнут ножом, ты не будешь вопить, как кролик.
— И на том спасибо, Коко…
Через несколько дней на ладонях, лбу и щеках Ахтияра проступили бронзовые пятна, а черная поросль на руках и остатки шевелюры побелели, как у глубокого старика.
Рэйфлинта ничуть бы не обеспокоили изменения в порочном организме стюарда, если бы в один недобрый вечер он не увидел седого как лунь Роопа.
— Скверные дела, — невозмутимо сказал старпом, разглядывая побронзовевшие пальцы. — Должно быть, барахлит биологическая защита. У старшего радиста Барни точно та же история.
Проверили биозащиту реактора, но она оказалась в норме. Утром на прием к Коколайнену пришли три седых турбиниста. Доктор развернул походную микробиологическую лабораторию. Сделав первые анализы, он поспешил к командиру. Надо было срочно превращать один из концевых отсеков в изолятор и держать там всех больных до конца похода.
— Не надо никаких изоляторов. — мрачно процедил Рэйфлинт.
— Но почему?!
— Я не могу управлять кораблем из изолятора.
И командир показал доктору бронзовые ладони.
Было поздно устраивать карантин потому, что начальные признаки неизвестной болезни обнаружились почти у всех членов экипажа. Рэйфлинт вынужден был дать тревожную радиограмму в Генеральный морской штаб. Через сутки седоусый Барни положил ему на стол ответный дешифрант:
Командующий флотом».
Обратно возвращались полным, сорокаузловым, ходом. В кают-компании обедали молча, без обычных шуток. Бар-Маттай ходил по отсекам, искал для больных слова утешения. Одни слушали его с надеждой, другие — криво усмехаясь, третьи — их было совсем немного — зло отмахивались.
Каждое утро пастор осматривал тело. Бронзовые пятна не появлялись, седины в волосах не прибавлялось.
Когда радар «Архелона» отбил на экране бледные очертания родных скал, пришла новая радиограмма:
Командующий флотом».
Баржу обнаружили сразу. Старая посудина одиноко стояла на двух якорях. Внешний рейд был пуст.
Коколайнен перенес на ржавую палубу контейнер и выстрелил зеленую ракету. С удовольствием прошелся по плавучему островку и нехотя перепрыгнул на корпус субмарины. «Архелон» взял курс на мыс Шедруп.
— Алло, Флэгги! Ты еще не надумала выйти за меня замуж?
— Еще нет.
— Я тебе всегда говорил, что подводники — это камикадзе.
— Что-нибудь с Барни?! — И не только с ним…
— Говори же, ради бога!
— По телефону не могу.
— Тогда приезжай немедленно!
— Но сейчас почти полночь. Мне с утра на службу.
— Черт побери, у меня четыре комнаты, и все пустуют!
— О! Наконец-то я слышу речи не девы, а жены… Еду.
Помощник флагманского эпидемиолога капитан медицины О’Грэгори повесил трубку уличного автомата. Не надо было бы называть имени Барни. Телефон наверняка прослушивается… Хотя вряд ли тому, кто сидит в подземелье с наушниками, известно, кто такой Барни и где именно он служит. Главное, что эта недотрога Флэгги впускает его в свою крепость. А уж за полночь в пустой квартире он найдет общий язык и с монахиней… Конечно, О’Грэгори не так прост, чтобы расплачиваться за ночь любви государственными тайнами. Результаты бактериологического анализа биопроб с «Архелона» были немедленно засекречены, едва он и его шеф доложили в адмиралтейство, что обнаружены бациллы неизвестной доселе формы проказы — весьма скоротечной и инфекционной. Выяснилось, что микробы лепры в условиях слабой радиации ядерного реактора переродились в новый, крайне опасный для здоровых людей штамм микроорганизмов. Его условно назвали — «суперлепра XX».
Ничего этого Флэгги не узнает. Просто надо будет сказать, что возвращение Барни откладывается на неопределенный срок из-за эпидемии гриппа. Бедная Флэгги! Если бы она знала, что уже наполовину вдова, быть может, была бы куда снисходительнее к гонцу печальной вести…
О’Грэгори нажал на акселератор и вырулил на шоссе к городку подводников. Протяжный взрыв со стороны моря заставил его оглянуться. Вспомнил: ото на внешнем рейде взорвали баржу, на которой побывали носители бацилл суперлепры XX…
В Генеральном морском штабе адмиралы вместе с учеными-микробиологами решали судьбу «Архелона». Капитан медицины О’Грэгори никогда еще не видел такого скопища больших звезд на погонах. Он тихо сидел рядом с шефом, обхватив ладонями щеки. Поза его выражала глубокую озабоченность, столь подобающую случаю. Она была еще и удобной, потому что позволяла, во-первых, скрывать легкую щетину, проступившую после бессонной ночи (О’Грэгори не успел побриться — шеф назначил ему рандеву на аэродроме рано утром, а у Флэгги не нашлось бритвы); во-вторых, задумчиво опустив голову на ладони, можно было дремать с открытыми глазами. Дуреха Флэгги всю ночь строила из себя весталку. О’Грэгори до самого утра расточал красноречие и обаяние, подогревая себя кофе с коньяком и бразильскими сигарами. Может быть, все и удалось, если бы не этот кретинский транзистор. Дернуло же его поискать музыку. Флэгги чуть не ударилась в слезы: «Ах, Барни!..» Дался же ей этот лысый маркони! Послушала бы, что уготовано ее муженьку…
Только что закончил содоклад начальник медико-санитарного корпуса флота. Суть его сводилась к тому, что на острове Юджин в заброшенном концлагере можно без особых затрат устроить лепрозорий для пораженного экипажа. Проблема заключалась лишь в том, что делать с подводной лодкой. Подлежала ли она дезинфекции? Если нет, то уничтожение столь дорогостоящего корабля наносило ощутимую брешь как в военном бюджете, так и в боевой мощи флота.
Президент микробиологического общества профессор Сименс стоял на том, что полную дезинфекцию в отсеках «Архелона», набитых электроникой и разнообразной машинерией, провести невозможно. Надо менять всю начинку. Проще построить новый корабль.
Морской министр требовал хотя бы частичной дезинфекции и скорейшего выхода стратегического атомохода на боевое дежурство.
— Тогда через месяц вам придется подыскивать еще один остров Юджин! — запальчиво возражал профессор.
— Но я не могу отправить на дно целый ракетодром. Нация мне этого не простит.
— Нация во сто крат не простит вам, если вы заразите ее суперлепрой!
Перепалке, которая вот-вот грозила перейти правила приличия, положил конец начальник Генерального морского штаба.
— Пусть каждый из присутствующих выскажет свое мнение. По старому флотскому обычаю начнем с младшего. Капитан медицины О’Грэгори!
О’Грэгори вздрогнул, как школьник, вызванный учителем врасплох. Он встал, потирая небритый подбородок (жест крайнего смущения или, напротив, сосредоточения).
— Мне кажется, есть смысл не менять на «Архелоне» экипаж… — О’Грэгори сказал первое, что пришло ему в сонную голову, и тут же судорожно стал придумывать обоснование. Нужно было немедленно найти хоть какой-нибудь довод, пусть нелепый, лишь бы не стоять столбом. Карьера висела на волоске, на канцелярской скрепке…
— А в этом что-то есть! — первым нарушил напряженную тишину начальник Генморштаба. — Как сказывается лепра на работоспособности больного?
— Никак! — откликнулся флагманский эпидемиолог. — На ранних стадиях болезни человек почти полностью сохраняет умственную и трудовую способность. Безобразен лишь внешний вид больного…
— Ну это уже из области эстетики, — прервал его адмирал. — В предложении капитана ОТрэгори я нахожу выход из сложившейся ситуации. Энергетическая установка «Архелона» заряжена на пять лет непрерывной работы. Таким образом, если экипаж пробудет некоторое время в море, то отпадает нужда в лепрозории, как снимается с обсуждения и вопрос о дезинфекции. А главное — не страдает стабильность нашей обороны.
— Страдают люди! — не удержался Сименс.
— Это военные люди, профессор! Они призваны к страданиям и лишениям. А вы, ученые, точно так же призваны им помочь У вас будет предостаточно времени, чтобы найти противоядие.
— Наука ищет его столетиями. Медицина пока бессильна.
— У нашего флота несколько иной девиз! Если враг обнаружен, его уничтожают!
— Браво! — воскликнул морской министр.
— Чудовищно! — резюмировал президент микробиологического общества.
— Прошу разрешения сесть! — напомнил о себе капитан медицины.
— Садитесь, майор! — одобрительно кивнул морской министр.
«О, Флэгги! — радостно простонал про себя помощник флагманского эпидемиолога. — Покровительница морской медицины!»
За полночь в каюту пастора тихо постучали. Бар-Маттай заложил страницу и открыл защелку. В узенький проем двери заглядывал усталый Рэйфлинт.
— Вы не спите? Хочу с вами посоветоваться… Прочтите.
Бар-Маттай поднес к глазам бланк шифрограммы.
Морской министр».