– Лучше бы уже. В полдень я проголодалась, но, как ни странно, не смогла проглотить ни куска. Хотела поехать в школу и посмотреть на всех их. Но не поехала. Я выпалывала сорняки в полном бешенстве до тех пор, пока автобус не высадил детей у дома.
Из окна спальни ему была видна дорожка, и он увидел Нэнси, подъезжавшую к амбару и обернувшуюся помахать рукой и прокричать что-то через плечо кому-то невидимому. Возможно, Сандре. Нэнси была одета в синие джинсовые шорты и красную блузку.
– Вот и старушка Нэнс, – сказал он, – тютелька в тютельку.
– Она, говоря ее словами, в диком бешенстве от Пайка. Кажется, в школе объявился новый талант. Нечто с почти платиновыми волосами. Так что Пайк сейчас – глупяк.
– Глупяк?
– Для меня это тоже было внове. Кажется – это комбинация «глупый» и «шмяк». Перевод был дан с крайним нетерпением: «Ох, маммма!».
– Я принимаю это. Пайк Фостер – глупяк. Вне всякого сомнения. Он слишком крупный и мускулистый для пятнадцатилетнего мальчика. И когда я пытаюсь завести с ним разговор, он краснеет, пялит на меня глаза и издает самый ужасный и бессмысленный смешок, какой я когда-либо слышал.
– Он не знает, как себя вести с тобой. Вот и все.
– Во мне нет ничего непонятного. Двусложные слова ставят его в тупик. Истинное дитя телевизионного века. И этой чертовой школы, этих чертовых педагогических теорий. И прежде чем ты дашь мне обычный самодовольный ответ – я не вступлю в Ассоциацию родителей и учителей, чтобы попробовать хоть что-нибудь сделать с этим.
Они спустились вниз. Нэнси сидела на стойке в кухне и говорила по телефону. Она взглянула на них с выражением беспомощной скуки, прикрыла рукой трубку и прошипела:
– Я просто должна сегодня позаниматься.
– Тогда повесь трубку, – сказал он.
На задней лестнице раздался звук, похожий на то, как если бы с нее скатилась очень тощая лошадь. Баки и его лучший друг Энди прогромыхали через кухню, вылетели через дверь в перегородке и направились к амбару. Пружина на двери вздохнула.
– Здравствуй, папа! – сказал Баки.
– Здравствуй, сын. Здравствуй, Энди.
– Привет, мистер Боуден.
– Куда вы, мальчики, направляетесь?
– Ну, мы – к амбару.
– Хорошо. Бегите, мальчики.
Нэнси, с увлечением слушая голос на другом конце линии, сбросила сандалию с правой ноги. Голыми пальцами она рассеянно пыталась повернуть ключ шкафчика под стойкой. Кэрол открыла стенную духовку и смотрела на то, что там было, с двусмысленным и недружелюбным выражением. Она была хорошим, но эмоциональным поваром. Она разговаривала с ингредиентами и посудой, Если что-то не выходило, то не по ее вине. Это был акт обдуманного бунта. Проклятая свекла решила выкипеть досуха. Глупые цыплята не хотели становиться мягкими.
Сэм снова налил себе и перешел с выпивкой за столик. Он раскрыл вечернюю газету, но прежде чем начать читать, оглядел кухню. У Кэрол была крепкая хватка дизайнера. Множество нержавеющей стали. Большая комната. Она занимала прежнюю кухню, буфетную и кладовую. Центральный островок с мойкой и плитой отделял рабочую часть от обеденной. Шкафчики и пеналы были из темной сосны. Большое окно выходило на лесистый холм за амбаром.
Разнокалиберные медные кастрюли висели на сосновой стене. У обеденного столика был небольшой камин полевого камня. С начала Сэм не был поражен. Он не чувствовал себя уютно в комнате. Слишком журнально, говорил он. Слишком медно и затейливо. Но сейчас она ему очень нравилась. В этой комнате проводили больше всего времени. Очень строгая столовая белого дерева с синими стенами была оставлена для торжественных случаев. Все пятеро удобно располагались и за кухонным столом.
Когда Нэнси повесила трубку и подняла свою сандалию, Сэм сказал:
– Слышал, у тебя появились соперницы, Нэнс.
– Что? Ах, это! Мама тебе сказала. Она – откровенно протухшая штучка. Вся в рюшечках, ш шамой милой легкой шепелявоштью и страшно большими глупыми глазами. Мы все подозреваем, что она косит под Алису в стране Чудес. Все ребята определенно одурели возле нее. Ужасающее зрелище. Отвратительное. Бедный старый Пайк. Он не может и двух слов связать, и по этому все, что ему остается делать, это кружить вокруг нее, выпячивая все свои мускулы. Меня это не греет.
– Ну вот, очаровательно женственное выражение.
– Все так говорят, – сказала дочь жалобно. – Я просто начала учиться.
– Что у вас будет завтра, дорогая? – спросила Кэрол.
– Экзамен по истории.
– Может, тебе будет нужна помощь? – спросил Сэм.
– Может быть, с датами, попозже. Ненавижу учить все эти замшелые старые даты.
Он посмотрел на дверь, через которую ушла Нэнси. Такой прекрасный и опасный возраст. Наполовину ребенок и наполовину женщина. А полностью превратившись в женщину, она обещает стать необычайно красивой. Что создаст свой круг проблем.
Уже заканчивая газету, он услышал, как Кэрол набирает номер.
– Алло, Лиз? Кэрол. Наш средний ребенок достаточно цивилизован?… В самом деле? Хорошо. Твой Майк – настоящий ангел, когда он здесь. По-моему, они все реагируют таким образом… Если можно, будь так добра. Спасибо, Лиз… Джеми? Дорогой, я не хочу, чтобы вы с Майком отупели от учения. Ты слышишь?.. Хорошо, дорогой. Локти на стол не класть, громко не чавкать и в полдесятого быть дома. До свидания, золотце.
Она положила трубку, повернулась и виновато посмотрела на Сэма.
– Я знаю, что это глупо, но я начала волноваться. А позвонить так легко.
– Я рад, что ты это сделала.
– Если я буду продолжать в том же духе, мы все станем неврастениками.
– Думаю, что это хорошая мысль – получше приглядывать за ними.
– Может, ты позовешь Баки и отошлешь Энди домой, дорогой?
В девять часов, увидев, что Баки лег в постель, Сэм спустился по коридору в комнату дочери. На шкафчике для одежды лежала стопка свежих пластинок, тихо играла музыка. Нэнси сидела за столом перед открытой книгой и тетрадью. Она была в своем розовом махровом халате. Волосы всклокочены. Дочь посмотрела на него взглядом, означавшим, что она полностью выдохлась.
– Готова к датам?
– Кажется, да. Я, скорее всего, не вспомню и половины из них. Вот список, пап.
– Ты даже цифры пишешь с наклоном влево?
– Это такая особенность.
– Уверен в этом. Разве уже не учат правописанию?
– Почерк должен быть разборчивым. Это все, что они говорят.
Он подошел к кровати, отодвинул неизменного кенгуру и сел.
Она получила Салли на свой первый день рождения, и с тех пор та всегда и везде была с Нэнси в кровати. Нэнси больше не жевала ее уши. Слишком мало осталось жевать.
– Мы будем заниматься на фоне музыки, исполняемой джентльменом с больными аденоидами?
Нэнси потянулась к проигрывателю и повернула выключатель.
– Я готова. Давай, заправляй.
Он прошел по списку, она пропустила пять дат. Через двадцать минут она назвала их все, независимо от того, в каком порядке он спрашивал. Она была умным ребенком и способным. Ее разум был по-своему строго логичным и упорядоченным, не творческим. Баки, казалось, больше походил на Нэнси. Джеми был мечтателем, медлительным учеником с богатым воображением.
Он поднялся, отдал ей список и, поколебавшись, сел снова.
– Родительский час, – сказал он.
– Кажется, у меня совершенно чистая совесть, по крайней мере, сейчас.
– Это инструкция, детка, по поводу чужаков.
– Боже, мы говорили об этом триллионы раз. И с мамой тоже. Не соглашайся кататься. Не ходи в лес одна. Никогда не езди автостопом. И если кто-то смешно ведет себя, удирай, как ветер.
– Все немного не так в этот раз, Нэнс. Это – один конкретный человек. Я уже было почти решил не говорить тебе, но потом подумал, что это будет немного глупо. Это человек, который ненавидит меня.
– Ненавидит тебя, папа!
Он почувствовал легкую досаду.
– Да, кто-то может ненавидеть твоего мягкого, любящего, жалкого, старого отца.
– Я не имела в виду ничего такого. Но за что он?
– Когда-то давно я свидетельствовал против него. Во время войны. Без моей помощи его бы не приговорили. С тех пор он был в военной тюрьме. Сейчас его выпустили, и он в нашей округе. Мы с мамой уверены, что он был здесь пару недель назад. Может, он ничего и не сделает, но мы должны предполагать обратное.
– За что его посадили в тюрьму? Он посмотрел на нее некоторое время, оценивая ее запас знаний.
– Изнасилование. Это была девочка твоего возраста.
– Боже мой!
– Он пониже меня. Размером с Джона Тернера. Такой же в объеме, как Джон, но не такой же мягкий. Лысый, сильно загоревший, с дешево выглядящими искусственными зубами. Одевается бедно и курит сигары. Можешь это все запомнить?
– Конечно.
– Не позволяй ни одному человеку, подходящему под описание, приближаться к тебе по какой бы то ни было причине.
– Я не буду. Боже мой, это так волнующе, правда?
– Именно то слово.
– Мне можно сказать ребятам? Сэм поколебался.
– Не вижу, почему бы и нет. Я собираюсь рассказать твоим братьям. Этого человека зовут Кейди. Макс Кейди. Он снова поднялся.
– Не занимайся слишком долго, цыпленок. Ты лучше справишься с экзаменом, если больше поспишь.
– Не могу дождаться, чтобы рассказать обо всем ребятам.
Сэм улыбнулся и взъерошил ей волосы.
– Ой, большое дело! Драма входит в жизнь Нэнси Энн Боуден, девицы. Опасность подстерегает эту тощую девчушку. Настраивайтесь завтра на нашу волну, чтобы узнать новую главу из жизни этой американской девочки, которая храбро улыбается, в то время как…
– Прекрати сейчас же!
– Тебе закрыть дверь?
– Эй, я совсем забыла! Я видела Джека в деревне. Он сказал, что у него появилось место, и можно вытащить лодку прямо сейчас. Ты же знаешь, как он с этим, поэтому я сказала, что мы приедем и поработаем над ней в эти выходные. Правильно?
– Великолепно, цыпленок.
Когда он спустился вниз, Джеми был уже дома. Кэрол как раз загоняла его в постель. Сэм сказал ему обождать минутку.
– Я только что рассказал Нэнси о Кейди, – сказал он.
Кэрол нахмурилась и сказала:
– Но ты думаешь… Да, я понимаю. По-моему, это мудро, Сэм.
– А что происходит? – спросил Джеми.
– Послушай очень внимательно, сын. Я собираюсь рассказать тебе кое-что и хочу, чтобы ты запомнил все, что я скажу.
Он объяснил Джеми положение. Джеми внимательно слушал. Сэм закончил словами:
– Что же, расскажи и Баки, но я не знаю, какое это будет иметь для него значение. Он живет в своем собственном марсианском мире. Поэтому я хочу, чтобы ты смотрел лучше, чем обычно, за своим младшим братом. Я понимаю, что это может несколько помешать вашему веселью, но это все реально, Джеми. Это – не телешоу. Ты сделаешь это?
– Конечно. Почему его не арестуют?
– Он ничего не сделал пока.
– Бьюсь об заклад, они могли бы его арестовать. У полицейских есть пистолеты, которые они отбирают у мертвых убийц. Понимаешь, потом они идут к нему и кладут пистолет убийцы ему в карман. А потом его арестовывают за ношение оружия без разрешения, понимаешь, и отправляют его в тюрьму. А потом несут пистолет в лабораторию, разглядывают его через всякие штучки и обнаруживают, что это – оружие убийцы и как-нибудь рано утром его сажают на электрический стул.
– Братец мой! – сказала Кэрол.
– Джеймс, мальчик мой, дело в том, что наша страна очень хороша как раз тем, что в ней такие вещи невозможны. Мы не сажаем невинных людей. Мы не сажаем людей только потому, что думаем, будто они могут что-то натворить. Если бы это могло произойти, ты, Джеми Боуден, мог бы однажды обнаружить себя в тюрьме только потому, что кто-то оболгал тебя.
Джеми хмуро обдумал сказанное, а потом кивнул.
– Этот Скутер Прескотт враз закрыл бы меня.
– Почему?
– Потому что, понимаешь, я сейчас могу отжаться двадцать восемь раз, а когда смогу пятьдесят, то подойду к нему и расквашу его толстый нос.
– Он знает об этом?
– Конечно, я сказал ему.
– Лучше бы тебе пойти сейчас в постель, дорогой, – сказала Кэрол.
Уже у парадной лестницы Джеми обернулся и сказал:
– В этом есть одна загвоздка. Скутер тоже отжимается от пола, проклятие.
Когда он ушел, Кэрол спросила:
– Как Нэнси это восприняла?
– С пониманием.
– По-моему, это разумно – рассказать им.
– Я знаю. Но это заставляет меня чувствовать себя немного неудачником. Я – король этого маленького племени. Должен был бы смочь заставить Кейди бояться Бога. Но я не пойму, как это сделать. Не из-за физической формы конторского типа. Он выглядит так, будто у него полно мышц, которым еще не придумали названия.
– Это не Мерилин?
Сэм вышел в кухню и впустил ее. Собака, сияя и виляя хвостом, подбежала к нему и бросилась к своей миске, потрясение и недоверчиво разглядывая ее пустоту, затем повернулась и посмотрела на него.
– Ни косточки, девочка. Ты на диете, помнишь? Она безутешно подплыла к миске с водой, потащилась в свой угол, три раза обернулась и, вздохнув, свалилась на бок. Сэм сел возле нее на корточки и легонько ткнул пальцем в живот.
– Ты должна вернуть свою девичью фигуру, Мерилин. Ты должна избавиться от этого безобразия.
Она подняла на него глаза и дважды махнула длинной рыжей щеткой хвоста. Потом зевнула, легонько взвизгнув под конец и показав длинные белые клыки цвета слоновой кости.
Он встал.
– Огромный дикий зверь, которого пугают котята и терзают злобные белки. Каждый день тяжел для четырехлетнего искреннего труса, правда, Мерилин?
Она закрыла глаза и дважды мечтательно махнула хвостом. Он, зевая, побрел обратно в гостиную. Кэрол посмотрела на него и зевнула.
– Я заразился от Мерилин, а ты – от меня.
– Ну я унесу это в постель.
– Проверь, отбилась ли Нэнси, – сказал он. – Я сейчас буду.
Он выключил свет и начал замыкать переднюю дверь, но потом открыл ее снова, вышел во двор и не спеша направился к дороге. Дождь начисто отмыл воздух, остался только запах июня и скорого лета. Звезды выглядели маленькими, высокими и заново отчищенными. Он услышал затихающий рык грузовика на Маршруте 18, а когда тот совсем затих, послышалась отдаленная песнь собаки с дальней фермы на том конце долины. Возле уха запищал комар, и он отмахнулся от него.
Ночь была темной, небо высоким и мир был таким огромным. А человек почти неизмеримо мал, слаб и раним. Его семейство было в постели.
Кейди жил где-то в этой ночи, дыша темнотой.
Он прихлопнул комара, прошел по росной траве к дому, закрыл дверь и лег спать.
Глава 3
Сивере пришел к Сэму с докладом в четверг, в десять утра. Он сидел в своей неподвижной манере, и выражение лица его не менялось, когда он говорил бесцветным скучным голосом:
– Я взял его в шесть часов, когда он выходил из меблированных комнат. Он пошел в бар Николсона, тремя кварталами ниже по Маркет-стрит. Он вышел один в семь тридцать, вернулся назад, взял машину, поехал к Николсону, поставил машину во второй ряд, посигналил, оттуда вышла женщина и села к нему. Толстая блондинка с громким смехом. Он поехал обратно к меблированным комнатам, поставил машину на задворках, где ее обычно держит. Они вместе вошли в дом и вышли оттуда приблизительно через сорок минут. Они сели в машину, и я поехал за ними. Он начал слишком часто сворачивать. Не могу сказать – то ли он заметил меня, то ли был слишком умен, а может, они просто искали, где бы поесть. Мне пришлось висеть все время сзади. Наконец они выехали из города по Маршруту 18. Он свернул на проселок. Никакого движения. Он надул меня, притормозив за поворотом. Поэтому я вынужден был проехать вперед. Когда меня не стало видно, я развернулся и выключил свет, но он не появлялся. Это значило, что он умен. Я быстро вернулся назад, но у него было слишком много возможностей повернуть. Поэтому я вернулся к Николсону. Я выяснил, что он частенько туда ходит. Его там знают только как Макса. Женщина – одна из этих личностей с Маркет-стрит. Бесси Макгоуэн. Не совсем проститутка, но так близка к этому, что разницы не заметить. Он снова привез ее в меблированные комнаты в три утра. Он был в порядке, но ее ему пришлось почти что вносить. Я отключился и вернулся вчера, в десять тридцать утра. Он вышел в четверть двенадцатого, съездил в кулинарный магазин и притащил в комнату мешок еды. В пять часов он отвез ее в одну из этих побитых меблирашек на Джефферсон-Авеню и зашел туда вместе с ней. Они вышли в семь, она переоделась. Потом снова поехали к Николсону. В девять он вышел один и направился к озеру. Он веселился. Он начеку каждую минуту. Он умен и хорош. Он может смотреть во всех направлениях одновременно. И может передвигаться. Я потерял его. Думал, что потерял. Потом он закурил свою проклятую сигару прямо рядом со мной. Я чуть не выскочил из своих туфель. Он хорошенько посмотрел на меня, ухмыльнулся и сказал: «Отличный вечер для этого», а потом снова пошел к Николсону. Он отвез даму обедать в закусочную в пяти милях от города, у озера. Они снова вернулись в меблированные комнаты в три. Предполагаю, что они все еще там. Меня одурачили и даже не извинились. Чего вы хотите еще?