Ничто так надежно не приводит в чувство молодого обормота, как небольшая война.
– Твой отец как председатель и пожизненный член совета директоров «Крюгер-Брент» должен быть уведомлен о решениях, которые могут существенным образом повлиять на компанию.
– Но никто не может мне помешать отдать мое наследство! Он может рвать и метать, если ему от этого станет легче. Но в результате ничего не изменится, так ведь?
Лайонел покачал головой. Столько гнева! Такая самоуверенность. Самонадеянность юных…
– В принципе, Роберт, ты прав. Решение зависит от тебя. Однако как поверенный твоей семьи в течение сорока лет я обязан уведомить…
Но Робби ничего не желал слушать.
– Отдай компанию тому, кому есть до нее дело. Я не хочу и никогда не хотел «Крюгер-Брент». И плевать мне на мое проклятое семейство! Ни один ни черта не стоит… кроме Лекси, конечно.
Он пришел к главному в своей жизни решению вчера вечером. Честно сказать, в то время он был под кайфом, затерян в текилово-героиновом тумане и сидел за грязным, расстроенным пианино в «Томмиз», бруклинском гей-баре. Какой-то парень постарше, строивший ему глазки весь вечер, заорал:
– Знаешь, малыш, ты мог бы зарабатывать этим дерьмом себе на жизнь!
Мужчина просто хотел подольститься к красивому пианисту, но Робби словно пулей прошило мозг.
Он действительно может зарабатывать игрой! Может сбежать. Подальше от папаши, подальше от «Крюгер-Брент», подальше от преследующих его демонов. Изменить имя. Играть на пианино в каком-нибудь захудалом баре. Понять, кто он есть на самом деле.
Робби Темплтона не интересовали тревоги, предостережения и нытье старого Ньюмана. Он хотел свободы.
– Сейчас!
Он схватил лист бумаги и ручку и нацарапал несколько строк, которые должны были навеки изменить его жизнь…
* * *
Детские психологи твердили одно и то же.
Лекси очень умна и чувствительна. Агрессивное поведение вызвано потерей матери.
– Но откуда такая злость у маленького ребенка? Такое желание отомстить? Полное отсутствие моральных принципов? – недоумевал Питер.
Ответ неизменно был один и тот же:
– Все это она когда-нибудь перерастет.
– Я не желаю слышать твоих оправданий! Ты отравила королеву! И за это тебе отрубят голову.
Лекси схватила Русалочку: куклу Барби, выпущенную очень ограниченной партией.
– Я проучу тебя, пре-ступ-ница с рыбьим хвостом!
Торжествующе улыбаясь, она оторвала кукле голову.
– Вот теперь ты совсем мертва!
– Лекси!
В комнату вошла новая няня, миссис Грейнджер. При виде пола, усеянного обезглавленными куклами, она вздохнула.
Опять? Что случилось с кукольными чаепитиями и пикниками?
В ее время восьмилетние девочки были совсем не такими.
Бездетная вдова лет пятидесяти с хвостиком, миссис Грейнджер была нанята взамен пресловутой миссис Картер. Бывшая домоправительница Темплтонов забрала свои кровные денежки, развелась с ворчливым мужем и уехала на Гавайи. В последний раз ее видели на пляже Мауи, где полуобнаженный двадцатилетний юнец по имени Кеану, втирал кокосовое масло в ее пухлую спину. Новая няня плохо переносила кокосовое масло.
Миссис Грейнджер по-своему любила Лекси, но бесхарактерной назвать ее было нельзя. Куклы Барби стоят денег, и она вечно журила Лекси, требуя бережно обращаться с игрушками.
Что здесь происходит?
Лекси лихорадочно соображала, как быть. Миссис Грейнджер сердится. Как ее задобрить? Что она хочет услышать?
– Не беспокойтесь, миссис Джи. Я всего лишь играла. И в два счета могу их починить. Смотрите.
Схватив кукольную голову, Лекси безуспешно попыталась прикрепить ее к телу. Оказалось, что это вовсе не так легко, как кажется. Обрубок шеи был слишком широк для дыры над плечами, которая, как по волшебству, сузилась, едва Лекси оторвала голову. Пряди красного нейлона липли к пальцам. На лбу у девочки выступили крупные капли пота.
– Честно-честно, я смогу все исправить. Я уже делала это раньше.
– Вполне возможно, но тебе прежде всего не следовало отрывать им головы. Теперь ковер выглядит как «Ночь живых мертвецов».
– Я не виновата! Ариель пыталась убить королеву!
Лекси показала на одну из Барби, пока еще сохранившую голову. Одетая в королевский красный бархат, с обрывком мишуры, обвивавшей голову, прекрасная блондинка раскинулась на невероятно дорогой «кровати Барби», которую Робби купил сестре на прошлой неделе.
Как раз то, что нужно Лекси. Новые игрушки.
– Ее отравили. Видите? Поэтому она такого странного цвета.
Миссис Грейнджер шагнула ближе и застонала при виде лица куклы, размалеванного зеленым фломастером. Только бы Лекси не успела измазать одежду и постельное белье. Эту штуку ничем не вывести.
– Если вы кого-то отравите, вам отрубят голову! – торжественно объявила Лекси. – Это чистая правда, миссис Джи. Я читала в учебнике истории.
Выражение ее лица было таким уморительно-серьезным, что няне стоило большого труда не рассмеяться.
– Да, но я предпочитаю, чтобы история не повторялась так часто, особенно на полу спальни, – строго ответила миссис Грейнджер. Однако Лекси знала, что победила. Одно дело – сердиться. Другое – притворяться рассерженной, а Лекси была достаточно умна, чтобы видеть разницу.
Снизу донеслись громкие голоса взрослых. Лекси встревоженно встрепенулась:
– Папа кричит. Как по-вашему, Робби снова попал в беду?
– Понятия не имею.
Миссис Грейнджер плотно прикрыла дверь спальни.
– Если это и так, тебе нечего беспокоиться. Твой брат достаточно велик и уродлив, чтобы самому о себе побеспокоиться.
– Робби не уродлив! – мгновенно встала на защиту брата Лекси. – Он самый красивый во вселенной! Так все говорят!
Миссис Грейнджер снова вздохнула. Хотелось бы, чтобы Лекси не понимала все так буквально. И еще хотелось бы, чтобы мистер Темплтон научился не повышать голос. Он понятия не имел, насколько чувствительна и умна его дочь. Лекси, словно крохотный спутниковый приемник, пропускала через себя все скопившееся в доме напряжение, и преобразовывала его в собственное видение мира, которое с каждым днем становилось все более искаженным.
Сегодня она отрывала головы куклам.
Что же будет завтра?
– Извращенец! Растлевает невинных детей! Подобных психов следует кастрировать!
Питер Темплтон старался дышать как можно ровнее. Главное – не терять спокойствия. Не сорвать злость на этой мерзкой бабе, которая стояла в гостиной и изрыгала непристойности, как спятившая шлюха.
– Мы с Лудо можем и в полицию пойти, и посмотрим, что будет с вашим сыночком!
Женщина, выражавшаяся, как спятившая шлюха, на самом деле была Анжеликой Деллал, женой известного менеджера банка «Джей-Пи Морган» Лудо Деллала и матерью шестнадцатилетнего Доминика Деллала, футбольной звезды и (если Питер верно понял смысл тех мерзостей, которые изрыгала эта особа) любовника его сына Роберта.
– Гомик! Урод! Педофил!
Поток обличений вторгался в сознание Питера, как токсичные отходы из канализации.
Эта женщина лет сорока двух, с красивым аристократическим лицом и безупречно подстриженными осветленными волосами, первым признаком жены богатого человека, вероятно, когда-то была ослепительной. Но всякая сексапильность, которой она когда-то обладала, давно уже была задушена спа-процедурами, пилингами, косметикой, маникюром и инъекциями ботокса. В этот момент она выглядела положительно уродливой: рот растянут чуть ли не до ушей, лицо искажено яростью, руки в бриллиантовых кольцах молотят воздух.
– …что теперь?
Питер вздрогнул, поняв, что она наконец угомонилась.
– Простите… что вы спросили?
Анжелика выглядела так, словно вот-вот лопнет от возмущения.
– Вопрос в том, что вы собираетесь предпринять, чтобы ваш мерзкий сыночек-извращенец держался, черт возьми, подальше от моего мальчика?
– Я поговорю с Робертом.
– Поговорите? И это все? Мой муж поймал их! Они устроились на заднем сиденье машины, ясно? Вы понимаете, о чем я? До вас наконец дошло?
Она ткнула когтем, покрытым французским лаком, в сторону Питера. Тот инстинктивно отступил, схватившись за спинку дивана, чтобы не упасть. Неужели Робби в самом деле способен на такое?
Питер вздрогнул. Об этом даже подумать страшно!
– Возможно, ваш муж ошибся? – едва слышно прошептал он, прекрасно сознавая, что Лудо Деллал не мог ошибиться. Просто у него не хватает силы воли признаться, что банкир прав. Признаться даже себе.
Несмотря на тридцатилетний стаж врачебной практики, Питер не мог смириться с тем, что его сын – гей. Сколько латентных гомосексуалистов он консультировал за эти годы? Десятки. И так легко было сочувствовать этим отчаявшимся беднягам, измученным собственной непохожестью на остальных. Но сын… это совсем другое. Ему безумно хотелось верить, что это сын ужасной особы сбил Роберта с пути, а не наоборот. Что это его, Питера, ребенок проходит через фазу юношеского вызова окружающему обществу. Его ребенок перерастет тягу к мужчинам. Его ребенок поступит в Гарвард, станет звездой футбола и будет вспоминать свои юношеские проделки как нечто глупое и незначительное. Так, временные сексуальные сдвиги.
Он цеплялся за эту надежду, как неудачник-альпинист, льнущий к отвесному склону скалы, не щадя рук, с которых слетели перчатки. Женоподобным Робби никак не назовешь. Девушки вились вокруг него, как мухи над медом, наперебой назначая свидания. Может, мальчик просто застенчив? Задержка в развитии? Все бывает…
Миссис Деллал уходила, волоча за собой шубу и позолоченную сумочку «Шанель», очень похожая на злую фею.
– Я не шучу, – предупредила она, оборачиваясь. – Если увижу вашего сына-гомика в десяти милях от нашего дома или школы Доминика, немедленно вызову полицию. И молитесь, чтобы полиция нашла его раньше, чем мой муж!
Громко хлопнула входная дверь.
Молчание.
– Папа?
На пороге стояла Лекси в белом муслиновом платье с вышитыми на рукавах бабочками и с голубым бантом в светлых волосах.
Сама невинность.
– Что такое «извращенец»?
К своему величайшему смущению, Питер почувствовал, что краснеет.
– Видишь, солнышко… э-э-э-э… это плохое слово.
– Да, но что оно означает?
– Ничего особенного, милая.
– Вот как? Тогда что такое «гомик»?
Ради Господа Бога! Сколько всего еще она слышала?
– Почему бы тебе не пойти наверх? Поиграй немного. Я сейчас поднимусь к тебе.
– Надоело играть.
Лекси понизила голос до заговорщического шепота:
– А извращенец означает с-е-к-с?
– Пойди посмотри «Книгу джунглей». Скажи миссис Грейнджер, что сегодня я разрешаю тебе посидеть перед телевизором.
Лекси с восторженным визгом бросилась в игровую комнату. Питер устало опустился на диван.
– О, Алекс! Почему ты ушла? Почему с каждым днем жить становится все труднее?
Он обязан поговорить с Робби о мальчишке Деллалов. Вот только непонятно, с чего начать.
Как оказалось, заводить разговор первому не пришлось. Робби сам все рассказал, когда приехал домой в одиннадцать вечера, в дымину пьяный, и немедленно пошел разыскивать отца. Тот сидел на кухне.
– Ты б’дешь рад слшать, что я ужжаю, – пробормотал он заплетающимся языком. – Х’чу скзать, я свбоден.
– Ты пьян, Роберт. Несешь бог знает что. Я тебя не понимаю.
– Мой друг, – вдруг ясно выговорил Робби, нагло ухмыляясь. – Мы с моим другом Домом уматываем отсюда. В Новый Орлеан. Наконец-то ты от меня избавился. Открываем шампанское в честь праздника!
Подняв руку, словно желая произнести тост, он потерял равновесие, ударился головой о кухонный стол и сполз на пол.
– Ой! – фыркнул он и расхохотался так, что по щекам поползли слезы.
– Пьянство – это вовсе не забавно, Роберт.
– Да неужели? Странно. А вот твое пьянство вызывало всеобщее веселье.
Глаза сына буквально пылали презрением.
– Может, внести в нашу беседу некоторое оживление? Наставить на тебя пистолет? Вот уж шутка так шутка, верно, па?
Питеру хотелось плакать. Когда это слово успело стать оскорблением?
– Сегодня днем здесь была мать Доминика. Скандалила. Угрожала. Пообещала обратиться в полицию, если ты еще раз подойдешь к ее сыну. Пойми, это совращение несовершеннолетних!
– Совра… что? Черт, это что-то новенькое. Нужно будет попробовать. Дом обожает эксперименты.
– Ты омерзителен! – рявкнул Питер. – Думаешь, это игра? Мальчишке едва исполнилось шестнадцать!
– Он знает, что делает, – пожал плечами Робби. – И, по правде сказать, он чертовски хорош.
– Его родители подадут в суд! Неужели не понимаешь, что можешь попасть в тюрьму?
– Если нас не найдут, никто никуда не попадет.
Робби едва ворочал языком. Голова, казалось, весила тысячу фунтов. После ухода из офиса Лайонела Ньюмана он шатался по барам и медленно напивался до полубессознательного состояния, последнее время ставшего для него образом жизни. Вести подобную беседу – все равно что плыть по морю густого, теплого супа.