Замечена способность вальдшнепов врачевать собственные раны. Место, задетое дробью или зубом лисицы, эти птицы залепляют мхом и травинками, смешанными с глиной. Такой пластырь предохраняют тело от заражения.
Еще об одной удивительной способности вальдшнепов сохранять птенчиков говорят давно, но считали это охотничьей байкой. Теперь же с достоверностью установлено: самки вальдшнепов, как и многие птицы, прикидываясь ранеными, отвлекают опасности от гнезда, но удивительно другое — иногда птица, прижав птенца к животу ногами и клювом (а иногда на спине), уносит его от беды…Хорош апрель, но скоро кончается. В начале мая лес погружается в «зеленый дым» молодых листьев. Прилетают поздние птицы: соловьи, кукушки, иволги. Весна продолжается, но охоты в ней уже нет.
Крошка и великаны
Разложив на столе снимки для очередного «Окна», понял: чего-то не хватает…
Вот снимки китов, больших черепах, большой африканской лягушки. Не хватало рядом фотографии какой-то малости для контраста из животного мира земли. Вспомнил: на Аляске снимал налитого кровью комара на щеке переводчика. Нашел этот снимок (1).
Помню веселые вопли друзей: «Это же динозавр двухтонный! Андрей, дай я его прикончу!» Тут же мне рассказали: «Сегодня ветер. А в тихий день на комариную тучу палкой замахнешься — от палки в комариной гуще след остается!»
Тут же было рассказано: «На Аляске ученые подсчитали: если всех оленей положить на одну чашу весов, а на другую высыпать всех комаров — комары перевесят!»
Я добавил: «Вес всех насекомых земли в полтора раза выше, чем всех животных больших и малых, включая китов, слонов, быков — всех, включая и род человеческий!»
Комар рядом со снимком великанов, конечно, только крупинка жизни, но не примитивная: крылья, мотор для движения, емкость для крови, механизм для добычи крови, чувствительный прибор, чтобы уловить нужные запахи, длинные ноги. Крошка, но не примитивная, чтобы преуспеть в жизни.
А теперь обратимся к великанам. Киты — самые большие из всех животных земли. Вот они — жители морей и океанов.
Триста лет назад всех их считали рыбами, не ведая, что это млекопитающие, сошедшие в воду с суши. Развиваясь, они за миллионы лет стали гигантами. Только вода их может держать.
Вот один из китов — зубастый кашалот, мастер нырять в глубину океана, гроза больших осьминогов (как человек-аквалангист оказался около этого гиганта? (2)
Следующий снимок сделан в момент, когда другой кит оказался перед лодкой (3).
Но это не самые большие киты. Самое большое существо из всех животных, когда-либо живших на земле, — синий кит. Длина — 33 метра, вес — 187 тонн (столько весила самка, добытая в 1947 году). Столько весят полсотни африканских слонов.
Поражает величина внутренних органов кита: сердце весит более полутонны и перекачивает восемь тонн крови, язык тянет на четыре тонны.
Тут уместно вспомнить и самого маленького зверька нашей планеты. Его зовут белозубка (землеройка) — он меньше нашего мизинца. Живет в Средней Азии, Китае, Японии, Африке.
Обратимся теперь к другому великану — морской черепахе (вы видите ее скелет на снимке (4)).
Мы так привыкли воспринимать черепах маленькими (болотная черепаха). Между тем большие морские черепахи жили на многих островах. Они точно знали, как добраться до нужного острова, где можно отложить в песок кладки яиц.
Больших черепах, так же как и китов, было много. Китов истребил высокоприбыльный промысел, а черепах — матросы парусников.
Консервы появились в XVIII веке, а до этого моряки, отправляясь в дальнее плавание, набивали трюмы черепахами. Эти живые консервы могут долго пробыть без еды и воды. Понятно, что большие черепахи стали на земле редкостью. Живут черепахи в природе долго — больше двухсот лет.
В африке много животных-рекордсменов, например страусы и жирафы. Никто в птичьем мире не бегает так быстро, как бескрылый страус. Ни одно живое существо не вырастает выше жирафа.
И еще один снимок. Африканский мальчик держит в руке лягушку весом почти три килограмма (5).
Лягушка живет в небольшой речке Камеруна. Местным жителям этот великан известен был всегда. На лягушек охотились. В 1926 году лягушка попала на глаза фотографу и стала знаменитой. И в самом деле — есть чему удивиться.
Неугомонные люди
В невысоких горах около Дрездена тренировались альпинисты. Два десятка зевак, среди которых был и я, наблюдали небезопасное действие.
Малыш шести лет подтянул за руку мать. Мой переводчик с улыбкой сказал мне на ухо: «Мальчик спрашивает: почему они, как все, не идут по ступенькам, а лезут прямо на каменную стенку?» Мать искала для сына подходящие слова и сказала что-то вроде русского «неугомонные люди». Малыш не понял. «Немножко подрастешь — сам там будешь…»
В дальних путешествиях я постоянно встречал неугомонных людей и сам иногда становился неугомонным. Например, к юбилею страны почти два года летал на маленьких самолетах и вертолетах, чтобы сделать нужные снимки.
Во все времена жили люди неугомонные. Ими открыта Америка, такие же люди прошли громадные расстояния Европы и Азии, чтобы выйти к океану.
Такие люди стремились увидеть полюса Земли, подняться на самую высокую точку нашей планеты, подняться в космос. Иногда ими двигало утверждение себя как открывателей, иногда — только спортивный интерес: «Можем одолеть любые трудности!»
Вот два снимка. Один сделан в малодоступных горах, другой — на льду океана. Снимал я с самолета и бросал запасные лыжи, продукты и газеты для семерых лыжников «Комсомольской правды», уже почти достигших Северного полюса.
На остальных снимках рядовые «неугомонные» люди, которым нравится вот так жить в обнимку с природой.
Странный охотник
Было чему однажды удивиться: по лесу змеился след одной лыжи. Любопытства ради я пошел следом и на опушке, близ деревни Щеблыкино, догнал человека с ружьем и собакой на поводке.
— Охотник?
— Зимой — охотник. Летом — грибник, — приветливо отозвался мужчина, вполне понимая причину расспросов.
— А как же стреляете?
— А вот так… — Один костыль с кружком от лыжной палки в мгновение ока выставлен был вперед для упора, и вслед подброшенной рукавице прогремел выстрел.
Собака радостно сбегала за «добычей». Охотник столь же радостно протянул мне прошитое дробью вещественное доказательство того, что зайцам надо со всей серьезностью относиться к неуклюжей с виду фигуре с ружьишком.
— И давно ли вот так?..
— Охочусь всю жизнь.
А вот так — десять лет. В 72-м сделался я «треногим»…
Попал он во взвод истребителей танков, обучен был метанью гранат и бутылок с горючей смесью.
В 41-м году Виктор Новиков лишился ноги.
«Седой, сильно ученый профессор взял меня в руки. И какое-то чудо сделал с размозженной осколком ногой, не стали ее отымать. Ушел из госпиталя хоть на костылях, но с двумя ногами. Провожавший профессор сказал: «Нога послужит. Но будь готов — в старости она о себе заявит».
Так и случилось. Когда вернулся Виктор Васильевич домой из госпиталя, собрались повидаться друзья-охотники. Один, захмелев, попросил уступить ему собаку — зачем хороший охотничий пес одноногому человеку? «И тут я стукнул об пол костылем: тебе, говорю, Степан, не уступлю на охоте!..»
И человек, судьба которому уготовила сидение на лавочке около дома, не покорился судьбе. «По секрету скажу, лисы и зайцы — только предлог. Просто в лес меня тянет. Сяду на пенечке передохнуть, сниму шапку, пот вытру, прислушаюсь, как снегири посвистывают, как синицы перекликаются, — хорошо на душе…»
До глубокого вечера сидели мы с Виктором Васильевичем, прислонившись спиной к натопленной печке.
Такая вот встреча. Напоминанье: судьба человека, бывает, скрутит в бараний рог, а человек не сдается, не поднимает покорно руки. И побеждает. И других побеждать учит.
Летающий дед
Я встретил его на волжском откосе под тогда еще Горьким (ныне — Нижний Новгород) в кругу людей, которым дед и был дедом. У многих из молодых бритва еще не касалась лица, у деда же была сивая борода, и был он в возрасте, в котором обычно становятся домоседами.
«Любознательный старичок, не поленился добраться сюда, на откос», — подумал бы каждый, глядя, как с волжской кручи взлетают, парят и спускаются в пойму летуны на диковинных «самолетах».
Э-э, да дед-то вовсе не зритель! Он застегнул брезентовые ремни-лямки, надел оранжевый шлем и тоже встал под матерчатый треугольник. Порыв ветра шевелит единственный «прибор» на летательном аппарате — красный шелковый лоскуток, привязанный к перекладине перед глазами. Есть, ветер пойман! Дед резво бежит по откосу — и… полетел!
Дельтапланеризм в то время был явлением новым, но уже и привычным. На тренировки собиралось много людей. Среди них был и дед. Леонид Степанович Елисеев.
Как и почему на седьмом десятке лет человека не покидает желание делить с молодыми хлопоты разных дел, риск путешествий или это вот удовольствие не без риска? Ответить на это непросто. Все дело, видно, в натуре людей. Есть такие неугомонные старики, которых годы не сажают на скамеечку перед домом. Леонид Степанович именно этой закваски старик.
Уйдя на пенсию и получив много «праздного времени», он стал присматриваться к спортсменам, но не в качестве болельщика. Тщательно расспросив знающих о купании в проруби, дед решил, что именно этим надо ему заняться для укрепления здоровья. И он стал завзятым «моржом».
К полетам он подошел основательно. По чертежам журнала «Техника — молодежи» Леонид Степанович сначала сделал метровую модель дельтаплана и опробовал ее на шнурке.
Полетела! «Новичок» не пропустил ни одного занятия. Он так же бегал, занимался вместе со всеми в гимнастическом зале, делал даже сальто.
Летать хотели бы все. Но сколько хлопот с этим планером!
Надо его везти на откос, собирать, после каждого приземления забираться снова на гору. «Ничего. Любишь кататься — люби и саночки возить», — говорит дед, не пропустивший ни одного воскресенья полетов.
— Это праздник! Не только тело летит. Летит душа!
Во время полетов, при неизбежной толкотне любопытных, болельщиков и зевак, положение у деда особенное. Борода его — в центре внимания. Одни глядят с восхищением, другие — с насмешкой: «Ну, дед, давай! Чего медлишь?»
Леонид Степанович родом из крестьян Пензенской области. В юности он ходил за сохой. Служил в армии на Дальнем Востоке. Более двадцати лет работал потом пожарным. Все его три взрослые дочери и четыре сестры были, конечно, не против развития дельтапланеризма в стране, но категорически против участия в нем деда. А дед им хладнокровно отвечал: «Живем один раз. И если мне радость от этого, так почему же не полетать?»
На самолете Леонид Степанович летал всего один раз: «для пробы слетал в Арзамас».
— Ну-у! Самолет — совсем другое дело. Там не летишь, а едешь. А тут летишь!
Снимки я сделал в момент приземления деда и в момент, когда, не слишком довольный полетом, он прочел мне занятную лекцию, почему эта матерчатая штука все же летает. «Тут все, как у птицы, каждое «перышко» должно быть в порядке…»
— Спросите: что еще есть в хозяйстве? Отвечу: швейная машина, топор, долото, рубанок, бурав, тиски, напильники, шило… И еще — гармонь. С этим богатством и доживаю свой век.
Друзья из берлоги
Это было в середине лета. После ходьбы по лесу мы присели передохнуть, и вдруг на поляну к нашему костерку выкатились два медведя-подростка.
От неожиданности медведи поднялись на задние лапы и, принюхиваясь, с полминуты нас изучали. Мы испугались: по всем законам на сцене вот-вот должна была появиться медведица. Но вышел из леса человек с палочкой, и обстановка сразу же разрядилась.
— Вы что же, им вроде матери?
— Точнее сказать — опекун…
Пока мы знакомились с одетым в спортивную куртку и резиновые сапоги нынешним «Сергием», медведи обшаривали поляну. Они заламывали кусты, подымали камни, слизывая с них какое-то лакомство, потом исчезали в лесу, и мы не видели их минут двадцать.
— Не тревожитесь?
— Прибегут…
К лесному поселку возвращаемся вместе. Для медведей дорога — сплошная цепь приключений: поймали в луже лягушку, подрались из-за брошенной кем-то тряпицы, отстают, забегают вперед, повисают, как дети, на гибких кустах черемухи, привстав на задние лапы, за чем-то пристально наблюдают…
Весной позапрошлого года зоолог Валентин Пажетнов наблюдал за медвежьей берлогой. Укрытие он сделал в полусотне шагов и хорошо видел: в полдень медведица выходила из логова, грелась на солнце и снова скрывалась. По звукам зоолог определил: в логове два медвежонка. Сделав большой полукруг, медведица скрылась в лесу и больше к берлоге не возвращалась. На руках человека остались два маленьких, с рукавицу, медведя.
Валентин попытался заменить медвежатам мать — выходить их, не отрывая от обычной среды обитания. Задача была непростой. Медвежата ходят за матерью целых два года — перенимают опыт добывать пищу, усваивают, что надо и чего не надо бояться. Воспитание у медведей — наука тонкая, кропотливая. Человек все тайны звериной жизни не знает, и надежды зоолог возлагал на инстинкты.
На третий день общения с медвежатами подтвердился известный закон поведения животных. В раннем возрасте у них проявляется «инстинкт следования». Малыши, еще не ориентируясь в сложном мире, следуют за движущимся объектом, доверяются ему. Происходит признание-запоминание этого объекта, запечатление в памяти, рождается привязанность к нему. В нормальных условиях таким объектом для многих животных является мать. А если это будет не мать? Закон все равно продолжает работать! Утята, вылупившись из яиц под курицей, за курицей и будут следовать, хотя во дворе они позже увидят и утку. Действие этого закона известно многим: чем раньше новорожденные зверь или птица попали в руки, тем больше шансов их приручить.
Как проявилось все это в истории с медвежатами? «Два дня они жили со мной в палатке. Я их кормил молоком, но, кажется, был для них безразличен. На третий день я вышел набрать в ведерко снега для чая, и тут медвежата, как по команде, бросились за мной, не обращая внимания на лужи и глубокие лунки в рыхлом снегу».
Два года прошло уже с этой минуты, поведение медведей полностью подтвердило закон привязанности. «Мне помогала работать жена. Но «матерью» для них был я. Испугались — ко мне! Я проявил в лесу к чему-нибудь любопытство — и они тоже. Смена одежды вводит их иногда в заблуждение. Но стоит мне надеть куртку, в которой они признали меня впервые, — спокойствие, преданность и доверие сразу же возвращаются».