На небольшом расстоянии от провинившихся собраны арестанты без цепей, которых должны вести в поля. Выстроившись, люди пускаются в путь, Русский и Вье-Чесн посередине. Поравнявшись с красными ядрами, главари на них даже не взглянули.
— Мы победим? — устало спросил Болт. Однако в его голосе звучало сомнение.
Флаш вздохнул:
— Сколько раз тебе говорить!
— Когда же наконец прекратят работать все остальные?
— Какой сегодня день?
— Что ты меня спрашиваешь? — с укоризной произнес Болт. — Ты же знаешь, я никогда этого не знаю…
— Ну какой хотя бы месяц? — настаивал Флаш.
— Дай подумать.
Болт начал размышлять:
— Так… Сейчас месяц хлопка. Июль, вот!
— Теперь ты задашь мне свой вопрос в октябре.
Глаза Болта от ужаса расширились.
— Октябрь! Черт возьми, я не собираюсь здесь оставаться так долго. Значит, тем хуже для всей этой затеи.
— Болт, — сказал недовольным тоном Флаш, — ты меня очень разочаровываешь…
Он облизал пересохшие губы. Появился Прюитт и остановил мула перед красными ядрами:
— У вас еще есть силы болтать?
— Нет, месье Прюитт, — ответил Флаш, — мы двое бедных негров, измученные, как все.
— Не ломай комедию! — крикнул Прюитт. — Мерзкий сутенер! Двоеженство, ты говоришь… Я видел твое досье!
Разъяренный Прюитт, пришпорив животное, удалился. Солнце, совершив свой путь по небу, опустилось к горизонту. Заключенные не двигались. Они были так измучены, что даже не могли разговаривать. Они совершенно отключились и уже не знали, спят или бодрствуют.
Наступил рассвет, но пятеро привязанных к позорному столбу не сразу это осознали. Жаркое солнце нещадно пекло. Языки их распухли. Они судорожно пытались лизнуть каплю пота с растрескавшихся губ.
Колокол возвестил о начале рабочего дня. Люди выходили из палаток и вставали в очередь перед амбаром, где повар выдавал горьковатый кофе и куски каштанового хлеба.
Красные ядра смотрели на них голодными глазами.
Потом охранники отдали команды на построение, но люди продолжали толкаться. Раздались первые удары хлыста. Вмешались Русский и Вье-Чесн. Они начали уговаривать людей, на некоторых пытались воздействовать угрозами.
Хлыст еще чаще загулял по спинам, стражники ругались. Однако люди по-прежнему не строились.
7
Поттс с Колченогим стояли возле фермы. К ним подъехал верхом на муле охранник Кобб.
— Они не хотят работать!
— К дьяволу! — прорычал хозяин. — Только этого не хватало! Один сумасшедший в карцере, пятеро у позорного столба, и вот теперь остальные отказываются собирать мой хлопок. Они меня пустят по миру, это дерьмо!
— Вы хотите, чтоб я ими занялся? — спросил Прюитт.
Поттс со злостью взглянул на своего надсмотрщика.
— Чтоб ты мне их поубивал наполовину!
Поттс отвернулся, ему было тошно. Он нервно поскреб плохо выбритую щеку. Его распирала ярость, но он не знал, что делать. В голове не было никаких идей.
Каторжники немного успокоились. Теперь они стояли, тесно прижавшись друг к другу. Стражники больше к ним не приставали и будто замерли верхом на мулах с ружьями наперевес.
Поттс зажег сигару. Т. С. Банше, держа «винчестер» стволом к земле, стоял в тени фермы и ждал приказов. Большими глотками виски Прюитт поддерживал то пламя, которое жгло его изнутри.
— Вы целый день собираетесь жевать свою сигару? — глухо спросил надсмотрщик.
— Ты ничего не понял, — ответил Поттс. — Они могут выиграть.
— Черт возьми! — выругался надсмотрщик. — Как будто нельзя все выправить несколькими выстрелами из «винчестера».
— Ну давай, давай! Устроим войну! И кто же потом будет убирать хлопок, а? Ты и Банше?
Прюитт опустил голову и замолк. Поттс продолжал посасывать сигару и массировать себе щеку. У него, кажется, забрезжила идея.
8
Наступила ночь. Красные ядра были отвязаны. Флаш и Толливер вместе с Русским и Вье-Чесном находились в конторе Поттса. Сидя в своем вертящемся кресле, хозяин оглядывал их отеческим взглядом. Его рабочий стол был заставлен съестным. Арбузы, маис, хлеб и даже мясо. Было и виски. Поттсу казалось, что все это плюс хорошая сигара могло снять напряжение. Однако каторжники чувствовали себя не в своей тарелке и, кажется, были настроены недружелюбно. Время от времени они бросали взгляды в сторону Т. С. Банше, возвышавшегося на табурете в глубине комнаты и посасывавшего небольшую желтую трубочку.
Когда Флаш взял сигару из открытой коробки на столе, а Поттс дал ему огня, атмосфера как будто разрядилась.
— Суровый был денек, не правда ли? — спросил Поттс.
Каторжники не ответили. Они смаковали виски. Поттс был готов пойти на что угодно, лишь бы каторжники возобновили работу. Он старался говорить с ними как с равными, доверительно и открыто.
— Ребята, вы поставили меня, как говорится, в деликатное положение. У меня немало проектов, которые связаны с хлопком… Короче, мне бы очень хотелось, чтобы мы как можно скорее разрешили этот маленький конфликт…
— Это не маленький конфликт, — сказал Флаш. — Просто работать мы больше не будем. Потому что с нас хватит целыми днями работать на полях. В приговорах, которые мы получили, не сказано, что мы должны собирать хлопок, как тупые рабы.
Поттс старался не терять самообладания:
— Вы что, воображаете, будто я украл вас у государства?
Хозяин потряс пачкой официальных документов и швырнул их на стол.
— Ваши контракты! Около сотни страниц юридического дерьма, подписанного и расписанного! Читайте сами, если вы мне не верите!
Тут подал голос Толливер:
— Нам плевать на ваши контракты. Если у вас такая охота до хлопка, вам остается только собирать его самому.
Это замечание уже переходило границы допустимого. Поттс прищурил глаза.
— Вы знаете, я ведь могу приказать Колченогому, и он заставит вас работать…
Со сжатыми губами хозяин обвел взглядом упрямые лица четверки.
— По правде говоря, всему миру глубоко наплевать на вас и на то, что с вами будет… Кроме меня! — отрезал он стукнув кулаком по столу.
— Это до тех пор, пока урожай не убран. Не так ли, благородный спаситель? — прошипел Флаш.
Поттс вздохнул:
— Ты много болтаешь, чем становишься все более похожим на Грина.
Хозяин вытащил из кармана небольшой мешочек и развязал его.
— Мы не боимся ни вас, ни Колченогого, — с вызовом в голосе заявил Русский.
— Знаю, знаю, — сказал Поттс. — Оставь эту героику…
Хозяин открыл маленький мешочек и высыпал его содержимое на стол. Это был золотой песок.
— Вы не хотите понять, что вы не правы, а у меня, к сожалению, нет времени объяснять. Здесь две ему сотни долларов. Они будут ваши, если вы вернетесь к работе.
У каторжников заблестели глаза.
— Разделите это на четверых, — сказал Поттс, — и вы сможете купить себе всякой всячины, когда вернетесь на волю…
Арестанты все еще не давали ответа. Плантатор с добродушным видом сделал глоток виски.
— Черт побери, — заметил он, — и ведь урожай-то почти наполовину собран…
В комнате воцарилось молчание. Потом лысый, покрытый шрамами Русский сделал гримасу и, со стуком поставив на стол свой стакан, выпрямился. Рот Поттса с горечью сжался. Не в силах что-либо сделать, он пожирал глазами непроницаемые лица Толливера, потом Флаша.
— Я вижу, вы решили разорить меня, — сказал он спокойно и повернулся к своему стрелку: — Будь добр, уведи. этих идиотов.
Т. С. Банше поднялся и направил на каторжников «винчестер». Те встали. Флаш потянулся было к своему стакану с виски, остававшемуся на столе и лишь наполовину выпитому, но дуло последовало за его движением, и он остановился.
— И оставьте сигары! — приказал Поттс. — Они стоили мне денег.
9
Арестанты толпой сгрудились среди построек. Лишь красные ядра были снова привязаны к деревянным рамам. Они не двигались и не разговаривали, взгляд у всех был потухший.
Прислонившись спиной к стенке и поджав ноги, в своей конуре в рубище сидел Грин. Все его тело было в кровоподтеках, синяках, рубцах, губы сжаты, взгляд суров. Через щели между досками он наблюдал за обстановкой.
Поттс лежал на походной кровати в углу своей конторы. Он всю ночь не сомкнул глаз, да и сейчас не спал. На животе у него стоял стакан виски, потухшая сигара торчала во рту. Он нервно барабанил коротко остриженными ногтями по стенке стакана.
Прюитт прислонился к конторке. На его лице можно было заметить плохо скрываемое выражение ненависти и жажды насилия. Он пощелкивал по полу хлыстом с короткой рукояткой.
— Все это ничего нам не дало, — заявил он. — Если бы вы дали мне заняться ими…
— Не подначивай меня, — тихо сказал Поттс. — Как ты думаешь, солнце будет сегодня?
— Да. Будет жарко, как в пекле. — Колченогий косо поглядел на хозяина. — С каких это пор вас стала интересовать погода?
Поттс не отвечал. Прюитт швырнул в угол свой хлыст, взял бутылку и уселся в хозяйское кресло.
— Вас это не смущает, а, Поттс?
— С чего бы это должно меня смущать? — с добродушной улыбкой спросил Поттс. — Человек имеет право на маленькие удовольствия. Не пытайся только влезть в мою шкуру. Это все, о чем я тебя прошу…
Солнце поднялось выше. Утренняя влажность, и так едва ощутимая, исчезла совершенно. Воздух стал сухой и жгучий, как пепел.
Утро разгоралось, и каторжники начали испытывать настоящие мучения. Они пытались спрятаться в тени друг друга. Рты их пересохли, языки распухли. Солнце поджаривало их кожу, грязь покрывала тела, которые приняли оттенок запеченного на углях окорока.
Арестантам не полагалось ни воды, ни пищи. У стражников, неторопливо объезжавших онемевшую толпу, были фляги, и они то и дело демонстративно прикладывались к ним. Ярость каторжников нарастала.
Вдруг в толпе людей послышалась ругань, раздались удары. Два тела покатились в пыли. Они спорили из-за «шляпы» — участка, не освещенного солнцем. Один из охранников пришпорил мула и направился к месту драки. Он сделал неловкое движение, и фляга, соскользнув с его седла, упала в пыль. Вье-Чёсн бросил к ней свое стокилограммовое тело, желая отбросить соперников. Он схватил фляжку. Раздался выстрел. Вожделенный предмет был выбит из его рук и полетел на землю. Вье-Чесн бросился следом. Но тут засвистели еще четыре пули, и фляга, прыгая по пыли, раскололась.
Вье-Чесн обернулся в сторону фермы. Там, в тени навеса, сидел Длиннорукий с трубкой во рту и «винчестером» на коленях. Вье-Чесн выругался и сделал шаг к нему. Когда тот прицелился, Вье-Чесн отступил.
Жара усиливалась с каждой минутой.
10
Настала ночь. Поттс сидел спокойный, положив ноги на стол. Он держал игральные карты и бросал их одну за другой внутрь своей шляпы, лежащей на рабочем столе. Прюитт ходил из угла в угол.
— Хватит! — приказал Поттс. — У меня от твоей ходьбы мурашки по коже.
Прюитт повернулся к Поттсу. Вокруг его глаз образовались красные круги, тонкие губы приоткрыли зубы, но это не было улыбкой. Его лицо напоминало маску.
— Они. долго не выдержат на солнце, — сказал надсмотрщик. — И что мы тогда будем делать?
— «Мы», — с иронией повторил Поттс. — Полагаю, для начала ты усядешься в мое кресло и вызовешь их сюда…
Он показал на пол перед рабочим столом.
— Затем, — сказал он, — ты встанешь и прихлопнешь это проклятое осиное гнездо.
Плантатор поднялся, потягиваясь.
— В это время, — закончил он, — я немного прогуляюсь и подышу ночным свежим воздухом.
Прюитт не отвечал. Поттс направился к выходу. Уже в дверях он обернулся.
— Возможно, я уеду на некоторое время, Колченогий, так что не распаляйся, не наливайся желчью. Можешь сесть в мое кресло и отдохнуть в нем. Все, о чем я тебя прошу, — не приближайся к каторжникам.
Видя, что Прюитт хочет возразить, Поттс покачал головой и скрылся в темноте. Через некоторое время донеслись стук лошадиных копыт и поскрипывание удаляющейся коляски.
Прюитт не двигался, он размышлял, что же мог задумать хозяин. Однако он не мог ничего вообразить, кроме резни, завтра или вскоре. И Прюитт улыбнулся, представив, как расколется череп Грина. Но сперва он прострелит ему пах.
Прюитту было плевать на Поттса и на хлопок, да и на все. Он только надеялся, что хозяин вряд ли что придумает до завтрашнего дня, и задавался вопросом: что тот мог делать ночью?
11
Прошли ночь и весь следующий день. Лица привязанных к позорному столбу были черны, они уже ни на что не реагировали. Остальные арестанты, напротив, все более оживлялись, они о чем-то шептались. Самые слабые, однако, сдались; лежа на земле, они впали в дрему. Некоторые теряли сознание, хныкали, просили воды… Остальные не сводили глаз с охранников, которые держались на расстоянии и в любую минуту готовы были выстрелить.
У Прюитта все внутри похолодело от нетерпения и жажды мести. Он полагал, что взрыв произойдет через несколько часов.
12
Шел третий день забастовки. Третий день без воды и пищи. Каторжники жались друг к другу, их трясло от слабости. Русский и Вье-Чесн наклонялись то к одним, то к другим, что-то нашептывали. Люди кивали головами, сжимали кулаки, шарили по пыли в поисках камня или палки.
В этот момент из развалюхи вышел Поттс. Пройдя мимо Длиннорукого и окружавших его стражников, он размашистым шагом направился к веранде.
— Честное слово, — воскликнул он, — не стоит отрицать, что все мы попали в дурацкое положение!
По толпе каторжников прокатился ропот. Русский и Вье-Чесн начали посмеиваться. До Поттса долетали проклятья, угрозы, оскорбления. Но он, казалось, на них не реагировал, держался спокойно, дожидаясь, пока волнение уляжется.
В дверях развалюхи появился Прюитт. Он решительно двинулся к карцеру. Открыв дощатую дверцу, схватил Грина, вытащил наружу и с недоброй ухмылкой прислонил его к двери.
Шум прекратился. И тут вновь взял слово Поттс:
— Итак, я сказал, что собираюсь привезти сюда то, что должно положить конец этой ситуации…
Воцарилось напряженное молчание. Каторжники гадали, что это может быть — дополнительная охрана или новое оружие. Они сдвинулись плотнее, чтобы защищаться, если произойдет что-то непредвиденное.
Грин с опаской смотрел на Прюитта. Хромой не скрывал злобной радости. Тревога сжала горло Грину.
Появилась Калли.
Одетая в платье с оборками, более уместное в кабаке, она была роскошна и соблазнительна. Черные чулки обтягивали ее длинные мускулистые ноги. Лиф, украшенный блестками и кружевами, был глубоко вырезан, обнажая высокую грудь. Полные губы были вызывающе накрашены ярко-красной помадой.
Калли вышла на террасу фермы. Охранник Кобб, вытаращив глаза, подвинул ей сиденье.
— Устраивайся поудобнее, моя крошка, — отечески сказал Поттс, — чувствуй себя как дома.
Калли, еле заметно улыбнувшись, уселась и высоко скрестила ноги. Оцепенение сменилось бурей восторга. Люди кричали, свистели. Вье-Чесн и Русский тщетно пытались их успокоить. Даже красные ядра, подвешенные на своей дыбе, казалось, вернулись к жизни при виде этого восхитительного животного, которое двигалось, меняя позы, совсем рядом…
— Скажите, — пробормотал Флаш, еле ворочая языком, — это не жена Грина?
— Мне плевать, кто она! — прохрипел Ля Трим. — Я понял только одно — того, кого стоило бы, я не изнасиловал!
Поттс отступил на шаг и положил руку на обнаженное плечо Калли.
— Эта очаровательная крошка приехала, чтобы…
Возгласы арестантов вновь заставили его прерваться. Даже красные ядра, кроме Флаша и Грина, казалось, начали горланить. К людям вернулась неведомая сила. Старый Ля Трим чудесным образом ощутил во рту остаток слюны и, усердствуя, брызгал ею себе в бороду. Шум царил невообразимый.
Грин явно нервничал. Прюитт наблюдал за ним с огромным наслаждением.