- Ему отрезали голову, - сказал Лузай. - Если не верите, то посмотрите шрам. Но только будьте осторожны, ибо мой господин очень злобного нрава.
Рыжие люди внимательно осмотрели шрам на шее ярла и пришли в крайнее замешательство. А потом, по приказу старшего из них, они поспешно освободили бесчувственное тело Айгаслава от веревок и переложили его на плетеные носилки. А нас с Лузаем, как подстреленных диких свиней, привязали за руки и ноги к жердям.
Правда, зато никто нас не обыскивал и ничего не отнимал - даже мечи при нас оставили. Нас так и понесли - вместе с мечами. Я уже и раньше слыхал, что рыжие люди не алчный народ. Живут они в лесу, в берлогах, как медведи, питаются дичью и рыбой, пьют мед, ходят в звериных шкурах. А мажут себя глиной только перед битвой. Когда-то, говорят они, у них не было такого обычая. Но однажды, когда на них нагрянули прелые листья (они всегда так выражаются) и сожгли уже много поселков, а жителей угнали в рабство, в одном поселке у реки случилось вот что. Когда чужеземцы начали сгонять людей к Общинному Дубу, некоторым мужчинам удалось-таки вырваться и бежать. За ними была послана погоня. Но мужчины успели добежать до реки и попрятаться на мелководье - зарыться с головой в красную глину и там затаиться. Говорят, что они пролежали в глине весь день до самой ночи, а не задохнулись они потому, что еще загодя припасли с собой дыхательные хворостинки. Но это, конечно, не так, ибо нам прекрасно известно, кто сохранил им жизнь!..
Однако не будем прерывать чужого рассказа. Итак, дождавшись ночи, мужчины скрытно вернулись в поселок, неожиданно напали на чужеземцев (то есть на отцов отцов наших отцов) и перебили их всех до единого. И с той поры, собираясь на битву, воины рыжих людей обязательно покрывают свои тела красной глиной и потому не знают поражения.
Ну что ж, пусть будет так, пусть мы всему этому как будто бы поверили. Но только у каждой Земли есть свои боги, и не нужно делать из этого тайны. То, что Чурык - их главный бог, об этом всем давно известно.
Мы в этом тоже убедились. Когда нас внесли в поселок, то первое, что мы увидели - это огромный глиняный истукан, очень похожий на нашего Хрт, только чуть-чуть повыше ростом да пошире в плечах. Таким и должен быть Чурык, чего тут узнавать?! И я уже подумал, что... Однако нас к нему не поднесли, а повернули в сторону и, пронеся еще немного, сложили возле Главного Кострища. Это недобрый знак, подумал я. Огонь на Главном Кострище разводят только в дни великих радостей или столь же великих несчастий, однако для того, кого наименуют Белой Глиной, какая в этом разница?
А вот и их старейшины, приметил я, они уже сошлись к кострищу. И, стало быть, все это должно вот-вот начаться. Я мельком глянул на Лузая. Он усмехнулся и сказал:
- Дров нет!
Дрова, подумал я, недолго и собрать. И я уже хотел это сказать...
Но тут Лузай повернулся к старейшинам и повелел:
- Развяжите меня! Я должен привести в чувство своего господина.
Лузая быстро развязали. По озабоченному виду старейшин и по той поспешности, с которой они выполняли его повеление, я понял, что им уже известно о нашем разговоре у реки. Ну а Лузай держался так, как будто бы не он у них в плену, а они у него. Склонившись над неподвижно лежащим ярлом и внимательно осмотрев его раны, Лузай строго потребовал воды, обмыл Айгаславу голову, а после, достав нож, два раза уколол его в горло, прямо в шрам...
И ярл пришел в себя, открыл глаза и осмотрелся, хотел было что-то сказать...
Но тут Лузай опередил его, воскликнул:
- Ярл! Не гневайся! Эти люди очень сожалеют о содеянном. Они ведь не знали, что тебя нельзя убивать. Но когда я рассказал им, как ты расправился с теми, кто посмел отрубить тебе голову, то меня тотчас уверили, что нас здесь ждет весьма теплый прием.
Ярл слабо улыбнулся. А Лузай оглянулся на старейшин и спросил:
- Так я сказал?
- Так, так, - закивали старейшины.
А остальные рыжие люди, которые в большом числе уже обступили нас со всех сторон, молчали. И вид у них был весьма и весьма недружелюбный! Ярл был чуть жив, Лузай надеялся перехитрить дикарей, заставить их поверить в то, что мы неистребимы, всемогущи... Но я-то прекрасно понимал, что ничего у него из этого не получится! А потому единственное, что нам оставалось, так это встретить свою смерть достойно, как и положено настоящим воинам! Пока нас несли в поселок, я уже немного ослабил путы, связывавшие мои запястья. Теперь же, лежа на земле, я их и вовсе снял. И вот теперь мне бы только незаметно дотянуться до меча, вырвать его из ножен, вскочить и броситься в толпу...
И мне еще подумалось: глупцы! первым делом нужно отнимать у пленников оружие, а уже потом приниматься за всё остальное!
Но тут один из стариков - как я потом узнал, старший старейшина резво шагнул ко мне, склонился, вырвал меч из ножен...
И, улыбаясь, сделал так - провел подушечкой большого пальца вдоль по лезвию - меч почернел, растрескался и развалился. Я оробел. Меня трясло от ужаса. Ну все, подумал я, сейчас меня убьют!
Но старик уже отвернулся от меня, шагнул к Лузаю, протянул к нему руку и, снова дружелюбно улыбаясь, попросил:
- Меч! Нож!
Лузай покрылся пятнами и задрожал еще сильней меня! И тихо, едва слышно, прошептал:
- Но без меча я не жилец! Я без меча умру!
Старик застыл, подумал... и сказал:
- Тогда... Смотри! Не обнажай его против нас! Не обнажишь?
- Н-нет!
- Поклянись.
Лузай свел пальцы крестиком. Старик согласно закивал... и посмотрел на ярла. Ярл и не думал клясться. Тогда старик подошел к нему, сел перед ним на корточки и принялся смотреть ему прямо в глаза. Смотрел, смотрел...
И ярл закрыл глаза. Я думал, что он умер. Но он был жив, он после нам сказал: "Старик околдовал меня; он выпил мои силы. Но хуже этого - он выпил весь мой гнев! Теперь я не могу сражаться с рыжими!"
Но это мы узнали только ночью. А днем...
Днем дальше было так. Усыпив нашего ярла, старик расстегнул ворот его рубахи и долго рассматривал шрам, потом подозвал других старейшин, те тоже внимательно рассматривали и даже трогали шрам, и совещались на своем тайном наречии... А после принялись расспрашивать нас о том, как был убит ярл Айгаслав и как он после ожил.
Я сразу отказался отвечать - сказал, что ничего толком не знаю. Конечно, кое-что я знал, но боялся сболтнуть по своей глупости что-нибудь лишнее. Зато Лузай много рассказывал! Рассказ его был лжив и страшен. Если верить Лузаю, то выходило, что наш ярл Айгаслав время от времени умерщвлял сам себя, а после оживал - и тогда в Ярлграде происходили невообразимые бедствия. Вот что он им наплел!..
А дикари во все это поверили. Но как! Они сказали:
- Это очень хорошо. Человек, умеющий много раз оживать после смерти, сможет служить нам очень долго. Он будет нашей Старшей Белой Глиной! Мы будем убивать его и убивать, а он вновь оживать и оживать, а мы его опять, опять!
И они были счастливы! Старейшины самодовольно ухмылялись, толпа восторженно шумела. Еще бы им не ликовать! Лузай пытался урезонить их; он говорил:
- Глупцы! Когда ярл оживал, случались жуткие несчастья. И то же будет и у вас.
- Нет, - отвечали дикари. - У нас так не будет. У вас беды случались от того, что ярлу отрезали голову и тем самым давали его неистребимому духу возможность вырваться из тела еще здесь, на земле. Вот он и лютовал. А мы не будем резать ярла - мы будем его жечь, и тогда его дух вместе с пеплом будет устремляться к Небу, а Небо после будет возвращать его нам вместе с дождем, ярл снова будет оживать, а мы его опять будем жечь на костре!..
И они были счастливы. А мы с Лузаем были в ужасе - особенно после того, когда нам вымазали лица белой глиной и сказали, что завтра рано утром нас с ним отправят в дальние селения, ну а сегодня мы еще переночуем в землянке Старшей Белой Глины - так они теперь называли ярла Айгаслава. Его, конечно, тоже вымазали глиной.
Потом нас отвели - а ярла отнесли - в землянку, которая была расположена у самых ног истукана Чурыка.
- Ну что ж, - сказал на это Лузай, - по крайней мере, нас хоть сегодня не сожгли. А что будет потом, это мы еще посмотрим!
А я, честно признаться, уже ни на что не надеялся. Когда нам принесли еду, то я к ней даже не притронулся.
- Глупец! - сказал Лузай. - Ешь! Сил не будет.
- И не надо!
- Вдвойне глупец!
И он сначала съел свое, потом мое. А ярлово не тронул. Сказал:
- Ярл поумней тебя. Проснется - съест.
Но ярл все спал и спал. Лузай колол его ножом, но ярл не просыпался. И наступила ночь. В поселке было тихо. Потом...
Кап! Кап по листьям! Кап-кап-кап...
И хлынул дождь! Лузай повеселел, сказал:
- Вот, добрый знак! В дождь и уйдем. Дождь смоет все следы!
А я молчал. Я ж знал, что уходить-то некуда - вокруг, куда ни побеги, их, рыжих, лес. И еще глина от дождя размокнет. Да и дороги мы не знаем. Да и Чурык стоит над самой нашей головой - мы даже выйти не успеем, как он завоет, зарычит...
И вдруг...
И впрямь раздался вой - далекий, едва слышный. Я встрепенулся и спросил:
- Слыхал?
- Чего? - переспросил Лузай.
- Чего? - переспросил...
Да! Это ярл! Он наконец очнулся и заговорил. И я сказал ему:
- Вот, господин. Кто-то воет в лесу.
Они прислушались. Вой повторился. Лузай сказал:
- Нет, ничего не слышу. Только дождь!
А ярл... Он как-то странно усмехнулся и сказал:
- Ну, воет, и пусть воет.
А я спросил:
- Кто воет, господин? Ты знаешь, кто это?
А ярл:
- Молчи, глупец! Ты ничего не слышал!
Ну, я и замолчал. А ярл сказал:
- Так! Хорошо...
И посмотрел на нас, на наши лица в белой глине, потом ощупал и свое лицо, отковырнул с него кусочек глины и рассмотрел его, стряхнул с руки, опять прислушался...
Дождь, вой...
А после попросил:
- Лузай, рассказывай.
Лузай и рассказал ему о том, как было дело. А после, от себя уже, добавил:
- Дождь, уходить пора. Чурык в такую грязь с места не сдвинется!
Ярл тяжело вздохнул, сказал в сердцах:
- Обидно! Старик околдовал меня!..
Ну, и так далее, я вам уже рассказывал: старик околдовал его, и ярл, хоть и был при мече, не мог сразиться с рыжими.
- Да, не могу! - воскликнул ярл. - Стыд! И позор!
И снова замолчал, и сделал знак, чтобы и мы молчали, долго слушал...
Но воя больше не было. А дождь хлестал, хлестал, хлестал...
И ярл мрачно сказал:
- Подай мне котелок, Лузай, я очень голоден.
И он поел. Все съел, утерся и сказал:
- Вот так-то веселей, - и, уже шепотом: - Ну, что?
- Я думаю, пора, - ответил, также шепотом, Лузай.
- А ты?
А я молчал. Когда ярл спал, я знал, что нам с Лузаем не уйти, что нам с ним не на что надеяться. А с ярлом - тут совсем другое дело! Тут, может быть...
Но ярл так странно на меня смотрел...
Да и Лузай смотрел ничуть не лучше...
А, может, мне все это просто показалось...
Но я почувствовал, что мне нужно остаться - обязательно! И я сказал:
- Нет, это бесполезно. Нам не уйти от них. Да и куда идти? Поймают - и убьют. А если здесь останемся, то будем Белой Глиной. А Глина может жить и год, и два, и даже три - бывало и такое... Да столько нам не надо, а только бы дотянуть до зимы! Зимой, когда здесь все замерзнет, мы уйдем. Зимой нам глина не страшна, зимой она как камень.
- Глупец! - сказал Лузай.
- Трус, - усмехнулся ярл.
Я промолчал. Да, я глупец, да, трус. Пусть будет так! Потом мы все равно когда-нибудь да встретимся - не здесь, конечно же, а там уже, подумал я, - и вот тогда я вам скажу, кто останавливал меня, кто наставлял... А пока я сказал:
- Острых мечей! Большой воды!
- Как знаешь! - мне ответили.
И стали собираться. А я, чтобы на это не смотреть, лег, повернулся к ним спиной. А дождь не унимался! Он так хлестал, что я даже не слышал, как они ушли. И воя больше я не слышал. А слушал! Слушал...
И заснул.
А утром меня разбудили и стали бить и спрашивать:
- Где твои братья?!
Я молчал. Тогда меня выволокли из землянки и потащили к Главному Кострищу. Дождь давно кончился, светило солнце, пели птицы.
А рыжие, собравшиеся возле Кострища, молчали. Старший старейшина вышел ко мне, посмотрел мне в глаза и спросил:
- Ты знаешь, где они?
- Нет, - сказал я, - не знаю.
Старик кивнул:
- Да, вижу, ты не лжешь. Они что, тебя бросили?
- Да, бросили. Втроем мы бы не смогли уйти.
- А почему?
Я замолчал. Старший старейшина разгневался и закричал:
- Ты знаешь, почему! Я вижу - знаешь! Так отвечай же!
Я молчал. Тогда он приказал, чтобы меня пытали. Начали пытать. Мне было очень больно. И только иногда мне становилось легче - это когда прибегали гонцы и с гневом восклицали, что беглецы не найдены ни там, ни там, ни там, что все ловушки, петли и капканы, все волчьи ямы пусты! Собравшиеся недоумевали, как это можно было ночью - и в такой сильный дождь! - все это благополучно миновать.