Так вот насчет той личности. Это старый мужской портной по фамилии Худыш, Семен Парфентьевич. Он работает в ателье и пользуется огромной популярностью. Шьет он и дома, и дерет с клиентов немилосердно. Нелегально шьет, но, кроме того, кажется, еще и… перешивает. А это уже значительно интереснее.
Живет Семен Парфентьевич с женой в отдельной квартире. Внешность у него английского лорда, по меньшей мере. Длинное холеное розовое лицо с орлиным носом, седые бачки, надменно поджатые губы и взгляд невозмутимо-высокомерный. Одет всегда с иголочки и вообще очень за собой следит. Он большой театрал. Жена, Элеонора Михайловна, лет на тридцать моложе его и нигде не работает. Учится в какой-то театральной студии. У нее новенький «Запорожец», и сама она очень эффектная дамочка, весьма, кстати, общительная.
Но все это было бы еще полбеды, если бы не круг их знакомых. Первичные данные о некоторых из них нас насторожили. И что самое интересное, среди них появляется человек, как будто похожий на Мушанского. Вообще-то говоря, среда эта для него весьма подходящая. То же несоответствие между формой и содержанием. Внешне все там выглядит вполне благопристойно, красиво, с эдакой тягой к искусству. А внутри все нечисто, все подозрительно.
Но для нас сейчас главное — это установить, появляется там Мушанский или нет. Приблизительные данные нас, как вы понимаете, не устраивают. Мы показываем его фотографию некоторым людям, одни вообще не узнают в нем того человека, другие не очень уверенно, но узнают. Словом, туман. Плохо еще, что мы не знаем, под какой фамилией сейчас живет Мушанский, как его сейчас зовут.
Интересно и то обстоятельство, что, видимо, никогда и никто из посторонних ночевать в квартире Худыша не остается. Хотя всякие компании часто засиживаются допоздна, и музыка там гремит вовсю.
Кроме того, наблюдение, проведенное за этой квартирой, уже в течение первых суток показало, что отнюдь не все посетители заходят туда спокойно, некоторые проделывают это весьма осторожно и даже с некоторой опаской. Причем, как правило, в таких случаях долго там не задерживаются и всегда что-то приносят с собой или что-то выносят. Обычно у подъезда их ожидает такси. Словом, объект этот весьма подозрителен, но вот следует ли нам задерживаться на нем, неизвестно. Все зависит от того, бывает ли там Мушанский. А как это установить, мы пока решить не можем.
Мы сидим уже часа два в прокуренной комнате участкового инспектора. И вдруг Авдеенко изрекает:
— А ведь Элеонора Михайловна, что ни говорите, дамочка соблазнительная.
— Ну и что? — лукаво спрашивает Яша Фомин.
— Как «что»? — отвечает Авдеенко и мечтательно смотрит куда-то в пространство. — С ней небось каждому охота познакомиться.
— И тебе тоже?
— А что? — Авдеенко подмигивает. — Я не живой человек, по-твоему?
— Ты медведь, притом косолапый, — решительно возражает Фомин. — Герой не ее романа. Вот, к примеру, Виталий, это да.
И все смотрят на меня. Я невольно усмехаюсь.
— Но она, кажется, не дура, — говорю.
— И ты тоже не дурак, — возражает Авдеенко.
Он уже, видимо, примирился с тем, что на роль первого любовника не тянет, и норовит всучить ее мне. Впрочем, идея кажется плодотворной. И все мы это сразу смекаем.
Фомин смотрит на часы и объявляет:
— Без четверти три. А в четыре кончаются занятия в этой самой студии.
Авдеенко уже загорелся своей идеей.
— Надо попробовать, — решительно объявляет он. — Как, Виталий, а?
И снова все смотрят на меня. В принципе тут возражать не приходится, конечно. Элеонора Михайловна, пожалуй, единственное звено, за которое мы сейчас можем потянуть. Хорошо бы все-таки посоветоваться с Кузьмичом. Правда, времени у меня в обрез. Да и по каждому поводу бегать к Кузьмичу тоже не годится. Но я вспоминаю свой первый визит к Варваре. Нет уж, одного урока мне вполне достаточно. Быстро произвожу в уме несложный подсчет. Через пятнадцать минут я у Кузьмича, полчаса на доклад и всякие уточнения, еще двадцать минут на дорогу до студии, и у меня еще остается в запасе минут десять. Подходит.
— Решено, — говорю. — Только получу благословение начальства. Один раз я уже обжегся на своей инициативе.
И хватаюсь за телефон. Авдеенко иронически пожимает плечами.
…Через час я уже прогуливаюсь возле дома, где расположена студия. Невдалеке стоит знакомый «Запорожец».
К счастью, не идет дождь. В промывы туч даже изредка проглядывает солнце. Улица шумная, суетная. Тут много разных магазинов, кафе, напротив новый кинотеатр, рядом большая парикмахерская, дальше ателье.
Я жду. Конкретного плана у меня нет, хотя идей предостаточно. Но главное в таких случаях — это вдохновение. На него я и рассчитываю. Прохожих становится все больше. Скоро конец рабочего дня. Прогуливаясь, я стараюсь не упустить из виду нужный мне подъезд. Интересно, почему она поставила свой «Запорожец» не возле него, а в стороне? Всегда она так ставит? Во всяком случае, сейчас мне это на руку. Мне не надо топтаться около самого подъезда.
Но вот оттуда начинают выходить люди. Занятия, видимо, кончились. Вскоре я замечаю Элеонору Михайловну. Она в легком фиолетовом пальтишке необычайно изящного покроя, пышную прическу прикрывает цветная яркая косынка, в руках большая красивая кожаная сумка.
Элеонора Михайловна, к сожалению, не одна. С ней еще какая-то сильно размалеванная девица и двое молодых людей артистического вида и притом весьма бойких. Это усложняет мою задачу. Вся компания направляется к «Запорожцу». Сейчас они уедут, и на этом все кончится. Хорошенькое дело, нечего сказать. Я решительно подхожу.
— Простите, пожалуйста, — говорю, — Элеонора Михайловна, можно вас на два слова? Семен Парфентьевич просил вам кое-что передать.
Она удивленно смотрит на меня, но взгляд ее тут же почему-то смягчается.
— Ну что ж, — коротко улыбается она и поворачивается к своим спутникам.
— Я на одну минуту вас оставлю.
Молодые люди бросают на меня не очень приветливые взгляды, но возражать не осмеливаются. Девушка же смотрит с нескрываемым любопытством. Мы отходим в сторону.
Итак, некоторое время выиграно, и созданы условия для дальнейших действий. Но все пока чрезвычайно зыбко, и нельзя сбиваться с темпа.
— Элеонора Михайловна, — говорю я проникновенно и с вполне искренней озабоченностью, — проститесь с вашими друзьями. Нам надо поговорить. Открылось одно очень серьезное обстоятельство. Даже, если хотите, таинственное.
Я смотрю на нее с восхищением и чуть-чуть с состраданием. Первое ей, очевидно, нравится, а второе также, очевидно, интригует и немножко беспокоит. У меня расчет на то, что она все время соприкасается со всякими секретными делами супруга, со всякими комбинациями, махинациями и прочими действиями такого рода. Все это ей уже привычно и, конечно, привлекательно. Ну и чисто женское любопытство тоже не последнее дело.
— А вы сами кто такой? — спрашивает она.
В тоне ее больше интереса, чем подозрения или опаски.
И я, придерживаясь уже взятой линии в разговоре с ней, отвечаю загадочно и с чувством:
— Я вам все расскажу. И даже… кое в чем признаюсь. Только не здесь.
— А где же? — она лукаво улыбается.
— Где? Да где угодно. Хотя бы… зайдем вон в то кафе. Лишь бы можно было спокойно поговорить. Я давно…
Тут я смущенно умолкаю.
— Вас действительно прислал Семен Парфентьевич? — спрашивает она, как видно, только для очистки совести.
— Да… отчасти…
— Ой, вы что-то хитрите, — она грозит мне пальчиком.
— И кажется, не очень удачно?
— Посмотрим.
Она решается. Ей, видимо, очень хочется знать, чем кончится эта встреча с таким напористым парнем, как я.
Мы возвращаемся к ее спутникам, и Элеонора Михайловна говорит:
— Оказывается, мне надо ехать. Лялечка, салютик! — И обращается к одному из молодых людей: — Вы меня простите, Владик. До следующего раза. Ладно?
Явно раздосадованный Владик вынужден подчиниться. Они прощаются.
— Куда же мы пойдем? — спрашивает Элеонора Михайловна. — Предупреждаю, у меня мало времени.
Предупреждение это чисто формальное и ровно ничего не означает.
— Да вот хотя бы, — я указываю на противоположную сторону улицы, где в первом этаже нового дома разместилось небольшое кафе.
Через несколько минут мы уже сидим за столиком. Перед нами дымятся чашечки с кофе, стоят узенькие рюмочки с коньяком и вазочка с двумя пирожными. Это я шикую.
Мы уже познакомились, и Элеонора Михайловна просит называть ее Элла. Я не возражаю, тем более что сам представился только по имени.
— Ну говорите, Виталий, — требовательно произносит Элеонора Михайловна, — какое еще обстоятельство открылось?
— Дело в том, — начинаю я, — что один ваш знакомый… Я не могу назвать вам его имя…
— Почему? — удивляется она.
— Как вам сказать… Во-первых, я обещал. Во вторых, это имя… Но вы его прекрасно знаете, так что…
— Ну, Виталик, — она обиженно надувает свои пухлые губки. — Как вам не стыдно? Назовите, я прошу.
Именно такой поворот в разговоре мне и нужен.
— Не могу, Эллочка. Не могу, — виновато говорю я. — Вот разве… показать вам его…
— То есть как это показать? — снова удивляется Элеонора Михайловна.
— А так, — я загадочно подмигиваю. — Назвать вам его я не могу. Но мне никто не запрещает показать вам его фотографию. Правда ведь?
Она так звонко смеется, что с соседних столиков на нас начинают поглядывать.
— Нет, вы положительно хитрец, Виталик.
Я скромно улыбаюсь.
— Ну давайте уж фотографию, — говорит Элеонора Михайловна, успокоившись.
При этом что-то меняется в ее взгляде, он становится цепким и даже каким-то колючим. Это мне не очень нравится. С некоторым беспокойством я достаю фотографию, не сразу, конечно, а после всяких поисков по карманам. Элеонора Михайловна быстрым движением выхватывает ее у меня из рук, секунду внимательно рассматривает, потом поднимает на меня строгий взгляд и подозрительно спрашивает:
— Откуда она у вас?
Я улыбаюсь самым безмятежным образом.
— Посмотрите на обороте, — говорю.
Она переворачивает фотографию и видит там размашистую надпись: «Помни меня, как я тебя, куда бы ни забросила коварная судьба». Далее следует подпись и дата.
Полчаса я провел у Кузьмича. Но и десяти минут хватило, чтобы по его указанию наш Юрий Анатольевич изобразил эту надпись «рукой» Мушанского.
Элеонора Михайловна вздыхает:
— Боже, как это на него похоже… — И вдруг хмурится. — Но… это не его подпись?..
— Вы посмотрите на дату, — советую я.
— При чем здесь дата?
— А при том, — многозначительно говорю я. — Неужели не догадываетесь?
Она секунду смотрит на меня непонимающими глазами, чуть-чуть даже приоткрыв хорошенький ротик. Потом сердито передергивает плечами.
— Понятия не имею.
Я наклоняюсь к ней и тихо говорю:
— В то время у него была другая фамилия. Вернее, сейчас у него другая фамилия. Вот видите, я все-таки проговорился.
Небольшая логическая перестановка проходит незамеченной. Элеоноре Михайловне сейчас не до логики, она явно озадачена неожиданным открытием. Я жду, когда она мне назовет новую фамилию Мушанского. Но самое главное уже позади, уже совершилось: она узнала его! Вот наконец компенсация за три дня адской работы «вокруг» Плющихи.
— Разве… — неуверенно произносит Элеонора Михайловна. — Разве Кротков — это не настоящая его фамилия?
— Сейчас настоящая, — с ударением говорю я и озабоченно спрашиваю: — Когда он был последний раз у вас?
— Кто? Жора?
Так к тому же он еще и Жора. Отлично.
— Да, он.
— Сейчас вспомню… — Она задумывается. — Ах-да! Противный такой. Представляете? Обещал мне устроить чудные кораллы. А вместо этого принес ключ, громадный идиотский ключ. Правда, заграничный. Но все равно!
Перед глазами у меня возникает седая женщина в номере гостиницы, и я будто снова слышу ее рыдания.
— Остальное меня не касается, — объявляет Элеонора Михайловна. — А впрочем… — Она вдруг настороженно смотрит на меня. — Вы что хотите, чтобы он вам носил, да? Не выйдет!
Мне противно разговаривать с ней. Но я заставляю себя улыбнуться.
— Что вы! Ни в коем случае.
Теперь надо как-то так повернуть разговор, чтобы она скрыла нашу встречу от мужа. Соответствующий опыт у нее имеется, я уверен.
— Эллочка, — говорю я как можно прочувствованней. — Я же еще не сказал вам самого главного.
— Что именно?
Она уже успокоилась и сейчас с прежним лукавством смотрит на меня. Она прекрасно уловила мой тон.
— Помните, я упомянул про новые обстоятельства?
— Конечно, помню.
— Так вот. Я вас наконец нашел. Это просто чудо.
— И долго вы меня искали?
Она чувствует себя уже в родной стихии. И совсем не прочь со мной пококетничать. Таинственный молодой незнакомец, к тому же недурен собой и, видимо, давно в нее влюблен. Это должно разжечь ее любопытство.
— Главное, сколько мне это стоило труда, если бы вы знали, — отвечаю я вполне искренне. — Я ужасно рад нашей встрече. А вы?
Это, конечно, глупый и бестактный вопрос. Но, во-первых, что взять с влюбленного, каким я ей, конечно, кажусь. Во-вторых, ее скорее удивишь отсутствием этих двух качеств.
— А я пока не знаю, — кокетливо отвечает Элеонора Михайловна и грозит мне пальчиком. — Виталик, вы слишком торопитесь.
— Мы должны еще встретиться.
— Если вы очень захотите.
— Завтра! — выпаливаю я нетерпеливо.
— Ах, какой вы, — она томно вздыхает. — Завтра я не могу.
Дальше разговор продолжается в том же духе.
Она все-таки глупа, хоть и хитра и готова на любое приключение, муженек ей нисколько тут не помеха. Поэтому я слежу за тем, чтобы наши отношения остались интригующе неясными.
— Откуда вы знаете Семена Парфентьевича? — спрашивает она немного погодя.
— Только по рассказу Жоры, — отвечаю я. — Но и он не должен знать о нашей встрече. Никто не должен, Эллочка. Хорошо?
— Боже, какая таинственность.
— Пока что-то знаем только мы, это наш козырь, — многозначительно говорю я. — Как только это узнают другие, козырь сразу переходит к ним. Зачем играть в поддавки?
— Это очень умно, Виталик, — соглашается Элеонора Михайловна. — И я в поддавки не играю. Ни с кем, — она хитро улыбается.
Потом объявляет, что ей пора домой.
Мы чокаемся рюмочками с коньяком, как бы скрепляя наш уговор, но выпить я ей не даю.
— Эллочка, я совсем забыл, что вы за рулем. Не надо лишних неприятностей.
Ей нравится такая забота, и вообще ей все, видимо, нравится в этом новом знакомстве. Что ж, не каждое приключение должно кончаться благополучно, уважаемая Элеонора Михайловна.
Между прочим, я с улыбкой спрашиваю ее:
— Что вы сделали с тем ключом, Эллочка?
— А! Повесила на стенку в столовой. Это не ключ от моего сердца, не надейтесь.
— Это совсем другой ключ, — соглашаюсь я. — Он скорее подойдет для Семена Парфентьевича.
И мы оба смеемся. Она, конечно, не понимает моего намека. А между тем это так здорово, что ключ висит в квартире Худыша. Вероятно, другие краденые вещи у него не задерживаются. Преподнося ключ, Мушанский, естественно, не указал источник его приобретения. Это ведь был не предмет сделки двух жуликов, это как-никак подарок даме. Какой просчет! Да, жулику опасно проявлять эдакую широту, ему все опасно, что делают честные люди.
Я провожаю Элеонору Михайловну до машины. Она многообещающе жмет мне руку, и прощальный взгляд ее должен обречь меня на самые безумные мечты. Положительно она решила вскружить мне голову. Теперь я окончательно спокоен, никто не узнает о нашей встрече. Такого рода секреты она хранить умеет отлично.
Итак, первое звено в загадочном маршруте Мушанского установлено. Все-таки версия «Плющиха» себя оправдала, и ее можно считать отработанной.
Уже седьмой час. Снова сыплет дождь, холодный, нудный. Прохожих на улице становится заметно меньше. До чего же мерзкая погода! Я возвращаюсь на Плющиху, рассказываю ребятам о результатах встречи, выслушиваю немалую порцию шутливых намеков в свой адрес на тему о превратностях любви и случайных знакомствах и отпускаю всех по домам. Авдеенко страшно горд своей идеей.