Сержант сел на угол стола, постукивая свернутым журналом «Нейшн» по плетеной корзине. Стрижка у него – словно у театрального парикмахера побывал, подумал Конверс.
– По мне, так это никому не нужно, – сказал сержант. – Но я, конечно, не журналист. Думаете, кого-нибудь из ваших многочисленных издателей это заинтересует?
– Надеюсь, заинтересует всех, – ответил Конверс. – В любом случае это не ваше дело. Вы не журналист и не критик.
Сержант заулыбался:
– Знаете, как я вас воспринимаю, мистер Конверс, сэр? При всем моем к вам уважении? Как шапку на пустом бланке. Может быть, вы и вносите ценный вклад в информирование публики, но я не вижу ни единого тому свидетельства.
– В «Айриш мессенджер» две недели назад была моя статья. Если хотите знать, как мы справляемся, заставьте своих сотрудников внимательней читать прессу. – Он подтянул сумку поближе к стулу. – Я аккредитован при здешнем командовании. Мое удостоверение ничем не хуже, чем удостоверение корреспондента «Таймс», и я имею точно такие же права.
Сержант Джейнуэй снял телефонную трубку.
– Сожалею, что мы вам не угодили, – сказал сержант. – Лично я не удовлетворен вами. Учитывая наши обоюдные претензии, нам с вами, наверно, стоит пойти поговорить о вашей аккредитации к полковнику.
Но сержант позвонил не полковнику. Он позвонил в оперативный отдел, чтобы Конверса захватили с утренним рейсом в Майлат. Подписывая документы, он напомнил Конверсу, чтобы тот продлил свое членство в офицерском клубе.
– Говорят, там отличный пляж. Уверен, скучать вам там не придется. Но все-таки прихватите таблетки от малярии.
– Господи! – всполошился Конверс.
Таблетки-то он и забыл выписать себе в Тансонхате. Он глянул на часы: уже больше четырех. Санчасти закрываются на выходные, а дежурный санитар не отпустит таблеток без предписания КВПВ.
– Держу пари, что забыли.
Сержант Джейнуэй изобразил озабоченность. Он держал у себя в офисе запас таблеток, чтобы оказывать услугу важным клиентам.
– Лучше раздобудьте их где-нибудь, – сказал он Конверсу. – Там особо злобные штаммы ходят.
* * *
Смеркалось; это время между дневным и ночным ливнями принадлежало мелкому дождичку. Конверс, стараясь шагать как можно небрежнее, нес свою сумку сквозь торопливую вечернюю толпу, запрудившую улицу Лелой. Он обливался потом под тяжестью сумки, плечо болело, поскольку приходилось напрягать его, чтобы держаться прямо.
Это был город внимательных глаз. За столиками уличных кафе сидели карманники, мгновенно замечая его в толпе, ощупывая взглядом его сумку. Теперь они не спешили пристроиться к нему; его лицо уже примелькалось на центральных улицах. Его дешевые японские часы были известны во всем городе, и мальчишки-чистильщики, для которых все круглоглазые были на одно лицо, узнавали его по блестящему грошовому браслету. Порой ему даже приходилось терпеть их насмешки, зато никто ни разу не позарился на его часы.
Часы были его талисманом, оберегавшим от уличных грабителей. За все время, что он был в Сайгоне, его ограбили только однажды, хотя он знал людей, которые подвергались нападению минимум дважды в неделю. Примерно год назад проезжавший на джипе кореец выхватил у него сумку, таким образом получив возможность прочитать собрание сочинений Сент-Экзюпери и журнал комиксов «Зап»[7]. На взгляд Конверса, мысль о том, как солдат-кореец читает «Зап», стоила потерянной сумки.
Напротив цветочного рынка он с отчаянной беспечностью шагнул с тротуара в безумное движение по улице Лелой. Было необходимо вести себя так, словно тебе на роду написано быть неуязвимым. История заставила сайгонцев полагаться исключительно на удачу. Неудачники вызывали у них тревогу и даже искушали некоторых взять роль несчастья на себя. Выглядеть неудачником было не лучше, чем выглядеть смешным.
На противоположной стороне улицы о чем-то спорили велорикша и военный регулировщик. Регулировщик тер большим пальцем об указательный под носом у рикши и сыпал итальянскими ругательствами. Рикша, вращая глазами, скреб себе бока, махал руками и приплясывал на тротуаре. Собравшаяся толпа была в восторге. Люди смеялись и хлопали ему. Пантомима, которую изображал рикша, называлась «Отпугивание обезьяны».
Гостиница «Колиньи», в которой жил Конверс, находилась сразу за цветочным рынком, и самые неугомонные из постояльцев каждое утро мчались вниз по лестнице покупать ветки цезальпинии и свежие розы, чтобы украсить свою комнату. Голландский корреспондент из соседнего с Конверсом номера делал это регулярно. Этот чокнутый голландец до того любил цветы, что однажды вплел бархатцы в свои длинные золотистые волосы. Как-то раз уличные ковбои в шутку бросили в него ручную гранату с невыдернутой чекой. Цветы делали его похожим на неудачника.
Конверс вошел в небольшой темный холл, и мадам Коллетти,
Настоящий либерал, ага. В конце концов он не выдержит, уступит. В один прекрасный день, наверно, почувствует, что просто обязан выпить ее.
Термос был настоящий вьетнамский, и Конверс задумал прихватить его с собой, когда съедет отсюда. На боку термоса красовалась яркая картинка, изображавшая летучую мышь с распростертыми крыльями; поперек ее груди шла надпись – логотип фирмы – «Удача».
Прихватив термос, он прошел в ванную комнату. Закрыл дверь, пустил холодный душ и опрокинул термос над сливом.
Какого хрена, подумал он, почему именно я должен ее пить?
Вокруг полно других американцев.
* * *
Конверс был профессиональным писателем. Десять лет назад он написал пьесу о морской пехоте, которая была поставлена и восторженно принята публикой. Но с тех пор все его достижения на литературном поприще были единственно следствием женитьбы на дочери своего редактора и издателя.
Элмер Бендер, тесть Конверса, занимался тем, что имитировал другие журналы. Каждому своему изданию Бендер давал такое название, чтобы озабоченные и жаждущие покупатели принимали его за более популярный журнал, под который Бендер и подделывался. Если был, например, журнал «Коллиерс», Элмер выпускал свой и называл его «Шмоллиерс».
«Мой лучше», – говаривал Элмер. Он был ветераном «Нью мэссиз» и бригады имени Авраама Линкольна[11].
Семь лет, что Конверс был женат на Мардж, он работал на Элмера, чуть ли не в одиночку делая «Найтбит» – по характеристике его адвокатов, «еженедельный таблоид с откровенным упором на секс». Под его началом было двое: Дуглас Долтен, пожилой строчкогон-алкоголик с прекрасными манерами, и китайский коммунист по имени Майк Ву, который однажды попытался в гороскопе на неделю растолковать теорию прибавочной стоимости. «Стрельцам: не бойтесь просить повышения жалованья. Ваш босс всегда платит вам