Лет двадцать назад автор этой книги нашел в архиве музея пожелтевшую от времени фотографию. Это был портрет мальчика. На обороте — надпись: «Пионер-герой Болатбек Омаров».
Кто он такой? Что совершил?
Фотографию напечатали и обратились с просьбой к пионерам-читателям: «Собирайте сведения о юном батыре Болатбеке! Разыщите его друзей и родных».
Многие ребята Казахстана приняли участие в поиске. В том числе пионеры со станции Чокпар, из поселка имени Джамбула под Каскеленом, неподалеку от которого в 1922 году родился Болатбек Омаров.
По крупицам собирались сведения о Болатбеке, о его недолгой, но яркой и смелой жизни.
Так красные следопыты помогли написать книгу о юном пионере-герое.
1
— Стой!
От неожиданности Болатбек вздрогнул.
Напротив него у ствола большого тополя стоял незнакомый человек. Он был в рваном чапане[1], туго перетянутом широким ремнем, старая войлочная шляпа низко нахлобучена на лоб, сапоги сбиты и поцарапаны. Недобрые, настороженные глаза пристально вглядывались в Болатбека.
Мальчику стало не по себе. Какое злое, какое противное лицо!.. Откуда здесь этот человек?..
— Стой и не двигайся! — приказал незнакомец и сунул правую руку за пазуху. — Попробуешь бежать, убью!
Болатбек стоял ни жив ни мертв. Но потом все-таки осмелился:
— Вы кто? — спросил он дрожащим голосом. — Откуда вы, ага? [2]
— Не тебе меня выспрашивать. Забыл законы предков, щенок?
Мужчина выдернул руку из-за пазухи. В руке блеснул револьвер.
Не в первый раз приходилось Болатбеку видеть
=== текст мутен, бумажный оригинал утерян ===
на пули, но никогда еще в жизни из этого оружия не целились прямо в него.
«Стрельнет?» — промелькнуло в голове. — Где же дедушка… Крикнуть?.. Позвать?»
— Ты один здесь? — незнакомец кивнул в сторону зарослей, зеленевших в отдалении, у реки. — Там никого нет?.. Отвечай!
— Нет. Я один.
— А что ты тут делаешь?
— За конями пошел — искать. Отбились…
— Не врешь? Смотри у меня… За одно слово лжи поплатишься кровью.
Мужчина
=== текст мутен, бумажный оригинал утерян ===
— Не бойся, не трону, — сказал он уже более мирно. — Пошли.
— Куда?
— Коней твоих поищем.
Не понравился он Болатбеку. Не нужен ему такой человек, который оружием грозит. И без него найдем буланого с жеребенком, любимцев своих. Да и не могли они далеко уйти. Буланый ведь умный конь, от табуна не отобъётся… Просто на месте Болатбеку не сиделось, вот и пошел искать.
Мальчик стоял неподвижно, молча смотрел на незнакомца.
— Чего уставился? — сказал тот. — Идем за конями…
Накалившееся за день солнце клонилось к западу. Вокруг стояла тишина. Жаркая тишина. Возле зарослей поблескивала речка Каскеленка под косыми солнечными лучами. Бесшумно кружился беркут, почти касался крыльями прибрежных кустов — и опять взмывал вверх, в белесое от жары небо.
«Нет, не пойду с ним, — решил Болатбек. — Пусть хоть не знаю что, все равно не пойду…»
— Я устал, — сказал он.
— Не разговаривай, баранья голова! Идем…
Болатбек медленно и неохотно двинулся вперед.
Но это так, только для виду, шел он медленно, на самом деле ему хотелось мчаться быстрее, чем буланый, — туда, туда, в спасительные заросли… Он решил удрать от этого человека, удрать во что бы то ни стало, и теперь, нарочно не ускоряя шаг, чтобы тот чего-нибудь не заподозрил, подходил все ближе к кустам.
«Бандит он, наверное, — думал Болатбек. — Нехороший человек, сразу видно: злой, хмурый, «с бровей снег идет…».
Они шли совсем недолго, но каким длинным казался этот путь Болатбеку.
Внезапно мужчина остановился.
— Погоди, — сказал он. — Не беги, как джейран… Ты чей?
— Я сын Омара. А вы кто?
— Опять вперед старших забегаешь! Ох, времена пошли, шайтан их возьми!.. Твоего деда Абишбай зовут?
— Да.
— Это его юрта на четыре крыла вон в той стороне?
— Да, мы там живем.
— А еще кто поблизости?
Дядя Тлеукул. Только он на другом берегу.
— Это какой Тлеукул? Который на одной ноге прыгает, а все хорохорится?.. Прошлое свое вспоминает. Не успокоится никак.
— Тлеукул хороший человек. Зачем вы так?
— Все они хорошие. Рвань паршивая!
Невольно Болатбек взглянул на изодранный чапан и искривленные сапоги незнакомца. «Да кто же он такой? Всех ругает, на всех зол… Похож на последнего нищего, а разговаривает как самый главный…»
— Зачем вы так говорите, ага? — сказал Болатбек. — Не надо…
— Ты еще меня учить станешь, щенок?.. — прикрикнул мужчина. — Смотри, плохо будет. Прирежу, как барана… Видишь? — Он нагнулся, вытащил из-за голенища большой нож с черной рукояткой. — Не посмотрю, что ты молод еще…
Болатбек не мог отвести глаз от блестящего страшного лезвия.
— Вы… Ты меня хочешь убить?
— Убью, если…
— Значит, ты настоящий бандит?
— Уа[3], что ты сказал? Окаянный безбожник! Как посмел честного мергена [4] назвать бандитом?! Сын собаки! И отец твой был собакой!..
Откуда только взялась смелость у Болатбека? Ведь знал же он, что силы неравны… Может, потому, что оскорбили весь род, всю семью его — всех братьев и сестер, и мать покойную, и отца?.. Поносить родителей всегда считалось смертельной обидой.
— Уходи! — крикнул он. — Я не боюсь тебя! Ты…
Но не договорил: мужчина схватил его за руку, больно вывернул — сильный толчок, и Болатбек оказался на земле.
Мужчина нагнулся над ним, лицо его искривилось, глаза налились кровью.
— Слушай меня, шелудивый щенок, — сквозь зубы проговорил он, — молчи и слушай. Язык твой вихляется, как коровий хвост, а я не люблю этого. Не будешь меня слушать, я выбью камчой [5] бесстыжие твои глаза! Так вот… Вон под тот большой камень — видишь его? — положишь мне еды. И побольше. К закату солнца чтоб она лежала там, как на дастархане [6]. Понял? И не вздумай кого-нибудь натравить по моему следу… А теперь вставай, пойдем поищем твоего коня.
— Я устал, — снова сказал Болатбек. — Ногам больно.
— Ну, полежи, полежи… Насколько у меня терпения хватит. А я покурю пока.
Мужчина отошел в сторону, сел на камень. Вынул из кармана кисет с табаком, закурил. Он сидел неподвижно, прикрыв глаза, изредка затягиваясь табачным дымом. Только сейчас Болатбек увидел, какой он усталый, измученный.
Но Болатбеку не было его жаль. «Как бы не так, — думал он, — получишь ты еду! И к коням тебя не подпущу, знаю я: забрать хочешь… Конечно, ты бандит, самый настоящий… Про которых в ауле рассказывали…»
Медленно, не сводя глаз с сидящего мужчины, начал Болатбек отползать назад, к таким близким теперь зарослям тамариска и ту ранги. «Только бы не обернулся, только бы револьвер свой не вытащил… Еще немного осталось… Совсем немного…»
Когда бандит спохватился, Болатбека и видно не было.
— Стой, застрелю!
Но Болатбек уже продирался что есть сил сквозь колючие кусты, царапая лицо и руки о ветви. Ему казалось, что бандит гонится за ним по пятам, дышит в затылок, вот-вот схватит…
Внезапно Болатбек споткнулся и упал.
«Конец, — подумал он. — Сейчас убьет…»
Но кругом была тишина. Болатбек привстал, огляделся. Никого… Только сейчас почувствовал он сильную боль в ноге, разбитой о подвернувшийся камень. Саднили царапины на лице и на теле.
И вообще хотелось плакать.
2
Здесь, на джейляу — на горном пастбище, — у Болатбека было немало дел, и они нравились ему, хотя порою приходилось нелегко. Но ведь он сам напросился к деду, который пас колхозных коров.
А Болатбек каждый день сторожил коней, следил, чтоб ни один не затерялся, отгонял их на водопой, мыл и чесал своих любимцев — буланого и гнедого, помогал бабушке по хозяйству. Одной воды сколько принести надо было! А собрать хворост, а нарубить его!.. Кизяка заготовить…
За работой быстро проходил день, и, когда солнце нависало над неровными отрогами скал, уже пора было пригонять табун обратно, собирать коней поближе к юрте. Табун, правда, небольшой, но все равно забот хватало.
По ночам, когда Болатбек почему-либо просыпался, он слышал, как дружно похрапывают кони, как бормочет и журчит, словно торопится что-то рассказать, прозрачная речка Каскеленка, как вздыхает во сне бабушка Аккыз.
…Родители Болатбека умерли давно, вскоре после его рождения. Он их почти не помнил.
Сразу после смерти родителей Болатбек вместе со старшим братом покинул родные места и уехал к своей взрослой сестре Бигайше в далекий аул Онжылдык.
Болатбеку хорошо запомнилось путешествие: бесконечная, бескрайняя дорога, уставший конь; перед глазами однообразная степь, полынь и ковыль, лишь в низинах виднеются кусты таволги. А лотом все меняется — воздух свежеет, манит сверкающей сочной травою горное пастбище, дух замирает на крутых и обрывистых тропах…
С тех пор прошло немало лет. Братья так и остались в доме у Бигайше. Ее муж, Мусирали Кикимов, был хорошим, добрым человеком, никогда не обижал сирот. Болатбек полюбил его как отца.
В тот вечер Болатбек примчался к юрте деда весь исцарапанный, с трудом переводя дух.
— Ата! [7] — закричал он. — Я бандита видел! Клянусь!
— Что ж, — спокойно сказал дед Абишбай, — как говорится, вор и разбойник встречаются в сумерках. Сейчас самое подходящее время.
— Ты не веришь мне, дедушка? — с обидой выкрикнул Болатбек. — Честное пионерское!..
И он рассказал обо всем, что с ним приключилось.
Абишбай слушал, не перебивая, потом сказал:
— Давно уж бандитов в наших краях не было. Времена другие пошли. Однако не приснилось ведь тебе, внучек, а? Не спросонок ты все лицо себе исцарапал?.. Ответь, Болат.
— Не спросонок, — хмуро согласился Болатбек. Он чувствовал, что дед все равно ему до конца не верит. — Я же рассказал все, как было.
— Ай барекелде… Правильно, — кивнул Абишбай. — Ты рассказал, я услышал. Ты смелый джигит, хорошо поступил. Будем теперь настороже. Ружье поближе к руке держать станем. На всякий худой случай… А сейчас скажи бабушке, пусть раны твои промоет, и пойдем со мною коней поближе пригоним, а заодно и буланого сыщем… Пойдем?
— Хоп, — все так же хмуро выразил согласие Болатбек. Не очень ему нравилось, как дедушка с ним разговаривает.
В густых уже сумерках перешли они вброд речку. Болатбек старался держаться поближе к деду. Вышли на луг, где темнели силуэты лошадей, Болатбек услыхал знакомое ржание — он отличал его от всех других конских голосов. Это рослый буланый конь приветствовал своего молодого приятеля. Рядом с буланым весело вскидывал тонкие и длинные ноги годовалый жеребенок.
— Мой тулпар, мой крылатый конь! Нашелся… Сам пришел. — Болатбек гладил шею буланого, перебирал гриву, ласково похлопывал по крупу.
С малых лет Болатбек умел ездить верхом. Но в селении ему не часто удавалось это, а здесь было приволье: каждый день по нескольку раз взбирался он на широкую лоснящуюся спину буланого, пускал его то рысью, то в галоп. И ухаживал за ним, как полагается истинному джигиту.
Мирный вид коней, спокойное потряхивание головами, тихое ржание успокоили Болатбека, и, когда они с дедом вернулись в юрту, все происшедшее с ним казалось уже каким-то странным и далеким.
Он с удовольствием выпил шалапа, разбавленного водой кислого молока, завалился на постель и через мгновение заснул как убитый.
3
Прошло недели две. Раннее утро на джейляу. Погода изменилась, тихий дождь мерно барабанит по юрте. Полог ее приоткрыт, струйка сизого дыма, причудливо извиваясь, поднимается от очага к отверстию в потолке.
Болатбек проснулся от звука голосов.
— Не могу дать, и не проси, — донеслись до него снаружи слова деда. В голосе слышались неодобрение и тревога.
Болатбек накинул на плечи дедов чапан, быстро вышел из юрты.
Неподалеку бабушка Аккыз доила корову, накрыв голову полосатым мешком. Дед Абишбай придерживал теленка, тянувшегося к материнскому вымени. Чуть в стороне щипал траву незнакомый Болатбеку вороной конь. Рядом с дедом, спиной к мальчику, стоял какой-то мужчина. В руках он держал подпругу. Это к нему были обращены слова деда.
Мужчина заговорил, и Болатбек сразу узнал этот хрипловатый голос.
— Ты говоришь, аксакал [8], — произнес мужчина, — но я все же сделаю по-своему. Того коня я заберу, а взамен моего оставлю. Не обеднеет твой колхоз, шайтан его возьми!
— Нет, — сказал дед Абишбай. — Пусть меня покарает хлеб, которым меня угощали, если отдам! Не могу.
— Отдашь, аксакал, — уверенно сказал мужчина. — Ты ведь знаешь, я слово держу.
— Нет, — повторил Абишбай, — это конь колхозный. Не мой, понимаешь? Да и зачем тебе меняться: твой вороной ненамного уступит буланому.
— Жя! Довольно! — сказал мужчина. — Торговаться не будем. Как взял вороного, так и буланого возьму.
— Не могу я его поменять! Разве не слышат твои уши! — не глядя на собеседника, сказал Абишбай. — Ну что ты за человек?
— Чтоб тебе выть в твоей могиле! Будет, как я сказал…
И тут Болатбек закричал — сам не понимая, как это у него вырвалось, но сдержаться не мог:
— Он бандит, дедушка! Тот самый!.. Зачем с ним разговариваешь? Он хотел убить меня… Это он! У него револьвер… И нож большой…
Мужчина повернулся к Болатбеку, в глазах его появилась такая ненависть, словно смотрел он не на мальчика, а на взрослого кровного врага.
— Заткнись! — рявкнул он. — Собака! Да будут прокляты твои предки! Ты не послушал меня… Скажи спасибо, что не пришиб тебя тогда, на берегу…
— А я… — начал Болатбек, но дед Абишбай прикрыл ему рот ладонью.
— Молчи, — шепнул он. — Не надо… не говори с ним больше…
Болатбек дернул головой, вырвался и все-таки крикнул прямо в лицо незнакомцу:
— Ты очень плохой человек!.. Уходи от нас!.. — И добавил — ему только что пришло это в голову: — Сюда дядя Тлеукул сейчас придет… Он мне вчера говорил… И с ним еще люди… Они тебя…
— Ах, ты!.. — мужчина взвизгнул от ярости и шагнул к Болатбеку.
Раздался крик. Это кричала бабушка Аккыз.
Она вскочила, опрокинув ведро с молоком, бросилась между внуком и разъяренным пришельцем. Белая пенистая лужа растекалась по земле.
— Ради Аллаха не трогай его! Не обращай внимания на слова ребенка. Не видишь, он еще маленький… — умоляла старая женщина.
Она обхватила Болатбека за плечи, а дед взял его за руку, и вдвоем они увели мальчика в юрту.
— Молчи, внучек, заклинаю тебя, молчи. Бешеный волк, он на всех может броситься… Для него святого ничего нет… — шептала Аккыз, а дед сказал сурово:
— Ты прав, Болатбек, но кто тебе позволил вмешиваться в дела старших? Язык дан не только для того, чтобы все мысли были видны…
Болатбек хотел ответить, что это и его дело тоже — так уж получилось, разве он виноват, но в этот момент дверной проем заслонила громоздкая фигура, и всадник, перегнувшись с седла, крикнул:
— Обо мне никому ни слова! Слышите, вы? Мне терять нечего… Проболтаетесь — никого не пожалею! А буланого все равно возьму. Так я сказал… Подумай хорошо, аксакал: отдашь сам — с рук заберу, спасибо скажу. Не отдашь — заберу с дороги…