— Я сделал все, что мог, прочитал все нужные молитвы. Как договорились… Теперь надо положиться только на волю Аллаха…
Абишбай и Болатбек, каждый по-своему, переживали болезнь Аккыз, только делали это молча, не делясь друг с другом своим горем. Как принято среди мужчин.
Однажды Болатбек подал бабушке напиться, но чашка выпала из ее рук и разбилась.
— Не грусти, мой жеребеночек, — сказала Аккыз едва слышным голосом. — Это к счастью. Твоя бабушка теперь выздоровеет… Небо послало нам знак…
Болатбек кивнул головой и улыбнулся сквозь слезы.
9
Вечерело. Солнце скрылось за неровными отрогами гор, но вершины еще оставались освещенными его последними, прощальными лучами.
Тлеукул слез с лошади, разнуздал ее, пустил пастись, а сам стоял на склоне и смотрел вниз, на раскинувшийся вдалеке аул, который уже затягивался сизой вечерней дымкой.
…И завтра будет день, такой же яркий,
Мои лучи согреют эту землю,
И золотым животворящим светом
Луга, поля и скалы озарят.
Я ухожу, а вы рассвета ждите —
Когда роса умоет щедро травы,
И птичьи песни понесутся к небу, —
Так обещало Солнце, уходя…
Снизу по тропе поднимался Болатбек. Когда он подошел совсем близко, горы погасли, но темнота не захватила еще все просторы склонов и долин.
— О чем вы говорите, Тлеукул-ага? — спросил Болатбек. — Стихи, да? Сами придумали?
— Может, я, а может, и не я, — улыбнулся Тлеу-кул. — Народ придумал, сынок. Давно уже эти слова живут на свете. Я их еще от своего деда слыхал.
— Значит, так и будет, как солнце обещает?
— Конечно, — ответил Тлеукул. — Ты посмотри, — он показал рукой на запад, — заря сегодня совсем красная была, верно? Ветра никакого… — Он снова повернулся к аулу, — дым столбом вверх поднимается… Это все к тому, что завтра такой же погожий денек, как сегодня, будет. Солнце про то и говорит… А вы в школе стихи учите?
— Конечно, Тлеукул-ага. Только этих ваших стихов мы еще не проходили… Вот скажите, я давно хо: тел спросить… Одни говорят, что мулла лучше лечит, а другие — что врач лучше. Кто же правильно говорит?
— Сам ты, Болат, разве не понимаешь? Ай-ай… — Тлеукул зачмокал языком. — По-серьезному спрашиваешь?
— А почему тогда дедушка Абишбай все время Каражана зовет к моей бабушке? Она уже давно больна, вы знаете… Каражан приходил, лечил… только ничего не помогает… Лошадь забрал… А врача так и не позвали… Почему?..
Тлеукул внимательно выслушал сбивчивую речь Болатбека и сказал:
— Твой дед Абишбай — хороший и честный человек, все его уважают… Но вот только доверчивый он слишком. Как в старину заведено было, так и живет… Да простит он меня за такие слова… Я тоже раньше доверчивый был, смолоду… Погляди на мою деревяшку… — Он выставил вперед левую ногу. — Если бы мулла умел лечить, я бы не остался без ноги… А ведь он получил тогда от меня моего скакуна и единственную дойную корову.
— Я думал, вы были ранены, Тлеукул-ага, — сказал Болатбек.
— Да, был. Десять с лишним лет с тех пор прошло. Тогда у нас в Семиречье жестокие бои шли. С басмачами… Ты в те годы по юрте еще ползал. Как ягненок однодневный.
— Нам в школе рассказывали, я знаю.
— Тогда меня и подстрелили… В ногу… Вот сюда. — Тлеукул нагнулся, постучал по деревяшке. — А жара стояла — вся земля потрескалась… Врача у нас в отряде не было, отправили меня в аул… Думал — само заживет, да получилось плохо. Привели ко мне добрые люди муллу. Три дня надо мной молитвы читал — не помогло. Хуже стало… Почернела нога — глядеть страшно… Конечно, бывает, что мулла ученый, в болезнях разбирается. Тогда и помочь может: не молитвой, а травами, настойками разными. Мне вот такой не попался… И других мулл приводили… Добро все выманили, а толку никакого… Как колодец посреди степи — копают, копают, а воды и пригоршни не показывается…
— А если нарочно они? Потому что вы за красных были?
— Кто знает, может, ты и прав. Я ведь враг для них… Или впрямь верили, что молитвами помогут. Среди них и честные тоже ведь есть… Чуть не умер я тогда.
— Кто же вас вылечил?
— Спасибо, в Алма-Ату отвезли, в больницу. Я там с полгода лежал. Сам, вот видишь, живой, а ногу спасти не могли. Поздно было.
Болатбек прикусил палец, задумался.
— Тлеукул-ага, — сказал он потом, — я хотел вас спросить… Дедушка не хочет врача звать — говорит, раз мулла не помог, никто уже из людей не поможет. А я все-таки позову… Как вы скажете?
— Я тебе, сынок, так отвечу. По нашим обычаям, сам знаешь: слово старшего — закон. Перечить нельзя… Но сейчас ты правильно рассудил. Я тоже, если бы знал, что так плохо, давно бы за врачом поехал… Надо, надо ехать, не терять время…
В тот же вечер Болатбек, набравшись духа, сказал Абишбаю:
— На рассвете в Каскелен поеду.
— Зачем? Что еще надумал?
— Врача для бабушки привезу.
Абишбай молчал, покачивая головой. Он не рассердился на Болатбека, а тихо сказал:
— Далеко, Болат. Врач не поедет в такую даль.
— Как же не поедет, когда бабушке так плохо!
— На все воля Аллаха…
— Все равно поеду! — сказал Болатбек, сам удивляясь своей смелости.
Дед ничего не ответил, только отвернулся.
Молча они легли спать, и Болатбек долго не мог уснуть, хотя старался изо всех сил: ведь завтра надо было встать как можно раньше. Он слышал, что дед все время ворочается на своей подстилке, кашляет — тоже не спит…
Болатбек проснулся, когда уже совсем рассвело. Деда в юрте не было.
— Как же я? — ужаснулся он. — Думал чуть свет выехать — и проспал. Не зря говорится: сон это первый враг. Бабушка! — позвал он.
— Что? — отозвалась Аккыз еле слышно.
— Как твое здоровье сегодня?
— Лучше, мой жеребеночек, намного лучше.
— Потерпи еще чуть-чуть, ладно? — шепнул Болатбек. — Я скоро доктора привезу…
И, не дождавшись ответа, выскочил из юрты. Он знал, где возьмет лошадь: помчался прямо к Тлеукулу.
Поздно вечером Болатбек и Тлеукул вернулись с врачом.
Аккыз уже умерла…
10
— Салам, Кадыркул!
— Салам, Болатбек! Хорошо, что опять встретились.
— Не забыл нашу клятву?
— Нет, что ты!
— Как живешь, Кадыркул?
— Какая у меня жизнь! Все одно и то же. За овцами целый день хожу, а приду домой, по хозяйству заставляют. Каражан и его жена без работы не оставят… И без синяков… Удачен тот день, когда ни разу меня не ударят, ни разу не обидят.
— Да не поддавайся ты! Только и знаешь спину подставлять.
— А что я могу сделать?
— Язык-то у тебя есть? Покажи!.. Хоть бы ответил им как следует. Чтоб знали…
— Еще хуже будет… Пробовал уже… Конченое мое дело. И школы мне не видать.
— Скажешь тоже! Я тебе обещал и слово сдержу, не думай. Поговорю с учителем… Только смотри не подведи: когда позовет, приходи сразу.
Кадыркул тяжело вздохнул:
— Тебе хорошо говорить. А меня Каражан худо-бедно, а кормит. Кусок хлеба каждый день дает… Если выгонит, куда я денусь? Как жить буду?.. Да и не пустит он меня никогда…
— Не пропадешь, придумаем что-нибудь, — бодро ответил Болатбек, но настоящего ответа он, конечно, не знал. Поэтому добавил: — Давай в ассыки играть, Хочешь? Пошли на дорогу…
Они расставили кости, начали играть. Вскоре к ним присоединился еще один мальчишка, Абыхан, из юрты, стоявшей неподалеку. Игра оживилась, делалась все азартней: игроки увлеклись так, что не замечали ничего вокруг.
Внезапно Абыхан поднял голову, пригляделся и сказал:
— Смотри, Кадыркул, твой дядя едет.
Ребята поглядели в сторону, куда он указывал. Как всегда, красиво сидя на коне, к ним приближался Каражан.
Кадыркул засуетился. Он схватил с земли ассыки, потом бросил их опять на землю, прямо под ноги Болатбеку.
— Возьми скорей! Зачем только я стал играть? Попадет мне теперь!
— А что особенного? — не понял Болатбек. — Что ты такого сделал?
— Сделал не сделал, какая разница! — выкрикнул Кадыркул, чуть не плача. — Разве я не знаю? Опять бить будет.
Уже не было времени выяснять, в чем провинился Кадыркул и за что его ожидало наказание — Каражан был возле них. Он резко осадил коня, едва не наехав на Болатбека, но тот успел отскочить в сторону.
— Время, как песок сквозь пальцы просеиваешь! — закричал Каражан на Кадыркула. Ты, змееныш, сбиваешь его с пути! Эти слова уже относились к Болатбеку. — Из-за тебя он совсем от рук отбился!
— Что я вам сделал, ага? Мы просто играем. Поиграть нельзя? Нет таких законов…
— Еще огрызаешься, щенок! Знаю я вас, пионеров!.. Язык до земли… Никакого уважения к старшим. Убирайся с моего пути!
И он, замахнувшись камчой, снова направил коня на Болатбека и стоявшего рядом с ним Абыхана. Тот сразу повернулся и побежал, шлепая босыми ногами по пыльной дороге, а занесенная плеть опустилась на плечи Болатбека.
Плеть только вскользь задела мальчика, почти не было больно, но гнев и унижение переполнили сердце. Он резко взмахнул руками перед мордой коня, испуганный конь попятился, вздыбился, и, пока седок пытался успокоить лошадь, Болатбек отбежал и взобрался на большой плоский валун, лежавший у дороги.
Каражан кипел от злости.
— Ты смеешь, собака, так поступать? Тысяча несчастий на твою голову! Нечестивый негодяй!.. Я доберусь до тебя!.. Сверну тебе шею!.. Сойди оттуда!
Но Болатбек и не думал сходить. Каражан спешился, зацепил уздечку за придорожный куст и, не переставая сыпать проклятиями, полез за Болатбеком.
— Сейчас я тебя поймаю… Сейчас… — бормотал он, тяжело переводя дух.
Болатбек мгновенно спрыгнул с камня, упал, но тут же вскочил и бросился бежать. Только не по дороге — здесь Каражан быстро нагнал бы его верхом на лошади, а вверх по крутому склону, цепляясь за высокую траву и редкий кустарник.
Каражан кинулся было за ним, но понял, что ему не угнаться за мальчишкой, и вернулся обратно на дорогу, потный, усталый, обозленный еще больше.
Что ему оставалось? Одно: сорвать злость на беззащитном Кадыркуле, который не посмел никуда удрать, а стоял как вкопанный и безропотно принимал сыпавшиеся на него удары.
Просто отхлестать камчой Каражану показалось мало — он швырнул Кадыркула на землю и стал избивать ногами. Кадыркул извивался от боли, но боялся даже крикнуть…
Вдруг Каражан почувствовал, что кто-то схватил его сзади за кушак и дернул. Он повернулся и очутился лицом к лицу с Болатбеком… Не мог же тот оставить в беде товарища, с кем его связывала клятва в вечной дружбе?
Каражан сначала опешил, но быстро пришел в себя. Он оставил Кадыркула, который продолжал лежать на земле, — ворот рубашки у него был разорван, изо рта текла кровь, — и бросился на Болатбека. Схватил за плечи, начал трясти, потом оттолкнул, замахнулся…
Болатбек не отступил.
— Не дам! — кричал он. — Не дам бить Кадыркула! Не смеешь это делать!.. Плохой человек! Я всем в ауле расскажу!
От сильного удара по голове Болатбек пошатнулся. Грязные цепкие пальцы ухватили его за шею, но, прежде чем Каражан успел нанести второй удар, Болатбек изловчился и укусил державшую его руку.
Неизвестно, что сделал бы с Болатбеком осатаневший от боли и ярости Каражан, если бы на дороге не показались люди.
Каражан отпустил мальчика, прошипев ему прямо в лицо:
— Я с тобой еще посчитаюсь… Придет время… Попомни…
Не глядя на лежавшего ничком Кадыркула и на готового к новому отпору Болатбека, он сел на коня, огрел его камчой и поскакал прочь.
11
Ураз Джандосов поднимался по зеленому пологому склону Кок-Тюбе. Вот и вершина. Он слез с коня. Здесь было плоскогорье: широкий травянистый луг утопал в цветах; их раскрытые чашечки словно улыбались навстречу гостю, приветливо покачивались и только не звенели, как бубенцы. Казалось, тут не ступала нога ни человека, ни зверя. Жаль было мять эту высокую пахучую траву, эти пестрые, нарядные цветы.
Песня жаворонка раскалывала нагретый воздух. Ураз улегся на спину; синее небо над ним было сказочно высоким. Ни одного облачка. С наслаждением он слушал пение птиц. С детских лет привык он к их голосам в этих горах, но и сейчас они звучали так же волшебно и маняще, как многие годы назад.
Уразу вспомнилась песня его юности, которую он часто распевал вместе со своими друзьями-табунщиками. Слова и мелодия неслышно зазвучали в его душе:
Вывел я своих коней
В степи на простор,
В край молочных облаков,
Голубых озер.
Мое сердце, как звезда,
Как костер горит;
Про меня все говорят:
«Ой, лихой джигит!»
Степь разносит звон копыт,
Словно ветер конь летит;
Этот ветер я взрастил,
Не жалел забот и сил.
Крепки кони и стройны,
Все, как на подбор,
Молний огненных снопы
Шлет их гордый взор.
Мчатся кони по лугам,
Луг для бега мал,
Им подобных скакунов
Край наш не видал!..
Прилетела пчела, стала кружиться над большим красным цветком, который качался прямо перед лицом Ураза. Ее жужжание, казалось, вторило мелодии песни.
…Пусть оденется земля
В снежный свой покров,
Пусть озера заблестят
Синевою льдов —
Будут кони, как всегда,
Мчаться лишь вперед,
Разве остановят их
Буря, снег и лед?!
Степь разносит звон копыт,
Словно ветер конь летит.
Этот ветер я взрастил,
Не жалел забот и сил!
…Только вчера вечером Ураз выехал из Алма-Аты. Днем еще сидел в большом душном кабинете, подписывал бумаги, а заночевал уже в родном своем ауле Чемолгане. Сегодня ранним утром он отправился в путь вместе со старым приятелем, учителем Саймасаем.
Гнедой конь поднял голову, фыркнул. Ураз приподнялся с травы. Белобородый старик ехал мимо на бычке, держа под мышкой аркан. Ураз встал на ноги, громко поздоровался. Старик подъехал поближе, спешился, протянул Уразу руку.
— Я сразу узнал тебя, Ураз Джандосов, — сказал он. — Хотя прошло много лет… Да будет твой путь удачным.
— Привет тебе, Абишбай, и тысячу лет жизни. Годы мало тебя изменили.
— Далеко путь держишь, Ураз?
— В Каскелен еду, аксакал. По делам разным. Да вот решил свернуть немного с дороги, в родные места заехать. Тоскует по ним душа.
— Оллай! Правильно говоришь, Ураз. Родная земля никогда не забывается. Она, как молоко материнское — и поит, и кормит наши души… Хорошо, что приехал… Поедем к нам, сынок. Гостем будешь… Отдохнешь.
— Спасибо, аксакал, за приглашение. Сейчас не могу. — Он глубоко вдохнул начинавший по-осеннему холодеть воздух. — Думал, что лучшие дни на джейляу прошли, а тут еще так хорошо…
— Дождей много было, Ураз. Как туча встанет над Ала-Тау, так и льет, так и льет, словно из дырявого ведра. Солнечных дней не так уж и много выпало.
— Я эти места в любую погоду любил, — сказал Ураз. — Лежал вот сейчас, песни пел, детство вспоминал. Жили мы бедно, сам знаешь, а сколько веселья, радости… Как приедем на джейляу, сразу игры затевали. Простые, правда, игры были — по скалам лазить, вперегонки бегать, прятаться, а все равно интересно… Зато те, кто побогаче, настоящие состязания тут устраивали. На конях, друг у друга кокпар тянули… Самый первый силач был Байдалы. Помнишь его? Как он всегда кричал: «Эй вы, тени джигитов: Разве так тянут кокпар?!» А потом врывался в самую гущу и первым всегда поднимал над головой белого козленка…