Зэндер потянулся и снял салфетку с моих колен также быстро, как я забыла о её существовании. Этот маленький клочок бумаги способен нанести столько вреда, и я забыла об этом только потому что он был так внимателен ко мне. Его занимал вопрос как мне помочь, вместо того чтобы заниматься своими делами, как все остальные.
Я отвела глаза и сфокусировалась на его руках, в то время как он начал рвать салфетку на кусочки.
— Почему ты это делаешь? — мягко спросила я, наблюдая, как сначала у человечка отрывается голова, затем он остается без ребер, и рваные кусочки приземляются на его бедра.
— Извини. Мне не стоило этого делать, — тихо говорит он.
Мне становится не по себе от того, что он каким-то образом знает, почему я расстроилась. Он знает, что в голове у меня кавардак, и я почти впала в панику из-за тупого рисунка на салфетке. Он знает, что у меня полным полно проблем, и ему стоит встать и уйти.
— Видимо мне стоит доработать свои художественные навыки. Этот человечек был отвратительный. Если бы кто-то вручил мне такого, я бы тоже расстроился. У него была слишком большая голова и глаза на выкате.
Он сказал это настолько серьезно, что мне показалось, что это самая смешная шутка, которую я слышала. Мне захотелось смеяться во весь голос, но это чувство было мне незнакомо. Я не смеялась во весь голос очень давно. Я прикусила губу, чтобы сдержать улыбку, пока он собрал в кучу разорванную на кусочки салфетку, сжал её в кулаке и поднял руку в воздух.
— Бог свидетель, мне никогда больше не следует рисовать человечков снова! — громко кричит он.
Злость исказила его лицо, и несколько прохожих перебежали улицу так быстро как смогли. Это было последней каплей. Смех подошел к горлу до того, как я смогла его остановить. Этот звук был настолько странный, что я закрыла рот ладонью, чтобы его сдержать. Бесполезно.
— Не убегайте от своих страхов! Люди, плохо нарисованные человечки — это серьезно! — заорал он.
Он опустил руку и с улыбкой посмотрел на мое лицо, наклоняя голову в сторону.
— Только если ты обещаешь никогда не сдерживать этот смех, — мягко сказал он
мне.
Я нервно сглотнула от сладости его слов, пытаясь не замечать притяжение к нему, стараясь относиться ко всему проще.
— Ты собираешь сказать что-нибудь смешное снова, типа «ты такая красивая, когда смеешься»? — с улыбкой спрашиваю его, не веря в то, что этот парень способен заставить меня перейти от ощущения паники до истерического смеха. Власть, которой он обладает надо мной, должна меня пугать, но по какой-то причине не пугает. Он напоминает мне, каково это, забыть обо всех проблемах, смеяться, будто никто не видит. Он заставляет меня снова чувствовать себя живой.
— Я мог бы. Я известен тем, что тут и там разбрасываю смешинки.
Я покачала головой и взглянула на мои часы, осознавая, что у меня есть тридцать секунд, чтобы зайти внутрь и вытащить маффины из духовки.
— Мне надо идти, спасибо за... ну, просто… спасибо, — говорю я, вставая со скамейки и спеша в кондитерскую, пока я не выставила себя дурой.
— ТЫ УМОПОМРАЧИТЕЛЬНАЯ, КОГДА ТЫ УЛЫБАЕШЬСЯ И СМЕЕШЬСЯ, ЭДДИСОН! — кричит он мне. Я издаю смущенный смешок, открываю дверь и вхожу. Я замечаю свое отражение в зеркале прямо при входе в магазин. Все что я вижу — это обычную девчонку. Я пять футов три дюйма ростом со скучными, каштановыми, вьющимися волосами ниже плеч, когда я не собираю их в растрепанный хвост. Мой нос усыпан веснушками и у меня мамины глаза, которые я всегда считала своей единственной гордостью. Но Зэндер считает меня умопомрачительной. Он видит что-то, чего я никогда не видела.
Я не могу понять, как отключить своим мысли и найти время для себя и что-нибудь написать, но сейчас, кажется, это меня не очень беспокоит.
Глава 5
Возможность
— Я не могу сказать хорошо или плохо то, что ты чувствуешь, Эддисон. Я только могу дать тебе инструменты для принятия самостоятельного решения.
Загадочный ответ доктора Томпсон на мой вопрос о странной связи, которую я так рано почувствовала по отношению к Зэндеру, нисколько не помог. Я хотела, чтобы она сказала, что чувство комфорта, которое я испытываю рядом с ним, — это безумие, и бесполезно тратить время даже на мысли о нем.
— Ты чувствуешь, что он тот человек, которому ты сможешь доверять, в конце концов, и в котором ты будешь уверена? — спрашивает она.
— Понятия не имею. Я даже ничего о нем не знаю.
Доктор Томпсон слегка смеется над моим растерянным ответом.
— Тогда спроси его. Узнай его. Откройся кому-нибудь. Может быть, тебе так быстро стало комфортно в его компании от того, что он ничего о тебе не знает. Тебе не приходится беспокоиться, что он будет судить или жалеть тебя, — объясняет она.
— Вы так говорите, как будто он не стал бы делать ничего подобного, если бы все знал обо мне.
Доктор Томпсон пожимает плечами:
— Я не знаю, стал бы или не стал. И ты не знаешь. И никогда не узнаешь, если не дашь ему шанс. Очень может быть, что он докажет обратное.
По ее словам кажется, что это так легко. Она не понимает, что оба варианта ужасают меня, больше чем я могу признаться. Что если он окажется тем, кому я смогу доверять? Что тогда? Я могу только навредить ему, когда он узнает, каким человеком я стала.
— Эй, ты в порядке? Я не видела, чтобы ты так улыбалась с тех пор как... хм, никогда не видела. Доктор прописала тебе другие таблетки или что? — с любопытством спросила Мег, пока я старалась скрыть улыбку с лица, даже этого не осознавая. Не могу сдержаться. Прошло две недели с того дня, когда я сидела на улице на солнце с Зэндером и смеялась сильнее, чем случалось за последнее время.
Независимо от того, насколько сильно я пыталась не думать об этом, я с радостью встала с утра и пришла в кондитерскую, зная, что я увижу его. Последние две недели он заходит каждый день, и, вместо того чтобы сидеть за своим привычным столом, он каждый раз стоит у барной стойки и наблюдает, как я работаю.
—Ну, что ты теперь делаешь? — спросил Зэндер, допивая кофе и засовывая стакан в мусорную корзину за прилавком.
— Ореховую макадамию с белым шоколадом, — говорю я и вычеркиваю блюдо из списка. Я только что закончила кокосовое печенье с шоколадом. Теперь они остывают на стойке рядом с ним.
Я повернулась к нему лицом и застала его, засовывающим два печенья в рот.
— Эй! Руки убери! — ругаюсь я, шлепая его по руке, которая тянется за следующим.
— Но ты поставила их прямо передо мной!
Он скрещивает руки на груди и надувает губы. Его рот неодобрительно изогнулся. Невозможно не засмеяться на тем, насколько драматично он себя ведет.
Я отодвинула поднос подальше.
— Я поставила их перед тобой, чтобы они остывали, а не для того, чтобы ты их слопал.
— Просто считай, что я контроль качества. Ты же не хочешь накормить покупателей плохим печеньем? Очевидно, что кто-то должен убедиться, что всё печенье объедение. Все в порядке, тебе не придется платить мне. Нескрываемая радость на твоем лице — достаточная благодарность.
Каждый божий день он оставлял салфетки, пока я не видела. И я все еще притворяюсь, что они раздражают меня, чтобы Мег не приставала ко мне. Тяжело изображать раздражение, когда вчера на салфетке было написано, что он любит мои ямочки на щеках, когда я улыбаюсь.
Я начала прикреплять каждую салфетку на пробковую доску в моей комнате, но я никогда об этом никому не расскажу. Я никогда не признаюсь, что каждую ночь после того, как я печатаю сообщение моей маме перед сном, я смотрю на записки и внимательно изучаю надписи на них. Я читаю каждое из них, перед тем как забраться в кровать. По какой-то странной причине это помогает бороться с кошмарами. С тех пор как я получила первую салфетку от Зэндера, мне перестал сниться один и тот же повторяющийся сон. Мне снилось, что моя мама жива и не хочет иметь со мной ничего общего. Я больше не просыпаюсь посреди ночи в слезах, с немым криком в горле, пытаясь стряхнуть остатки сна, в котором я преследую ее, зову по имени, а она не поворачивается и не хочет знать меня. Я потратила уйму времени на поиски значения этого сна в интернете, и все ответы наводили на меня ужас. Все эмоции, которые я так давно похоронила, перерастали в одну самую страшную: моей маме стыдно за мое поведение, и поэтому она не признает меня во сне.
Я не замечаю бесконечную болтовню Мег позади меня о грубом покупателе, который вчера приходил в магазин. Я смотрю на часы и размышляю, придет ли сегодня Зэндер вовремя или снова опоздает, как вчера. Я даже не знаю, чем он зарабатывает на жизнь. Или сколько ему лет. Или его фамилию. Боже, это сумасшествие, и, вероятно, мне НА САМОМ ДЕЛЕ нужно сменить таблетки. Мы разговаривали несколько недель и не поговорили ни о чем важном.
Над дверью звенит колокольчик, и я не могу сдержать улыбку на своем лице. Несмотря на то что Мег стоит рядом со мной и смотрит на меня с широко открытым ртом, потому что я практически подпрыгиваю от счастья, что вижу его. Зэндер отвечает на мою улыбку и подходит к стойке.
— Итак, приближается день рождения моей мамы, и я на самом деле хочу испечь ей пирог, — говорит он в качестве приветствия, пока я наливаю ему кофе. Он садится на единственный барный стул по ту сторону прилавка. Мег специально принесла для него из кладовки на прошлой неделе.
— Ммм, да? — отвечаю я в замешательстве, не совсем понимая, почему он мне об этом рассказывает.
— Вот в чем проблема. Я могу сделать дюжину тостов с корицей и сахаром, а мои куриные нагетсы, приготовленные в микроволновке, — просто ПАЛЬЧИКИ ОБЛИЖЕШЬ. Но в остальном я беспомощен на кухне, — отвечает он с робкой улыбкой.
Он смотрит на кофе и занимается размешиванием сахара. Я вижу легкий румянец на его щеках и вдруг понимаю, что он смущается. Я не знаю почему, но это самое милое зрелище в моей жизни. Он всегда выглядит уверенным в себе, и это слегка пугает. Но в эту минуту он на моей территории и просит моей помощи в вопросе, в котором я чертов профи.
— Ты хочешь, чтобы я что-нибудь испекла для нее?
Он поднимает на меня глаза, и я не могу отвести взгляд от него, пока он закусывает нижнюю губу.
— Это будет жульничество. Она точно узнает, что я сжульничал, и мне придется вечно слушать об этом. Она до сих пор рассказывает всем историю о том, как я в садике пытался подкупить воспитателя шоколадным печеньем, чтобы та делала за меня домашнюю работу всю неделю. Имей в виду, магазин закупил шоколадное печенье. Представь, что она сделает, когда узнает, что я попросил знакомого профессионального повара испечь торт и выдал его за свой?! — он с ужасом смотрит на меня.
Он кладет ладони на прилавок, наклоняется вперед, ближе ко мне. Я задерживаю дыхание, когда он смотрит мне прямо в глаза.
— Научи меня печь. Помоги мне, Эддисон. Ты — моя единственная надежда, — он шепчет серьезно.
Я тяжело сглатываю и чувствую, как в груди учащается сердцебиение, пока он умоляюще смотрит на меня. Я даже не знаю, что он мне только что сказал. Все что я могу — это вслушиваться в его мягкий голос, даже если бы он просто повторял алфавит или читал телефонную книгу.
Неожиданно раздается громкий смех Мег, и я подпрыгиваю от неожиданности. Я даже не осознавала, что она все еще стоит рядом со мной, наблюдая весь этот обмен фразами. Я отхожу на шаг от прилавка и мысленно стряхиваю с себя состоянию транса, в которое ввел меня Зэндер своим симпатичным лицом и красивым голосом.
Глупый симпатичный мальчик.
— О боже, ты в слово в слово процитировал Звездных войнов! Ты, мой друг, поднимаешься на вершину списка самых клевых, — говорит Мег, широко улыбаясь.
Она придвигается ко мне и обнимает меня левой рукой за плечи, а правой крепко закрывает мне рот.
— Эддисон с удовольствием научит тебя печь. Вечером магазин закрывается в шесть тридцать, поэтому приходи к шести сорока пяти. Просто постучи в заднюю дверь.
Я пытаюсь оторвать руку Мег и заговорить через руку, но она не дает мне этого сделать. Она усиливает свою хватку и наступает мне каблуком на большой палец ноги. Под её рукой я издаю болевой писк и посылаю ей злобный взгляд.
Зэндер переводит взгляд с одной на другую и смеется.
— Ну что ж, очень мило со стороны Эддисон предложить свои услуги. Мег, могла бы ты передать ей, что я очень признателен и буду здесь ровно в шесть сорок пять?
Он подмигивает и улыбается мне, перед тем как поднести чашку кофе ко рту и сделать глоток. Я забываю о своем сопротивлении и опираюсь на Мег. Мы вместе наблюдаем, как он встает с табурета, поворачивается и выходит из магазина.
— У этого парня клевая задница, — мягко вздыхает Мег, её рука все еще закрывает мне рот. Она забыла убрать ее, потому что очень занята разглядыванием всех прелестей. Я молчаливо киваю, соглашаясь с ее замечанием по поводу задницы. Мы обе стоим там в оцепенении, не сводя глаз с двери, в которую он только что вышел, пока на одной из духовок не срабатывает таймер. Меня возвращает к реальности осознание того, что Мег только что сделала. Я ударяю ее бедром и толкаю локтем, пока она не выпускает меня, издавая раздраженный болевой возглас.
— Эй, за что? — жалуется она, потирая бок.
— Ты издеваешься? ТЫ, ЧЕРТ ПОБЕРИ, ИЗДЕВАЕШЬСЯ? — Я ору на нее шепотом, чтобы посетители не слышали мое извержение. — Зачем ты это сделала? О боже, о боже, о боже!
Мег округляет глаза, глядя как я вышагиваю туда-сюда за стойкой, размышляя о том, как быстро я смогу сделать паспорт и уехать из страны.
— Серьезно, остынь. Он просто парень. Очень милый парень, которому без сомнения нравишься ты. Все утро ты ходила тут, витая в облаке счастья, и все из-за НЕГО.
Она подходит и встает прямо передо мной. Мне приходится прекратить свои маниакальные шаги и посмотреть на нее.
— Я и ты обе знаем, что жизнь дерьмо. В любую секунду может случиться что-нибудь дерьмовое. Мы обе просто сидим и ждем чего-то дерьмового. Когда случается что-то хорошее, нам стоит протянуть руку и схватить это, иначе наши жизни превратятся в гигантский ком ежедневного дерьма. Я устала от дерьма, Эдди. Давай, устань от дерьма вместе со мной.
Она вопросительно поднимает брови, глядя на меня. Я издаю вздох.
— Давай же, все твои друзья это делают, — говорит она со смехом, протягивает руку и треплет меня по плечу.
Я хихикаю над ее радостным энтузиазмом. Она проходит мимо меня и направляется обратно в кухню, чтобы вытащить капкейки, вероятно уже сгоревшие, из духовки.
Она права. Я знаю, что она права. Жизнь — это постоянный риск. Никогда не знаешь, что случится дальше. Раньше мне нравился трепет незнания, что принесет жизнь и ощущение возбуждения по утрам от нового дня и всех возможностей. Теперь я провожу каждый день, скованная ужасом от мысли, что что-то плохое может случиться. Я просыпаюсь каждое утро, думаю о том, что же плохое случится дальше. Я больше не наслаждаюсь мелочами, потому что я знаю, что последует что-то огромное, что проглотит все мелочи и заставит их исчезнуть, будто их никогда и не было. В чем смысл наслаждаться этими мелочами, когда они вскоре исчезнут?
Я не знаю, Зэндер — это мелочь или что-то серьезное: возможность или обязанность. Я приняла решение исключить игру «угадай-ка» из моей жизни. Для этого я выключила эмоции и каждый день делала то, что должна. Неожиданно я поняла, насколько пустой стала моя жизнь. Меня до смерти пугала мысль о том, что мы проведем вечер наедине, и он станет задавать вопросы, на которые я не найду ответа. Но в то же время я чувствовала, как кипят нервы и бабочки порхают в животе. Эти ощущения не имеют никакого отношения к страху и на сто процентов имеют отношение к трепету перед неизведанным и его последствиям. Может быть, у меня все еще есть надежда.
Глава 6
Боль
— Верно ли утверждение, что каждый день ты ожидаешь, что люди вокруг собираются тебя предать? — спросила доктор Томпсон, перед тем как сделать глоток своего кофе из кафе Панэра.
Я пожала плечами, ковыряя ноготь.
— Конечно. Так легче, и это обоснованно.
Когда она не отвечает, я поднимаю глаза и радуюсь, что не вижу жалость на её лице. Единственная причина, почему я продолжаю ходить к доктору Томпсон, — она никогда не жалеет меня. Её беспокоит, что со мной происходит, но она никогда меня не жалеет. Терпеть не могу людей, которые меня жалеют, как будто я такая печальная, жалкая малышка, с которой нужно нянчиться.