В отношениях с беспокойным и непокорным дворянством Изабелла использовала методы, сходные с теми, которые применил в подобном случае ее сосед Людовик XI Французский. Она награждала государственными должностями в соответствии с заслугами, невзирая на происхождение – до той поры только высокое происхождение давало право на высокие посты. Карьера юриста объявлялась отныне открытой и для представителей средних классов, а любой пост ниже короны был доступен для юристов, которые благодаря этому стали верными союзниками монархов.
Дворяне не отважились восстать, но в недвусмысленных выражениях протестовали против этих двух нововведений, нанесших ощутимый ущерб их престижу. Оки заявляли, в частности, что учреждение эрмандада – это проявление недостаточного доверия к «верноподданному дворянству», и предлагали монархам назначить четырех представителей их сословия в состав высшего совета, управляющего делами государства, тем самым восстановив структуру власти, существовавшую при предыдущем короле Энрике IV.
На это королевская чета возразила, что эрмандад является временным институтом, который охотно принят страной и который им угодно сохранить. Что до государственных постов, то лишь монархам принадлежит право определять степень влиятельности исполнительных органов и назначать людей на высокие должности. Дворяне, добавляли они, – вольны по своему усмотрению остаться при дворе или удалиться в свои владения; что же касается самих монархов, то до тех пор, пока угодно будет Богу сохранять за ними высокое положение, которым Он соблаговолил их наделить, они не будут уподобляться королю, приводимому им в пример, и не станут марионетками в руках «верноподданного дворянства».
Такой ответ привел дворян в замешательство, поскольку дал понять, что наступили перемены и что дни беззаконий эпохи Энрике IV безвозвратно прошли. Заставить их осознать возникшую ситуацию – это уже что-нибудь да значило. Но предстояло сделать гораздо больше, чтобы подчинить дворян изменившимся условиям, и Изабелла неуклонно продолжала проводить избранную политику и последовательно добивалась выполнения своих требований, чему Пулгар в своих «Хрониках» приводит конкретные свидетельства:
«Во дворце королевы в Вальядолиде вспыхнула ссора между доном Фабриком Энрикесом (сыном адмирала Кастилии) и доном Рамиро де Гусманом. Известие об этом достигло королевы, и она приказала обоим спорщикам находиться под домашним арестом в их апартаментах, пока она не решит, какой приговор по поводу происшедшего следует вынести. Но Фабрик выказал презрение к королевскому наказу – он не повиновался ему и появился на свободе. Узнав об этом, Изабелла предоставила более послушному Гусману свободу, и смысл ее слов состоял в том, что ему не причинят ущерба.
Несколько дней спустя, когда Рамиро де Гусман мирно прогуливался по улице, уверенный в действенности обещания королевы, на него напали трое скрытых под масками всадников из домочадцев Фабрика и жестоко избили. Едва королева услышала об этом очередном публичном оскорблении ее достоинства, она села на лошадь и понеслась под проливным дождем из Вальядолида в замок адмирала в Симанке. Она уехала одна, не дожидаясь эскорта, который тут же последовал за ней, но смог догнать королеву лишь у самых стен крепости адмирала.
Королева вызвала адмирала и потребовала выдать непокорного сына на ее суд, а когда дон Алонсо Энрикес возразил, что его сына здесь нет, она приказала своим подчиненным обыскать замок от зубцов стен до подземелья. Поиски, однако, закончились безрезультатно, и возмущённая Изабелла вернулась в Вальядолид с пустыми руками. Приехав, она слегла в постель и всем, кто приходил справиться о её здоровье, отвечала: «Мое тело ноет от ударов, нанесенных вчера по моему достоинству доном Фабриком».
Адмирал, испугавшись гнева короля, решил выдать своего сына на суд королевы. Тогда коннетабль
На эту угрозу Кабрера твердо ответил, что ни в коем случае не откроет ворота перед бунтовщиками.
Тем временем к замку стеклось множество горожан, встревоженных шумом и на всякий случай вооружившихся. Им Мальдонадо искусно внушил, что ради защиты их интересов выступил против невыносимой тирании губернатора Кабреры, и призвал рука об руку с ним отстоять свободу и завершить столь превосходно начатое дело. Простой народ по большей части принял его сторону, и Сеговия оказалась в состоянии настоящей войны. На улицах шли непрерывные сражения, и вскоре ворота самого города оказались в руках повстанцев.
Считается, что сама Беатрис де Бобадилья, выбравшись неузнанной из замка, ускользнула из Сеговии и принесла королеве весть о случившемся и вытекающей отсюда опасности для ее дочери.
Услыхав об этом. Изабелла немедленно бросилась в Сеговию. Лидеры мятежа, узнав о ее появлении, не посмели зайти в неповиновении так далеко, чтобы закрыть перед ней ворота. Тем не менее, у них достало дерзости выехать ей навстречу и попытаться воспрепятствовать въезду ее свиты. Советники королевы, видя настроение толпы, убеждали ее быть осмотрительной и уступить их требованиям. Но ее гордость только вспыхнула от этого осторожного совета.
«Помните, – воскликнула она, – что я – королева Кастилии, что этот город – мой, что никаких условий не может быть для моего въезда в него. Я въеду, и со мной – все те, кого я считаю необходимым видеть возле себя».
С этими словами Изабелла послала эскорт вперед и въехала в город через ворота, захваченные ее сторонниками, а затем прорвалась к замку.
Туда стеклась разъяренная толпа: она напирала на ворота, пытаясь ворваться внутрь.
Королева, не обращая внимания на увещевания кардинала испанского и графа Бенавенте, находившихся вместе с ней, приказала распахнуть ворота и пропустить всех, сколько могло вместиться. Народ вливался во внутренний двор замка, шумно требуя выдать сенешаля. Навстречу вышла хрупкая прекрасная юная королева, одинокая и бесстрашная, и, когда наступила изумленная тишина, спокойно обратилась к толпе:
«Чего вы хотите, люди Сеговии?»
Покоренные ее чистотой, охваченные благоговением перед ее величием, они забыли свой гнев. Уже смиренные, жители высказали жалобы на Кабреру, обвиняя его в притеснениях и прося Изабеллу о смещении губернатора.
Королева немедленно пообещала удовлетворить эту просьбу, что привело к резкому повороту событий: из толпы, всею несколько минут назад изрыгавшей угрозы и проклятия, теперь раздавались крики приветствий.
Она приказала направить к ней представителей, которые изложили бы причины недовольства правлением Кабреры, и возвратиться к своим домам и трудам, предоставив ей судить администрацию.
Когда Изабелла ознакомилась с выдвинутыми против Кабреры обвинениями и убедилась в их беспочвенности, она объявила о его невиновности и восстановила в должности, а побежденный народ смиренно подчинился ее постановлению.
В 1477 году Изабелла направилась в Андалусию – в этой провинции, как и повсюду, закон и порядок перестали существовать. Въехав в Севилью, она сразу объявила о намерении предъявить счет виновным. Но при одном лишь слухе о приближении королевы и о цели ее приезда несколько тысяч жителей, совесть которых не была спокойна, поспешили покинуть город.
Встревоженные таким оттоком населения, севильцы умоляли королеву вложить в ножны меч правосудия, поясняя, что после кровопролитных междоусобиц, годами раздиравших округ, едва ли найдется семья, в которой не было бы нескольких нарушителей закона.
Изабелла, мягкая и милостивая по натуре – что делает ее согласие на введение инквизиции чрезвычайно прискорбным фактом, – вняла этим объяснениям и простила все преступления, совершенные после смерти Энрике IV. Но она не была столь же снисходительной к тем, кто творил беззаконие, управляя от ее имени. Зная о судьях, которые занимались торгом и вымогательством при вынесении приговоров, Изабелла уволила их и сама установила размеры выплат, которые следовало впредь соблюдать.
Обнаружив массу неоконченных судебных разбирательств, которыми беспорядок последних лет обременил провинцию, она принялась за чистку авгиевых конюшен правосудия. Каждую пятницу вместе со своим советом королева проводила заседания в большом зале севильского алькасара