От бивуака я находился на расстоянии верст 15. Идти туда для того, чтобы затем вернуться с кем-нибудь из охотников в тот же день, было невозможно, а оставлять след без снега и потерять на следующий день было жаль. Такой трофей не каждый день встретишь — ведь барс был очень крупным.
Взвесив все, я осторожно стал продолжать слежку. Дело происходило на солнопеке, земля была сухой, как и трава, и следить было трудно. Кровь терялась, приходилось делать круги, что отнимало много времени и, естественно, утомляло и уменьшало бдительность, а обед мой все еще находился в пейтузе[5].
Было уже три часа. Найдя снова след, пройдя не много почти по чистому месту, я вновь влез в сплошной тростник. След шел не по ровному месту, а по косогору, и снова голос здравого смысла говорил, что нужно бросить слежку и прекратить рисковать. Самолюбие же «тигра» — старого охотника, говорило, что если ты действительно «тигр», то обязан идти дальше и не бросать следа. Кроме того, и фаталист. Я подумал о том, что за полвека моей охоты я, не задумываясь, подвергался еще большим опасностям и ни разу перед ними не отступал. Неужели мой дух стал слабым? Нет, я не могу не идти дальше! — и отправился по следу, выкинув из головы все сомнения.
Так как видимость горизонта стала более чем ограниченной, а след представлял собой продавленную в сухом тростнике борозду с каплями крови на траве, всякий случай я ощупал за поясом нож, осмотрел еще раз взведенный курок винтовки и стал медленно и осторожно пробираться, прислушиваясь поминутно к малейшему шороху и стараясь уловить тяжелое дыхание раненого зверя, лежащего где-нибудь поблизости в чаше. Должен сказать, что тяжелое дыхание раненого зверя не раз давало мне возможность разыскивать его в чаще. Однако ничто не выдавало близкого присутствия барса, между тем как тяжелое ранение, несомненно, заставило его забрести в ближайшие заросли. Он не мог быть далеко, тем более, что я не встретил ни одной лежки.
Неожиданно я потерял след. Видимо, зверь не пошел дальше, так как я оказался в тупике следа. Я прислушался. Ничего слышно не было. Предполагая, что барс сделал высокий прыжок, не задевая камышей, я остановился и стал разглядывать. Ничего не увидев впереди, я повернулся вправо и… мороз пробежал по моей коже…
Всего в двух шагах от себя я увидел лежащего барса!
Первое, что я сделал — это выделил, но не успел выстрелить, так как в момент вскидки рассмотрел, что зверь лежит на спине, все четыре ноги его были задраны кверху, и он был мертв.
Сюрприз был, конечно, приятный. Со времени, когда я стрелял в барса, прошло около часа. Ясно было, что будучи тяжело раненным, пришел сюда и по своей привычке свернул кверху в сторону и лег над своим следом на косогоре, чтобы в случае преследования напасть на охотника сверху. Дождаться ему моего появления не пришлось — смерть наступила раньше, и он, уже будучи мертвым, перевернулся и скатился почти на свой след.
Хищник оказался крупным самцом.
Завалив тушу нарезанным камышом, я пошел осмотреть еще раз место, откуда я стрелял по барсам, и выяснил следующее:
Три барса лежали на маленькой возвышенности в камышах, играли и катались на солнышке, так как вся полянка была укатана. Случайно один из зверей встал, не подозревая даже моего присутствия поблизости. В эту минуту я взглянул в его сторону. В момент моего первого выстрела вскочили и остальные два. Эффектно показались три головы и три хвоста, но тотчас же звери спрыгнули с горки. Однако они не побежали, а задержались, не разобрав сразу в чем дело, и я увидел их, добежав до места лежки. По-видимому, два спрятались в густой траве, а раненый не лег. Когда я его увидел, обстреляв по первому, я добавил патронов в свой «Спрингфильд» и бросился искать, нет ли поблизости других, то спугнул второго, но выстрелить в него мне, к сожалению, не удалось.
Вывод в конечном результате таков:
При полной удаче, как и на этот раз, все окончилось благополучно, но необходимо все же помнить, что не всегда так заканчивается удачно. Теоретически, при охоте на хищников, особенно, когда дело дошло до стрельбы или преследования (даже в том случае, если вы не вполне уверены — ранен ли зверь или зверей несколько), нужно быть спокойным, осмотрительным и не лезть зря в чащу. Однако надо добавить, что те охотники, которые проявляют слишком большую осторожность при охоте на хищника, никогда и никого не убивают.
Как уже сказано выше, я лично — фаталист. Верю в свою звезду, никогда в жизни ни перед чем не останавливался, ни перед какими опасностями и даже имел счастье чудом выйти из-под тигра, сравнительно мало искалеченным.
А вообще смело могу сказать:
— У меня есть, что вспомнить! Помимо случаев с хищниками я не раз рисковал своей жизнью: в боях с хунхузами, браконьерами, подвергался нападению бандитов, штормовал в бурю в море, управляя шхуной, бывал в бурю за бортом, спасся при взрыве бензина, от которого в море загорелась яхта, тонул в водовороте горной речки, спасая других тонущих, и имел массу подобных случаев в жизни.
Пишу об этом не потому, чтобы похвастаться, а лишь разъяснить молодежи, что для этого нужно быть быстрым, смелым, уверенным в себе, решительным, сильным физически и ловким, всегда хорошо тренированным, быстро соображать и, раз решив, уже не отступать. Конечно, прежде всего нужно быть сильным духом — это начало и конец всех успехов.
Кроме того, при всех приготовлениях на дело, сопряженное с риском, нельзя быть небрежным, ленивым, рассеянным и беспечным. Нельзя также упускать после окончания рискованного происшествия всех его малейших деталей. Нужно все их взвесить и во всех разобраться. Иначе говоря — быть всегда и ко всему готовому.
Все же еще должен сказать: надо быть фаталистом и верить в счастье. Кто должен утонуть, тот не сгорит, ибо все нам заранее предначертано в Книге судеб…
Я буду, конечно, вполне удовлетворен, если прочтя эти строки, хотя бы один только юноша вникнет в их суть и попробует провести их в жизнь, ибо сам я не мыслю для юношества иного понимания.
Приключение с браконьером
Описываемый мною случай произошел в Приморье в моем имении Сидеми в 1912 году. Чтобы не повторяться, напомню, что в помещенном в этой книге рассказе «Приключение с медведем» частично описана структура охраны оленьего парка.
Был конец июля. Ночи стояли темные, погода была туманной, но теплой. Папоротники и травы достигали полного роста — в Приморье они часто скрывают человека с головой.
Для браконьеров настало давно желанное время забраться к нам в олений парк и, застрелив оленя-пангача, скрыться с его золотой головой, которая обеспечивала человеку с небольшими запросами безбедное существование на целый год, но в большинстве случаев — беспросыпное пьянство в кабачках Владивостока недели на две, если кабатчик не оберет свою жертву раньше.
В одно действительно прекрасное утро из центрального сторожевого домика в Семивершинной пади раздался телефонный звонок. Было часов 8 утра. Говорил главный сторож Митюков.
— Сейчас раздался выстрел внутри парка, не дальше версты от сторожки. Скажите, не ушел ли кто-нибудь из домашних на охоту?
Навожу справки. Выясняется, что на охоту никто не уходил — значит залез браконьер. Немедленно звоню по всей линии и отдаю распоряжение:
— Усилить бдительность по всей линии ограды, чтобы браконьер, если он уже имеет срезанную с пантами голову, не мог бы перелезть ограду и удрать из парка.
Необходимо указать, что в те времена охрана у меня была уже поставлена хорошо и браконьерство стало большой редкостью. Приходили или совсем неопытные или же, как говорят, прошедшие огонь, воду и медные трубы и не задумывающиеся пустить пулю в хозяина или навязчивого сторожа. Надо сознаться, что они достигли блестящих результатов на острове Путятине, где, в конце концов, из 1500 оленей осталось не больше 200.
Лучше обстояло дело с охраной на островах Аскольд и Рикорд, где олени принадлежали Приморскому обществу любителей охоты. Это нужно отнести за счет энергичного председателя общества — председателя Владивостокского окружного суда Н. Н. Бушуева, в конце концов, в 1913 году убитого браконьерами при охране оленей. Его заменил не менее энергичный товарищ председателя — инспектор владивостокской таможни П. Л. Ярышкин, который и оставался на своем посту до окончания существования общества. Между прочим, в конце 1918 года Ярышкин в перестрелке на острове Аскольде застрелил знаменитого на все Приморье браконьера и стрелка Андрея Кочергина, в свое время подозревавшегося в убийстве Бушуева, но не уличенного.
Считаю нужным пояснить, что полуостров Янковского с трех сторон омывался чудным Японским морем, а с четвертой, на протяжении трех верст от моря, каналом, шириной в 100 саженей, соединяющимся с огромным Лебяжьим озером, протяжением в пять верст. Полуостров от материка отделялся болотистым, местами топким, малопроходимым летом перешейком в две версты шириной. Озеро вокруг заросло высокими камышами. Браконьеры иногда пользовались маленькими лодками и ночью переплывали на них озеро. Иногда же они приплывали из Владивостока на лодках и высаживались со стороны моря, с островов.
Протяжение морского берега полуострова превышало 20 верст, что также затрудняло охрану, особенно в темные ночи и туманы. Лодка, высадившая браконьеров, уходила в ближайшие мелкие острова и ждала сигнала, когда вернуться за добычей.
Все это, конечно, затрудняло охрану. Вывезти панты с полуострова Янковского считалось у настоящих браконьеров своего рода доблестью. Вывезший их, как бы переходил в высшую категорию хищников.
Поэтому, чтобы быть на высоте с охраной парка, пришлось не только выдавать при успехе крупные премии, но и строить ее на спортивных началах: которая из двух сторон выиграет — мы или браконьеры.
Я, естественно, стоял во главе охраны и, конечно, всегда нес некоторый риск своей головой, на которую почему-то всегда смотрел довольно легкомысленно. Правда, меня часто спасала большая решимость, ловкость и быстрота, а также дурная слава, которую я не отрицал, но подтверждал, когда мне задавали вопрос:
— Сколько вы на своем веку отправили на тот свет браконьеров?
Теперь же сознаюсь честно, ибо мне никого уже не надо запугивать: ни одного браконьера я не убил. Правда, в перестрелке были умышленно легко раненные, но когда мне приходилось брать на мушку браконьера, а это бывало нередко, и он слышал мой «ласковый» голос: «Положи ружье, иначе застрелю» — не было случая, чтобы он не сдался.
Конечно, я знал — преимущество на моей стороне: я охраняю, а браконьеры грабят. Кроме того, все браконьеры считали меня выдающимся стрелком. Наряду с этим, если они обнаруживали меня первыми, то не хотели брать риска стрелять, а прятались, ибо знали, что при промахе они уже будут на мушке. Я верил в свою звезду и поэтому шел на риск всегда спокойно, придерживаясь теории:
— Надо уметь заставить врага всегда чувствовать, что у тебя две шкуры, а у него одна. Тогда он отступит…
Вернусь к прерванному рассказу. Одновременно с телефонным распоряжением сторожам по сухопутной линии я дал инструкцию следить и за береговой, усиленно наблюдая вечером и ночью за лодками и подаваемыми световыми сигналами.
Второй линией ловли браконьеров, если бы с наступлением темноты им удалось незамеченными выбраться из парка, было соединение канала с озером, так называемый исток канала, который можно было легко перейти в брод, и перешеек полуострова, имевший два прохода: или по берегу озера, или по главной дороге, идущей по середине перешейка.
Все три указанных перехода занимались с вечера до полуночи, так как предполагалось, что если до полуночи браконьеры не вышли, то останутся в парке поохотиться на следующее утро. Недалеко от перешейка было расположено именье моего брата Яна, ныне умершего. В его обязанности в таких случаях входило — с вечера, вместе с вооруженными рабочими занять оба прохода по перешейку.
Поседлав лошадь и собрав около десяти человек верховых (обыкновенно это частично были служащие, частично молодежь, гостившая в именьи летом), мы тронулись цепью по парку искать браконьеров. Задача была нелегкая, мешали заросли, россыпи, скалы. Проездили и пробродили до вечера, но ничего обнаружить не удалось. Не обнаружили мы и трупа оленя, из чего можно было заключить, что стрелявший утром браконьер сделал промах и вечером они снова возобновят охоту.
От дома до истока канала было верст пять. Взяв с собой двух человек, я выехал в сумерки сам, чтобы сделать засаду, так как это место считалось самым ответственным.
Спрятав лошадей в стороне, мы засели. Быстро спустилась темная ночь. Прошел час, другой… Кто не бы вал в таких засадах, тому трудно понять все ощущения и переживания. В голову лезут всевозможные предположения, и воображение от нечего делать рисует всевозможные картины: как это все должно произойти и кто на этот раз предполагаемые браконьеры. Обыкновенно бывает все наоборот, вопреки всяким предположениям, и поэтому все нужно соображать уже по ходу самого дела. Самым же неприятным фактическим переживанием являются визиты комаров и мошки. Нужно иметь дьявольское терпение, тем более, что сидеть приходится молча, не шевелиться, а главное, что очень тяжело для курильщиков, — не курить.
Вам приходится все время прислушиваться ко всем шорохам, так как приблизившийся незаметно браконьер может удрать назад или же выстрелить в подкарауливающего. Вы нервно сжимаете винтовку, но в то же время знаете, что стрелять будете только в крайнем случае, да и то скорее в воздух, чтобы напугать врага. А комары тем временем беспощадно грызут и грызут вас. Время от времени вы проводите рукой по лицу и чувствуете липкую кровь. Часы идут, и укусы комаров еще более озлобляют вас против браконьеров.
Неожиданно плеснет выпрыгнувший, играя, из воды пеленгас. Всплеск один, второй, третий, и вам уже кажется, что это через канал идет браконьер, миновавший стороной сторожей. Но снова наступает тишина и вы убеждаетесь, что это был пеленгас.
Кажется, что время идет очень тихо, а сидеть приводится минимум до 11 часов вечера. На часы лишний раз не взглянешь — нельзя зажигать спичку. Комары становятся все более назойливыми, у курильщиков уже лопается терпение и лежащие в засаде шепчутся:
— Попался бы нам сейчас браконьер. Взяли бы его раздели, да подержали полчаса голым, чтобы комары попитались. Надолго бы это отбило у него охоту воровать панты!..
Можно с уверенностью сказать, что не будь всем участникам облавы привито спортивное чувство, никто бы не высидел бы при такой обстановке положенного времени.
Так было и на этот раз. Время уже подходило к тому, чтобы возвращаться домой и поспать, так как в 4 часа нужно было быть всем по своим местам вдоль ограды.
Неожиданно послышались быстрые шаги. Кто-то спешил в нашу сторону. Все насторожились. Наконец-то браконьеры будут наши! Голову продолжает сверлить одна и та же мысль: кто же попался на этот раз? Еще минута и идущий приблизился почти вплотную. Темень страшная — ничего не разберешь. Наконец, окликаю:
— Кто идет?..
Все одновременно вскакиваем и окружаем, чтобы схватить неизвестного и вдруг слышу спокойный голос Митюкова:
— Свой…
Подходит в сопровождении помощника старший сторож. Спешу узнать в чем дело.
Оказывается, уже в потемках, часов около 9 в том же месте, что и утром, вновь раздался выстрел.
Оставляю помощников с Митюковым продолжать засаду и даю инструкцию: пробыть до 12 ночи, а затем Митюкову вернуться в сторожку, а остальным ехать домой. Сам же еду дальше на перешеек к Яну (это еще верст 5), чтобы снять его посты и сговориться о плане действий на следующее утро. Со мной едет один из моих помощников.
По времени посты должны быть уже сняты. Подъезжаю к усадьбе брата, расположенной в версте от перешейка полуострова. Залаяли собаки. Услышал Ян и вышел на крыльцо. Он уже успел раздеться и встретил меня в ночной длинной рубахе. Я, сидя на коне, говорю, что вечером был новый выстрел. В ответ он мне сообщает, что на дороге дозор уже снят и люди отдыхают, а с озера должны вот-вот вернуться.
Неожиданно в этот момент со стороны дороги, в полуверсте от нас, раздался выстрел, эхо которого гулко разнеслось в ночной тишине. Мигом нам представилась картина: возвращавшийся с дозора патруль столкнулся с браконьерами и кто-то из них сделал выстрел.
Повернув коня, я полным ходом понесся к дороге. Было так темно, что ее почти не было заметно, и я скакал, как говорится, наобум, через канавы, рытвины и камни. Мой помощник где-то отстал, но я не обращал на это внимания, так как нельзя было терять времени. Проскакав около версты, я услышал голоса и, подъехав к сторожам, увидел их… мирно курящими.