— Жаннетта, вон там совсем близко лес. Пойдем, — предложил он, не будучи уверен, сможет ли сам подняться…
— Все! — с облегчением вздохнул Павлик, опустив Жаннетту на землю.
Лес оказался буковым. Он встретил ребят тишиной, неподвижностью.
4. Голод и жажда
Проснулся Павлик поздно. Первое, что бросилось ему в глаза, была улыбка Жаннетты. Она смотрела на него ясными, приветливыми глазами.
Солнце уже стояло высоко в небе, а здесь царил глубокий сумрак. Но вскоре Павлик увидел светлые блики, пробивающиеся сквозь густые кроны буков. Тут и там виднелись стебельки пахучего ясменника, заросли черемши, герань. А чуть подальше, там, где расступался лес и начиналась светлая опушка, на низеньком кустике сидела лимонно-желтая, с черной головкой птичка.
Мучительный голод, казалось, вытеснил все переживания, связанные с побегом и убийством Круппке. Павлик теперь думал только о том, как бы поскорее разыскать безопасное место и предпринять вылазку за пищей.
Он встал.
— Куда? — спросила Жаннетта.
— Я сейчас же вернусь, — сказал он.
На опушке леса, росли кусты шиповника, бузины, жимолости — волчьи ягоды. Чуть поодаль вился небольшой ручей, местами поросший тростником. В стороне темнела кленовая рощица. «Как у нас под Пятихатками»; — подумал Павлик, внимательно всматриваясь в даль. Больше всего его удивили белокорые березы. «Неужели это Франция? — усомнился он. — А может быть, эшелон с боеприпасами повернул на Украину?» Точно такие живописные места встречались ему, когда он с дедушкой угонял колхозные гурты в глубокий тыл. Однажды на лесной дороге их нагнала воинская часть. Саперы. Командир с кубиками на петлицах, шедший во главе колонны, обернулся. Этот военный с белыми как лен волосами и синими глазами был так похож на его отца! «Воюем?» — спросил сапер деда, усмехнувшись. «Воюем, сынок». — «На Харьков?» — «На Харьков», — ответил дедушка. Внезапно началась бомбардировка, а когда растаяла завеса дыма и пыли, Павлик увидел, что военный с кубиками на петлицах лежит на дороге, убитый осколком бомбы…
Но сейчас не время предаваться воспоминаниям. Усилием воли Павлик заставил себя думать о том, как и где раздобыть кусок хлеба. Он понимал, что Жаннетта без еды не выздоровеет. Да и сам он обессилел от голода. Малейшее движение вызывало у него усталость. «Сколько дней человек может прожить без еды? — спрашивал он себя. — Еще один день, два, и конец, не сможем двинуться с места».
Одну попытку утолить нестерпимый голод Павлик сделал еще накануне. Он наелся листьев и незрелых плодов, сорванных ветром с буковых деревьев.
Долго пришлось разжевывать эту твердую, горькую массу, пока она стала мягкой и ее можно было проглотить. Сразу затошнило, потянуло на рвоту. Желудок обмануть не удалось. Вдобавок еще сильнее захотелось пить. Жаннетта тоже просила воды.
Вода была близко. На лугу, метрах в трехстах. Но Павлик боялся идти к ручью. Издали он видел, как немцы палили из ружей по тростнику. Они, видно, охотились за какой-то дичью. Правда, стрельба давно прекратилась, но Павлик не был уверен в том, что немцы ушли.
К ручью ом не шел, а полз. Так было легче и безопаснее продвигаться. Длинные ветви ив, густая трава прятали его от постороннего глаза. Он часто останавливался, прислушивался, направляя в разные стороны дуло пистолета. Слева, где начинался спуск с холма, слышались отрывистые гудки паровозов, лаяли, собаки, перекликались петухи. А справа тянулась роща, над которой возвышалась каменная ветряная мельница. Ее крылья, сложенные крест-накрест, вращались лениво, вяло.
Вот и ручей. Чистый, прозрачный, как кристалл… Тут Павлик спохватился, что ему не во что набрать воду. Что же делать? В чем он принесет Жаннетте напиться? Ведь ради этого он сюда приполз. В берете? Вода уйдет. Может быть, на берегу что-нибудь найдется?
Он бродил по берегу, искал. А вода манила его к себе. «Напьюсь, а потом буду искать», — решил Павлик и, спрятав пистолет за пазуху, прильнул к воде. Он пил и никак не мог напиться. Понимал, что нельзя столько пить, но не мог оторваться.
— Хенде хох! — раздалась над головой Павлика тихая команда. — Хенде хох![4]
Павлик не успел выхватить пистолет. Перед ним стоял высокий, заросший бронзовой щетиной немецкий унтер-офицер с направленным на него автоматом. Павлик рванулся было в заросли тростника, но крепкие пальцы вцепились в его руку.
— Ловкий какой! — засмеялся унтер-офицер. — Кто тебе позволил воду пить? Говори!
Павлик боялся взглянуть немцу в лицо. Неужели все пропало? «А зубы? — мелькнула у него мысль. — Если их вонзить в эту сухую, узловатую руку?»
Лицо унтер-офицера исказилось от боли. Немец отдернул руку. Однако удрать Павлику не удалось. Унтер-офицер уставил в него дуло автомата.
— Кусается! Подумаешь, герой! — сердито буркнул унтер-офицер, но под его насупленными бровями смеялись добрые глаза. — Я с тобой, змееныш, рассчитаюсь. Отвечай, кто ты такой, бельгиец?
«Бельгиец? Почему бельгиец?» — удивился Павлик. Он вспомнил наставление Жаннетты: «Хочешь, чтобы никто тебя не узнал, — притворяйся немым, мычи. Такого всякий пожалеет».
— Чего молчишь? В последний раз спрашиваю: кто ты? Партизан?
Павлик взглянул на унтер-офицера спокойно, невозмутимо.
«Мальчик, видно, немой», — решил немец, и его глаза затуманились.
— Иди-ка сюда, дружок. Я пошутил…
Павлик, недоверчиво поглядывая на дуло автомата, медленно отступал назад.
— Не бойся, малыш, стрелять не буду. Осторожно-там болото!
Рывок, и Павлик скрылся в густых зарослях.
— Стой, утонешь! — крикнул унтер-офицер и, сбрасывая сапоги, кинулся вдогонку. — Утонешь, говорю!
Павлик не поверил в доброту немца. Сквозь сухие стебли он начал целиться в его грудь. Нажал на курок. Осечка. Патроны отсырели во время дождя. Он снова прицелился — и снова осечка… А унтер-офицер, стоя по грудь в воде, продолжал кричать: «Дальше не иди — утонешь, утонешь!» «Почему он не стреляет? — не понимал Павлик. — Может быть, он действительно боится, что я утону? Он какой-то странный. Немцы аккуратные, выбритые, а этот весь зарос и… и почему-то все время испуганно озирается по сторонам?»
Глава пятая
1. «Странный» немец
«Даже ребенок мне не верит. Все меня боятся, видят во мне разбойника с большой дороги. Боже мой, Рихард Грасс, лудильщик из Цвиккау, стал пугалом! И хозяева, у которых я жил, косились на меня, встречали с таким нескрываемым презрением, что я не мог смотреть им в глаза. При чем здесь Рихард Грасс? Ведь я не добровольно пошел к Гитлеру. Разве моя вина, что на меня напялили мундир и сказали: «Ты защитник рейха»? Но ведь я немец. Теперь каждый немец заслуженно носит клеймо преступника».
Ровно год назад его товарищ по роте Бруно Гоммель ушел к бельгийским партизанам. Он звал Рихарда Грасса с собой. «Хватит, — сказал Бруно. — Все нутро у меня перегорело». Грасс не пошел. Почему? Не пошел, и все!
Грасс с ужасом взглянул в сторону тростника.
— Малыш утонет, — проговорил он вслух и двинулся вперед.
Чем дальше Грасс отходил от берега, чем гуще становились заросли, тем труднее было вытягивать погружающиеся в болото ноги. Но Грасс не останавливался. Мысль о том, что из-за него погибнет ребенок, гнала его вперед. Топь начала засасывать его грузное тело. Чтобы сделать хотя бы одно движение, надо было уцепиться обеими руками за крепкий стебель, напрячь все силы. Он надеялся спасти немого мальчика, но его нигде не было видно. Нигде. Неужели утонул?
— Эй-эй! — продолжал поиски немец. — Где ты? Выходи, не трону!
Неожиданно вблизи послышался крик. У Рихарда Грасса мороз пробежал по коже: «Это кричит немой мальчишка. Он тонет…»
Грасс долго искал Павлика, но безуспешно. Он возвратился на берег разбитый, подавленный. Его мучила совесть. «Зачем я напугал малыша? Он погиб из-за меня, — думал Грасс. Чем я теперь лучше гитлеровцев?» Немец Невольно вспомнил фельдфебеля Макса Шнейдера и отчетливо представил себе, что бы тот сказал, услышав о происшествии у ручья. «Рихард, — сказал бы Шнейдер, — ты не солдат, а баба. Есть о чем плакать — мальчуган утонул! Ха-ха-ха! Я, мой друг, этих клопов в России тысячами расстреливал, а в одном городе под Киевом более ста штук живыми в Днепр загнал».
Рихард Грасс сжал кулаки. Как он ненавидит Макса Шнейдера! В этом гнусном типе соединились все «качества» гитлеровского молодчика: подхалим, трус, доносчик, мародер, убийца. Это он ночью ворвался в дом местного железнодорожника и расстрелял мать троих крохотных детишек за то, что она вовремя не вышла на уборку снега, на расчистку путей. Тогда, именно в ту ночь, Грасс раз и навсегда порвал со Шнейдером и подобными ему гитлеровцами. Он ушел в лес, в пещеру, и вот уже пятый месяц живет дикарем. Он рассчитывал, что вскоре придут американцы, англичане, но они не торопятся. Спасибо бельгийцам, что поддерживают куском хлеба. Какой-то крестьянин, увидев его в рваной одежде, принес ему новый мундир унтер-офицера.
Грасс поднялся на опушку леса. Еще раз взглянул на извивающийся в тростнике ручей, глубоко вздохнул и ускорил шаги. Вскоре остановился, замер: впереди шел мальчик. Тот самый малыш, который скрылся в болоте. Он ступал медленным, осторожным шагом, так как боялся пролить воду из консервной банки.
— Жив! — вырвался у Грасса радостный крик. Ноздри его крупного носа раздувались, глаза весело блестели. — Жив!
Мальчик настороженно оглянулся по сторонам и, никого не заметив, спокойно продолжал свой путы Грасс, прикусив нижнюю губу, тихо последовал за ним.
Крик, который так перепугал Грасса, действительно издал Павлик, Проделав этот «номер», Павлик спокойно выбрался на берег и после долгих поисков нашел помятую банку из-под^ консервов, Набрал в нее воды и отправился в лес. Только там он^ облегченно вздохнул.
В лесу по-прежнему стояла тишина, полумрак. Но у Павлика было отличное настроение. Шутка ли, вторично попасть в руки немца и удрать! Здорово же он надул вислоухого гитлеровца! А тот сразу всему поверил. И что Павлик немой, и что утонул. Жаннетта умница. Хорошая девчонка! С такой не стыдно дружить,
…Мундиры синие,
И сабли на боку…, —
тихо замурлыкал под нос Павлик.
Вот они, эти знакомые кусты шиповника! А вон и Жаннетта! Она лежала на спине, глядела в небо. Услышав его шаги, медленно повернула к нему голову.
— Принес? — взглянула она на банку с водой и улыбнулась.
Павлик помог ей напиться. Она выпила всю воду, затем с досадой посмотрела на пустую банку.
— Нашел банку — принес в банке… — сказал Павлик в свою защиту. — Жаннетта, нам придется уйти глубже в лес. Дорога тут проходит совсем близко…
Девочка Устало покачала головой:
— Не могу, Павлик.
— Я тебя перенесу, — наклонился мальчик к Жаннетте, поправляя упавшую на ее глаза прядь волос, и попробовал ее поднять, но ему это не удалось. Он окончательно выбился из сил.
— Не надо, Павлик…
Все это слышал и видел стоявший почти рядом, за деревом, Грасс. Сердце его леденело от ужаса. «Бедные дети!» — подумал он и вышел из своего укрытия.
Павлик оторопел.
— Не бойтесь, — сказал немец ласково.
В лице Павлика не было ни кровинки.
— А я думал, что ты утонул, — добродушно улыбнулся ему Грасс. — Думал, что грех взял на свою душу, — объяснял он, жестикулируя своими большими руками. — И глуп же ты, скажу тебе, мальчишка! За кого меня принял? За кого? Сам видишь, кто я: дикарь. В пещере живу, от своих прячусь… — Морщины, пересекающие его лоб, углубились. — Крапива, дружок, везде растет — разные, значит, немцы бывают. Ты, вероятно, и страну мою, Германию, ненавидишь, правда? Плохо! Нельзя же, пойми, дружок, из-за грязных мух — пусть их будет даже много — сжигать весь дом!.. Девочка больна? — спросил он вдруг, кивнув на испуганную и сжавшуюся в комок Жаннетту.
— Больна. Очень.
Они обменялись быстрыми, испытующими взглядами. Павлик увидел в глазах немца искреннее страдание. Он вспомнил фрау Эмму, Густава Рункеля из картонного цеха, который отдавал детям свой завтрак, старушку в потертом плюшевом пальто, каждый день проходившую мимо лагеря. Она останавливалась у проволоки и долго-долго сочувственно глядела на маленьких узников, плакала. Когда, часовой на вышке отворачивался, она быстро произносила: «Дети, скоро поедете домой. Скоро, дети! Фашисты — убийцы, а не немцы. Фашисты…» Нет, не все немцы — фашисты. Не все! Есть среди них и хорошие люди. И этот, видно, добрый, раз за Гитлера воевать не желает, раз в пещере скрывается. Окончательно доверившись немцу, Павлик смущенно сказал:
— Простите меня за то, что я вас укусил и притворился немым. Я вас боялся: вы ведь немец!
— Здорово ты меня провел! Хвалю. Но все-таки скажи, кто вы: бельгийцы?
После некоторого колебания Павлик рассказал немцу всю правду.
— Забираю вас к себе! — воскликнул Грасс. — Дом мой велик, места хватит. Пошли, накормлю. — Он наклонился, чтобы поднять Жаннетту.
В его словах прозвучала такая непреклонная решимость, что Павлик теперь готов был идти за ним куда угодно.
2. В пещере
Они шли вдоль леса. Перед ними расстилался пылающий от заходящего солнца луг. Далеко, на фоне туч, превратившихся в золотые горы с причудливыми обрывами, утесами, громоздились крутые крыши домой, зеленели кроны деревьев, сверкал крест на деревянной церкви.
Грасс, осторожно неся на руках Жаннетту, начал взбираться на крутой холм.
— Сними с меня автомат, — сказал он Павлику, — мешает.
Павлик снял с него оружие.
— Тяжелый? Выбрось его. Он мне не нужен. Бросай! — повторил Грасс серьезно.
Павлик стоял в нерешительности, озадаченно глядя на немца.
— Бросай! Чего задумался?
— Подарите его мне, — робко сказал Павлик.
— Тебе? — удивился немец и с оттенком недовольства спросил: — Разве хочешь, чтоб и тебя презирали, как. меня? Вооруженный человек — злодей.
— Автомат еще нам понадобится, — ответил Павлик. — А вдруг по нас стрелять будут, тогда что? Тот, кто защищается, господин Грасс, не злодей.
— Здорово, дружок, рассуждаешь! Как взрослый. Философ! Кто тебя этому учил? — спросил он.
Павлик смущенно пожал плечами:
— Я ведь ничего такого…
— Ладно, оставим автомат. Пусть будет с нами. Есть-то он не просит, правда? Значит, эта девочка из Парижа?
— Да, — подтвердил Павлик.
У самой пещеры Грасс остановился и заявил:
— Когда Жаннетта выздоровеет, мы отправимся в Париж к ее сестре. А пока вам надо подкрепиться.
Рядовой Рихард Грасс, дезертировавший из гитлеровской армии, оказался на диво чутким другом, и ребята привязались к нему всем сердцем. Он стал для них отцом и матерью, учителем и товарищем. С ним Павлик и Жаннетта забывали, что находятся глубоко под землей, в непроницаемой тьме, и даже не очень пугались, когда, бывало, сюда заползала змея.
Немец был мастер на все руки. Он прекрасно играл на губной гармонике, был отличным охотником, веселым рассказчиком, блестящим импровизатором. Он очень любил певчих птиц и научил ребят подражать их пению. Павлик и Жаннетта уже знали, что желтогрудая пищуха высвистывает: «хилю-хилю, хили-хили, тили-тили, чью-чью», пеночка-трещотка кричит: «вэд-вэд-вэд», серо-бурый лесной конек заливается трелью: «кле-кле-кле-кле». Они узнали, как птицы передвигаются по земле: черный дрозд прыгает, кланяется и задирает кверху хвост., воробьи скачут обеими лапками сразу, а трясогузка очень быстро бегает. Рихард Грасс рассказал детям, как действуют змеиные яды, сколько железа в человеческом организме и почему фасоль пляшет, когда ее варят,
— Жаннетта, с какой скоростью движется улитка? — спрашивал Грасс.
— Пять метров в час, — после минутного раздумья отвечала девочка.
— Правильно. Ставлю тебе пять с минусом.
— А за что минус?
— За то, что не сразу ответила. Надо отвечать быстро, четко, смело. Павлик, с какой быстротой летит человек?
— В среднем… Павлик на долю секунды умолкает. — Какой вы хитрый! Человек не летает!
В пещере раздается дружный смех. Летучие мыши срываются с мест, подымают крыльями ветер.