— Нет, — ответил младший брат,
— Работаешь?
— Работаю. В театре. Шофером у одной певицы. Жизель Ансар. Слыхал?
— Не слыхал, — покачал головой Клод. — К нам за океан доносился голос другой француженки… Лиан Дени. У нее замечательный голос. Она и сейчас выступает?
— Нет,
— Почему? О, догадываюсь! — воскликнул старший брат. — Она не желает петь перед нахально развалившимися в ложах оккупантами. Разве я не прав?
— Кто ее знает. Каждый делает то, что ему заблагорассудится, — уклончиво ответил Люсьен.
— Она сейчас в Париже?
— Не знаю.
Внимательный Клод уловил во взгляде брата еле заметную растерянность. «Люсьен, подумал он, лжет. Ему, вероятно, известно, где она сейчас».
Война научила бесхитростного, доверчивого Люсьена осторожно относиться к людям. Сколько его знакомых, прежде кричавших о верности Франции, перешло на сторону врага! Когда разбойничья армия Гитлера вошла в Париж, ее встретили запертыми дверьми и опущенными шторами. Но спустя несколько дней нашлись такие, которые открыли двери, подняли шторы. Жизель Ансар — одна из первых. Экспедиционные силы союзных армий уже высадились в Европе, американцы заняли Рим, советские войска успешно продвигаются к границам фашистской Германии, а она по-прежнему захлебывается песенками нацистских композиторов. При всяком удобном случае вставляет в свою речь немецкие словечки.
Люсьен уже давно устроил бы ей «автомобильную катастрофу»— товарищи удерживают. Они говорят: «Терпи, парень. Ты должен возить эту дуру и пользоваться ее доверием. Надо!» Она действительно дура. Не подозревает, что в то время, когда она кривляется перед пьяными оккупантами, он развозит подпольную литературу, свежие номера «Юма»[7]. А теперь, вот брат… Клоду верить нельзя. Этот человек с надменным выражением лица — подозрительный субъект. Что-то слишком быстро он попал в плен и еще быстрее выбрался оттуда. Карманы его набиты деньгами. Откуда у бежавшего из плена столько денег?
— На могиле у старика бываешь? — снова переменил тему Клод и начал расспрашивать брата о последних днях отца, выставившего его из дому за пьянство и подозрительную дружбу с полицией.
2. Позолоченная пилюля
— В театр? — спросил Люсьен, когда Жизель Ансар уселась рядом.
— Да, в театр. Она спешит на репетицию. Сегодня ее снова будет слушать большой ценитель искусства — генерал Гарт. Он приглашает ее в Берлин. Она отказалась: «Туда ехать сейчас опасно. Если придут русские, меня повесят вместе с вами». Генерал не обиделся. Засмеялся: «Дорогая Жизель, Гитлера нельзя победить. Через год мы станем хозяевами всей Европы. Потом перепрыгнем через океан».
— Гарт не болтун. — Певица бросила выразительный взгляд на своего шофера. — Если он утверждает, стало быть, у него есть какие-то основания. Он человек солидный. Виши[8] перед ним на задних лапках ходит.
Машина мчится по широким, обсаженным каштановыми деревьями улицам. На каждом шагу мелькают старинные, позеленевшие от времени памятники, еще чаше— одни пьедесталы. Недалеко от Тюильрийского сада сверкает, как солнце, конная статуя Жанны д’Арк. Памятник поставлен на том месте, где, по преданию, отряды французов, руководимые Орлеанской девой, форсировали глубокий ров и выбили англичан из захваченной ими крепости. Здесь героиня была тяжело ранена По личному указанию Гитлера любимый парижанами исторический памятник покрыт позолотой. Зачем это понадобилось узурпатору? Очень просто: чтобы расположить к себе французов и напомнить им об их борьбе с англичанами. Позолоченная пилюля с ядом! «Гитлер велел покрыть позолотой конную статую Жанны д’Арк, — думает Люсьен, — и сбросил с пьедесталов сто сорок статуй знаменитых людей Франции, уничтожил памятники Виктору Гюго, Эмилю Золя…»
— Мадам Дюбуше говорит, что к вам, Люсьен, приехал брат. Уже месяц… — сказала вдруг певица.
Шофер кивает головой.
— Странно… Почему я об этом не знаю? — спросила она обиженно. — Коммунист он разве, партизан, маки?[9]
Люсьен сделал протестующий жест и передал ей рассказ старшего брата.
— Надеюсь…
Жизель Ансар ответила понимающим взглядом, затем бросила:
— Я не из тех!
— Благодарю вас.
Площадь Опера. У семафора замер поток автомобилей. В них — оккупанты. Генералы, унтер-офицеры, ефрейторы, зондерфюреры — одни «фюреры»! Они держат себя надменно, с подчеркнутым достоинством, но его, Люсьена, не проведешь. Эта коричневая саранча уже чувствует близкую гибель. Весь мир ополчился против гитлеровцев и их приспешников. Недавно патриоты Парижа устроили суд над предателем Франции — министром Филиппом Арно.
Огонь сопротивления разгорается все сильнее и сильнее. Гестаповцы ответили новыми массовыми арестами коммунистов и сочувствующих им. Как только Люсьен отвезет Жизель, он тут же поедет за дядюшкой Жаком, которого надо немедленно спрятать в надежном месте. Гитлеровские молодчики напали на его след.
3. У собора Парижской Богоматери
Достав из гардероба выходной костюм брата, Клод переоделся и вышел на улицу. Через час он уже стоял облокотившись о гранитный парапет набережной, и разглядывал собор Парижской Богоматери.
В детстве этот собор всегда манил его к себе. Придя сюда, он тотчас взбирался по винтовой лестнице на площадку, и взору его открывалась панорама всего города. Клод и сейчас с удовольствием забрался бы наверх, но он не имел права уходить. Он ждал встречи с незнакомым человеком, в полном распоряжении которого находился.
— Скажите, пожалуйста, в каком веке был построен этот собор? — услышал Клод позади себя вкрадчивый голос.
Он обернулся. Перед ним стоял пожилой, элегантно одетый человек с хмурым лицом.
Клод, взглянув на стрельчатые порталы, ответил:-
— Первый камень заложил Людовик VII, Филипп-Август — последний.
— Да-а, — протянул незнакомец, — вы, я вижу, в этом вопросе человек сведущий. Кто был вашим учителем?
Клод вспомнил Лондон, человечка маленького роста, с крутым, дерзко-насмешливым характером. Ему он передавал сведения о важных объектах города, а тот направлял на них бомбардировщики.
— Гринкопф, Гринкопф, месье.
— Знаю такого, — отозвался тот; и его густые, как щетки, брови слегка вздрогнули. — Здравствуйте, месье Пети. — Он протянул руку и спросил: — Длинноухий в Глазго?
— Да.
— Нотр-Дам великолепное сооружение. Недаром Виктор Гюго воспел его. Длинноухий бездействует. Почему?
— Не знаю. Он жалуется, что с каждым днем становится все труднее работать… Вольтер часто приходил сюда в поисках вдохновения… Его уже засекли.
— Это ваше предположение или его собственное?
— Его.
— Понятно. Что вы собираетесь делать в Париже? Чудесная погода.
— Солнце сегодня печет, как в Алжире.
— Вы хотите поехать в Алжир?
— Нет. Жду дополнительных указаний.
Лицо незнакомца приняло еще более холодное выражение.
— Дополнительных указаний… Где Лиан Дени?
— Мне еще не удалось…
— Поторопитесь. Свяжитесь с коммунистами, войдите к ним в доверие. Запомните: коммунисты тут, как и везде, — наш злейший враг. Сам генерал де Голль нам не страшен: он копошится там, вне страны. А отряды так называемых франтиреров и партизан, созданные коммунистами, действуют, сегодня. К ним тянутся не только рабочие и крестьяне, но и интеллигенция. В Париже действуют с первых дней нашего прихода коммунистические треугольники. Это хитрый замысел! Рядовые члены партии объединены в маленькие группы из трех человек, и каждый из них поддерживает связь еще с двумя-тремя такими группами. Вот конспирация!. Углы этих угольников остры, господин Пети! В Париже, да будет вам известно, создан Комитет освобождения возглавляемый коммунистом… Следующая встреча — в среду, в девять утра, в ресторане на набережной Орсэй, у вокзала Инвалидов. Вчера на Вандомской площади пожарная машина задавила известного художника Бутан… Вы живете у брата? Присмотритесь к нему получше. Через него мы сможем найти Лиан Дени. К нам не приходите: у коммунистов много глаз. До свидания.
— До свидания.
На обратном пути Клод думал о брате. Неужели он поддерживает связь с коммунистами? Что-то не верится. Он работает, занят по горло и к тому же всегда пренебрежительно относился ко всяким организациям и обществам… «Вы живете у брата? Присмотритесь к нему по-; лучше». Что это значит? Неужели гестапо располагает какими-то данными? Клод вспомнил, как Люсьен в день его приезда реагировал на вопрос о том, в Париже ли Дени. Он уловил в его глазах смутную тревогу.
Весь день он просидел один со своими мыслями. Собирался уже уходить, как вдруг в коридоре послышался звонок.
На пороге стояла высокая полная женщина в нарядном платье.
— Люсьен, меня удивляет твое поведение, — возмущенно произнесла она. — Я тебя жду, а ты…
— Простите, — перебил ее Клод. — Вы ошиблись. Люсьена нет дома.
Женщина смутилась.
— Я его брат. Разрешите представиться: Клод Пети.
— Жизель Ансар, — подала ему певица руку, бросив на него быстрый взгляд. — Какое у вас удивительное сходство с братом! Такой же овал лица, крупный нос, те же зеленые глаза, даже губы. — Она засмеялась. — Знаете, это опасное сходство.
Клод пригласил гостью в комнату.
— Некогда, — сказала Жизель. — Я сегодня выступаю.
— Понимаю, — ответил Клод с заученно-любезной улыбкой. — Пожалуйста, присядьте хоть на одну минутку, — пододвинул он ей кресло. — Брат мне говорил о вас. Я так рад вас видеть! — Он мельком взглянул на часы. — Куда же девался мой брат? Я его жду, чтобы вместе пойти пообедать. Может быть, что-нибудь с ним случилось? Авария…
— Ну что вы! — возразила Жизель. — Он очень аккуратный, исполнительный. Лучшего шофера во всем Париже не найти.
Клод заинтересовался, знает ли мадемуазель Жизель друзей, товарищей брата. Ведь настоящий друг — большая редкость. Быть может, среди них есть такие, которые способны столкнуть его с правильного пути? Люсьен молод. Он нуждается в хорошем, внимательном наставнике. Его, Клода, долг, долг старшего брата, — разузнать все, пока не поздно.
Актриса посмотрела на Клода. Нет, она не может ничего плохого сказать о своем шофере. Он славный малый. Друзей? У него их, по-видимому, нет. Вот разве шофер такси Антуан Бельроз? Но это человек семейный, тихий, скромный, хороший католик. До войны он возил главного режиссера театра. А Люсьен до прихода немцев служил шофером у Лиан Дени.
— Кто это, актриса?
Жизель Ансар иронически улыбнулась:
— Пожалуй… Моя бывшая соперница. Она собиралась своим жиденьким голосом покорить Париж, — крашеные брови певицы сдвинулись. — Дени заигрывала с рабочими, кухарками. Смех, да и только! Она блеет, а они хлопают своими грубыми ручищами так, что штукатурка со стен валится. Представьте себе, ей это нравилось. Она была чересчур высокого мнения о себе, всегда претендовала на первые роли.
— Чем же это кончилось? — спросил Клод.
— Она связалась с коммунистами и теперь, говорят, прячется в грязных рабочих кварталах, ночует на чердаках, — в мусорных ямах. Некоторые даже утверждают, что Дени причастна к убийству Филиппа Арно, — закончила актриса, испуганно округлив глаза.
— Не может быть! — вскрикнул Клод. — Артистка убийца! Не верю!
— Напрасно. — Жизель надула губы, словно обиженный ребенок, у которого отняли любимую игрушку. — Уж я-то ее хорошо знаю.
— И Люсьен дружит с такой женщиной? — огорченно спросил Клод.
— Сомневаюсь.
— А если?
Ансар поспешила его успокоить. Раньше парню, может быть, и льстило знакомство со знаменитостью. Теперь другое дело. Она до того опустилась, что на нее смотреть противно — в рваном платье, в туфлях со стоптанными каблуками…
— Да-а, — протянул Клод. — А где же обитает эта несчастная женщина?
— Меня это абсолютно не интересует, — скривила губы Жизель. — Какое мне дело, скажите пожалуйста, до того, где она живет!
4. Дядюшка Жак
Мари Фашон готовила ужин для гостей. Все валилось у нее из рук. То нож, то сковородка, то вилка. Она искоса, с виноватой улыбкой поглядывала на сидящих за столиком. «Мадам Фашон, дядюшка Жак пробудет у вас несколько дней». Предупредили б ее утром, она помыла бы полы, убрала, но Люсьен неисправим. Не впервые он так поступает. Раньше он приводил молодых людей. Перед ними не так уж совестно: свои люди. А этот — старик. Ему нужен особый уход. Ему лет семьдесят, не меньше. Весь белый — усы, голова, брови. Щеки дряблые, под глазами мешки. А вот глаза — что у юноши! Веселые, полные задора. «Дядюшка Жак»… Кто он такой? Очевидно, большой человек, раз его ищет гестапо. Он назвал себя Жаком Рабу. Пусть будет так!
Люсьен поднялся, стал прощаться с гостем, почтительно, взволнованно улыбаясь.
Мари Фашон преградила ему путь:
— Куда? Через минуту закипит кофе… — Она улыбнулась. — Сейчас как раз то время дня, когда вся Франция садится за стол ужинать…
Люсьен махнул рукой:
— Это было когда-то, давно, еще до войны… Теперь все голодают.
— О нет! Не все! — горячо возразила Мари Фашон. — На днях я была у Булонского леса и видела там группу всадников в красных бархатных костюмах и жокейских картузах. Они ехали со своими слугами. В это время проходила колонна эсэсовцев на мотоциклах. Всадники остановились и все как один начали дружно приветствовать оккупантов. Одна дама даже бросила ехавшему впереди офицеру розу. — Мари Фашон покачала головой. — Они парижане, французы…
— Буржуа, — поправил ее гость. — Война им на руку.
Наступило молчание. Люсьен обернулся к хозяйке:
— Прошу извинения. Жизель меня ждет…
— Подумаешь, Жизель! Птица какая важная! Она… — Женщина, почувствовав на себе внимательный взгляд гостя, смутилась и оборвала на полуслове. — Ладно, иди, Люсьен.
Скатерть у Мари Фашон старая, с вылинявшими узорами, вся в штопках. Поэтому она стелет на стол белую простыню. И подает ужин. Чашку черного кофе, несколько кусочков сахара, два сухаря — все, что у нее есть.
— Извините за бедность, — говорит она покраснев. — Война-
Гость молча кивает головой и просит, чтобы хозяйка составила ему компанию.
Мари Фашон наливает и себе кофе, садится за стол.
— Кофе я обычно пью без сахара, — заявляет дядюшка Жак, взглянув на стенные часы, — а сухари разделим пополам.
Старик ухаживает за нею, будто не он, а она его гостья. Он придвигает к ней сахарницу, вазочку с сухарями, подает ложечку. Она пьет и все время исподтишка, незаметно следит за ним. Ей нравятся его юные глаза, искрящиеся нежной добротой.
— Когда все это кончится? — спрашивает Мари Фашон, и на ее лбу появляется глубокая складка.
Дядюшка Жак снова бросает беглый взгляд на часы и отвечает:
— Скоро. Очень скоро. Мужайтесь. Долго терпеть уже не придется. И девочку свою вскоре увидите…
«Люсьен ему все рассказал», — поняла женщина. Хочется поблагодарить старика за добрые слова, но вместо этого она вдруг начинает плакать. Кто знает, жива ли ее Жаннетта! Девочка пошла с подружками в очередь за хлебом и не вернулась. В тот день эсэсовцы устроили по всему Парижу облаву на детей и вывезли их бог знает куда. Одни говорят — в Германию на шахты, другие — в душегубки.
— Была б Жаннетта жива, она бы вырвалась из самого страшного ада, — со слезами произносит Мари Фашон. — Люсьен ее знает. Она у меня бедовая. Бывало, придет в театр — все вверх дном перевернет.
— Ничего, ничего, вы еще увидите свою дочурку, — заверяет ее дядюшка Жак. — Кстати, вы знаете актрису Лиан Дени? — задает он неожиданный вопрос, и глаза его начинают как-то особенно улыбаться поверх очков.
— Конечно, — отвечает женщина.
— Последнее время что-то о ней ничего не слышно, — заметил старик, словно невзначай.
Мари Фашон настороженно взглянула на гостя. В ее сердце вдруг закралось беспокойство. «Зачем я сказала, что знаю Лиан? — упрекнула она себя. — Кто знает, что на уме у старика! Его привел Люсьен, но ведь и он мог ошибиться».
— С тех пор как она оставила театр, я ее ни разу не видела.