— Гляньте, гляньте, что это? — закричал Максимка.
Данилка посмотрел вдоль Баварского пути. Из-под горы по нему двигалась огромная, какая-то страшная толпа.
Она двигалась очень медленно. Впереди её вышагивал фашист с автоматом на небрежно распахнутой груди, по сторонам также шли фашисты с автоматами, а между ними — пленные бойцы Красной Армии.
— Давайте убегать, — шепнул Максимка.
Но ни Данилка, ни Густя не двинулись с места.
Пленные, как один раненые бойцы Красной Армии, шли посреди дороги, поддерживая друг друга. Бинты на них засохли, гимнастёрки вылиняли и порвались, сапоги развалились. Вид у красных бойцов был не то что неприглядный, а даже какой-то несчастный. Но как только они увидели возле дороги детей, то все, даже самые больные и беспомощные, подтянулись, приободрились. Один из них подмигнул детям: «Ничего, мол, ещё не всё потеряно. Будет когда-нибудь и на нашей улице праздник». А другой красный боец — немолодой, скорее всего, командир, толстоватый такой и с большим носом, поднёс два пальца ко рту, чмокнул их и также подмигнул. Данилка понял так, что командир не иначе как просит закурить. Он вытянул из кармана пачку папирос, перескочил канаву.
— Возьми, дядечка, возьми, — старался пробиться к командиру Данилка. — Я и не курю совсем и никогда курить не буду…
Данилка почти уже добрался до красного командира, как рыжий, словно медный таз, фашист вырвал из его рук папиросы, бросил под ноги. Затем он схватил Данилку за ворот, пнул сапогом в спину так, словно Данилка был не человек, а футбольный мяч. Данилка перелетел через заросшую чернобыльником канаву, упал в картофельную борозду.
Когда Данилка пришёл в себя, колонны уже нигде не было видно. Возле него на коленях стояла Густя, брызгала в лицо холодной водой.
— Тебе очень больно? — спросила Густя, как только Данилка открыл глаза.
— Нет, — не признался Данилка.
— Фашисты, — сказала Густя.
— Давайте вернёмся, — предложил Максимка.
— Нет, пойдём, обязательно пойдём, — ответил Данилка.
Данилка поднялся, постоял немного, широко расставив ноги, потому что кружилась голова, затем сделал один, другой шаг и медленно пошёл к лесу.
5
Тут, в лесу, на поле бывшего боя, видимо, побывали многие жители местечка. Стреляные гильзы, правда, попадались часто, но ни гранат, ни винтовок, никакого другого оружия, пригодного для войны, уже не было. Данилка облазил все чащи, забирался даже в волчьи логова, что давно заросли кустами и травой, а нашёл всего два патрона с красными пулями да ещё кожаный патронташ.
— Данилка, зачем тебе эти патроны? А что если они выстрелят? — спросила Густя.
Данилка только улыбнулся.
— А и выстрелят, — сказал он. — Так выстрелят, что все фашисты побегут в ихнюю проклятую Неметчину…
Данилка вытянул с патронов пули. Высыпал порох в ствол самопала. Туда же загнал бумажный пыж, две дробинки, а сверху ещё один пыж. Делал он всё это не торопясь, как и полагается опытному самопальщику.
Немножко пороху Данилка насыпал на полочку самопала. Сверху положил две головки от спичек. Теперь можно было стрелять…
По чём? Не палить же вот так, за здорово живёшь, в белый свет? Данилка оглянулся. Увидел в низине танк с открытым люком. На танке стоял какой-то ящик. Очень хорошая цель!..
Данилка прищурил левый глаз, долго целился, потом нажал спусковой крючок. Крючок соскочил с пружины, крепко ударил по серным головкам. Те вспыхнули. Над полочкой взвился сизый дымок, и сразу так ухнуло, что с глаз даже чёрные искры посыпались.
— Вы что, с ума сошли? Вам что, жить не хочется? — послышался из танка возмущённый голос. С люка высунулась чёрная лохматая голова. — Могли запросто меня застрелить… Как это вам нравится?..
— Так это же Лёвка Гутман! — обрадовался Максимка. — Лёва, что ты тут делаешь?
Этот самый Лёва Гутман был известен в школе как изобретатель и выдумщик разных машин. Его лохматая голова всё что-то изобретала, придумывала, конструировала и строила.
— Вы же могли запросто меня застрелить, — ещё раз сказал Лёва, когда Данилка, Максимка и Густя подошли к танку.
— Ты же в танке сидел, а он из брони, — напомнил Данилка. — Тебя оттуда и снарядом не выкурил бы…
— Как это вам нравится, — возмутился Лёва. — Я мог просто высунуться из люка и попасть под ваши пули… Очень мне надо попадать под ваши пули…
— Не надо высовываться из танка, потому что идёт война, — пошутил Данилка.
— А чего ты сидел в танке? Может, искал оружие? — спросил Максимка.
— Очень мне надо то оружие… Я ищу радиоприёмник, — ответил Лёва.
— Радиоприёмник! — удивился Данилка. — Зачем он тебе?
— Посмотрите на него, — опять возмутился Лёва. — Он не знает, зачем мне радиоприёмник?! Чтобы слушать Москву… Чтобы знать, когда Красная Армия разобьёт фашистов…
Тут даже Данилка сначала почувствовал над собой Лёвин перевес. Но только сначала.
— Сидеть сложа руки, слушать радио и ждать, пока Красная Армия разобьёт фашистов, каждый дурень сумеет, — важно сказал Данилка. — Надо искать оружие да идти в партизаны, помогать красным бойцам бить фашистов…
— Нет оружия, опоздали, — махнул рукой Максимка.
— Почему нет? Есть оружие! Пушка на горе стоит. Сам видел, — горячо заговорил Лёва.
— Врёшь? — не поверил Данилка.
— Очень мне надо врать, — обиделся Лёва. — Пойдёмте покажу.
Пушка действительно стояла на холме. Её длинный ствол, с привязанными к нему сухими ветвями, прямо и высоко смотрел вгору.
— Махина! — воскликнул Максимка.
— Зенитная, — рассудительно сказал Данилка и пошёл к пушке.
Пушка стояла на площадке, которую опоясывала глубокая канава. В ней валялось много отстреленных гильз. Данилка обошёл вокруг пушку, потрогал рукой, будто хотел приручить её к себе. Сбоку к пушке было прикреплено железное кресельце. Данилка сел в него, взялся руками за отполированное колесо. Крутнул. Пушка, хотя и медленно, начала склонять к земле длинный хобот. Данилка крутил колесо не переставая, пока ствол пушки не занял горизонтального положения. Заглянул Данилка в ствол, подивился — в нём видна школа-десятилетка, над которой в синеве неба развевался чёрно-красный фашистский флаг.
Посмотреть на школу через пушечный ствол захотелось всем. Каждый смотрел сколько ему хотелось. Когда все хорошенько нагляделись, Данилка спросил у Лёвы Гутмана, который всё знал:
— Как ты думаешь, Гутман, а из неё стрелять можно?
Лёва сначала походил вокруг пушки, почесал лохматую голову и только после этого сказал:
— Я могу, конечно, и ошибиться, но, мне кажется, из этой пушки можно стрелять, если найти снаряды…
— Снаряды есть, — ответил Данилка и прыгнул в окоп, наполовину заваленный землёй.
В окопчике лежало снарядов десять. Данилка попробовал поднять один из них — тяжело! Позвал Максимку:
— Чего стоишь?! Помоги!
— Мальчики, не надо, — забеспокоилась Густя. — Это очень опасно…
Но не тут-то было! Данилка с Максимкой вытянули из окопа снаряд, затолкали его в ощеренную пасть пушки.
— Эй, ты, механик! А как из неё стрелять? — спросил у Лёвы Данилка.
Лёва долго присматривался, принюхивался, чесал лохматую голову, наконец, заговорил, хотя как-то и не совсем уверенно:
— По-моему, сначала надо потянуть за эту ручку…
— А ну, отойдите, — приказал Данилка. — Я не хочу за вас отвечать…
Все трое отбежали. Густя зажала руками уши. Максимка широко раскрыл рот, потому что он слышал от кого-то, что так делают все артиллеристы, чтобы не оглохнуть. А Лёва спрятался за комель сосны.
Данилка и сам боялся, но теперь отступать уже не было как. Он напрягся. Закрыл глаза. Изо всей силы потянул ручку — пушка ухнула, содрогнулась всем корпусом. Данилке показалось, что она вместе с ним летит куда-то в пропасть. Он быстренько открыл глаза…
Пушка стояла на месте. Он сам почему-то сидел на земле. Земля под ним не провалилась, небо не раскололось, даже школа, по которой он стрелял, осталась стоять на своём месте. Зато по выгону расплывалось беловатое облачко дыма.
Данилка подскочил, закричал «ура!». Ему было очень радостно: он остался живой, не оглох и не ослеп, пушка стреляет, как на настоящей войне, и если повезёт, то следующим снарядом можно будет попасть в само осиное фашистское гнездо, каким стала их школа.
— Эй, вы, оглохли, что ли? — закричал Данилка. — Помогите зарядить пушку…
Максимка с Лёвой также пришли в себя. Помогли Данилке зарядить пушку. И на этот раз пушка бабахнула что надо. Словно гром в грозу.
— Попал, попал! — закричал Максимка, подпрыгивая на месте, как резиновый мяч.
Данилка и сам увидел, что на этот раз он попал — над самым входом в школу зияла дыра, из неё валил чёрный дым.
И все начали подпрыгивать от радости, кричать. А Кудла, которая не умела подпрыгивать, ложилась на передние лапы и весело лаяла.
Когда все напрыгались да накричались, захотели посмотреть опять — а что там делается возле школы? Должно быть, фашисты здорово испугались? Может, даже удирают из местечка?..
Глянули да и оцепенели. Из местечка в лес мчались мотоциклы, за ними неслась пёстрая автомашина, в которой сидели фашисты в касках, с автоматами наперевес.
6
— Бежим на кладбище! — приказал Данилка, и все побежали за ним к глубокому рву, за которым и находилось кладбище.
Об этом кладбище ходили по людям жуткие предания. Говорили, будто бы давным-давно на кладбище нашёл себе постоянное пристанище разбойник Ворон, который награбил у народа несметные богатства. Ещё говорили, будто бы богатства те спрятаны в подземелье, которое тянется от церкви на кладбище до Тодулинского костёла целых пятнадцать километров! В подземелье том и до сих пор стоит стража — Вороновы друзья-разбойники. Четыре ночи в году выходят они под звёздное небо, чтобы посчитать золото. Звон тогда стоит на всё кладбище и слышно даже в Велешковичах.
Но самое жуткое предание связано не с разбойниками, а с сапожником Ерошкой.
Рассказывали, будто однажды ночью вышел Ерошка во двор. Ночь была не то чтобы лунная, но и не тёмная. Глянул Ерошка на кладбище, а на нём стоит белая тройка, запряжённая в сани. «Кому это понадобилось на белой тройке ехать на кладбище? — подумал Ерошка. — Ещё кресты поломает». Подумал он так, да и пошёл посмотреть, какому чудаку захотелось поехать на кладбище на тройке лошадей? Пришёл, смотрит: действительно стоят среди крестов сани, а на них сидит старый человек в вывернутом тулупе — шерстью наверх и в такой же шапке — тоже шерстью наверх.
Человек-то он человек, но почему из-под шапки роги торчат? Маленькие такие рожки, но шапку на глаза не натянуть. Посмотрел Ерошка с удивлением на роги, а как взглянул на ноги, так всё и понял. Вместо человечьих ног у старика были чёрные, похожие на бычьи, копыта. Теперь любой догадался бы, что в санях сидит чёрт!..
Волосы у Ерошки стали дыбом, по спине поползли холодные мурашки. Хотел он пуститься наутёк, да вовремя сообразил — разве от чёрта далеко убежишь? Прикинулся, будто ничего не заметил.
«Добрый вечер, человече», — поздоровался Ерошка.
«Добрый вечер, сапожник Ерошка, — ответил чёрт. — Спасибо, что пришёл. Мне как раз надо сапоги тебе заказать».
«Да я от всей души буду рад угодить вашей милости, но без мерки сапоги не сошьёшь, а тут её негде снять — место не очень удобное, да и инструмента я никакого с собой не взял. Так что лучше приходи завтра ко мне домой, тогда и поговорим», — попробовал отбрехаться Ерошка.
«Ничего, Ерошка, — засмеялся чёрт, — инструмент я тебе достану, места, лучшего за это, нигде нет, к тому же завтра я буду очень занят. Так что, Ерошка, берись за дело».
«Не могу я мерку снимать, — стоял на своём Ерошка. — Я сегодня с кумом немного чемергесу выпил. Голова шумит. Ошибиться могу».
Вот и заспорили они. Чёрт на своём стоит, Ерошка на своём. Слово за слово… Ерошка, когда начинал спорить, несдержанным становился. Схватил он поваленный ветром крест да как врезал чёрту по голове, что у того искры с глаз посыпались, а левый рог наполовину сломался. Набежали тут, неизвестно откуда, черти разных мастей и разного возраста. Схватили Ерошку. Держат под руки, под бока толкают. Понял Ерошка, что погорячился. Начал проситься, на жалость чертей нажимать.
«Как вам не стыдно, — говорит он чертям, — на одного скопом навалились. Вы, — говорит Ерошка, — посмотрите на мои лапти. Совсем развалились. Мне в первую очередь надо себе самому сапоги сшить. А товару нет, времени тоже. Так что отстаньте от меня, иначе я за себя не ручаюсь».
Очень расхрабрился Ерошка. Да и причина была на то. Кому охота чужим капризам потакать. Конечно, если бы Ерошка не выпил с кумом, то, может, и вёл бы себя поосторожнее. А так ему и море по колено. Как начал он чертей дубасить, что даже ветер свистит. Разбросал их по кладбищу, а сам только собрался домой пойти, как тут его старый чёрт остановил:
«Подожди, — говорит чёрт Ерошке. — Пошутил я. Давай выпьем мировую».
Ну, выпили… А тут вдруг в местечке петухи запели. Начали черти в бездну проваливаться. Ерошка сидел в санях, не успел на землю соскочить — так вместе с чертями и провалился на тот свет. И стал он там сапожником у чертей.
Ходили по людям и другие предания. Всего не упомнишь, да и помнить не стоит — можно состариться без времени…
Пока Данилка бежал полем, то никакого страха не чувствовал, но как только ступил за ограду кладбища — все предания в голову полезли. Чепуха, конечно, враньё, а всё равно жутко. Данилка бежал изо всех сил. Страх подстёгивал его. Скорее бы перебежать кладбище, спрятаться у Кешки, внука бабушки Ерофеихи, которая до войны сторожила кладбище.
На кладбище всегда стоял полумрак — тут очень густо росли деревья. Вокруг чернели кресты, бурно зеленела трава в рост человека и стояла такая напряжённая тишина, что сердце стучало, как молот по наковальне.
Данилка добежал уже до похоронных склепов помещиков Струмецких (от них до Кешкиного дома рукой подать), как случилось что-то настолько невероятное и страшное, что Данилка окаменел на месте… Из-под мраморной плиты на могиле помещицы Струмецкой медленно вылазило жуткое привидение.
Нет, Данилка не бредил. Он ясно видел то, что можно увидеть разве только в кошмарном сне.
Сначала из подземелья появилась огромная, как ушат, голова. У неё был белый, будто у мертвеца, лоб с чёрной дырой над левым глазом. На этот белый лоб с чёрной дырой прядями свешивались рыжие волосы. С обеих сторон головы торчала пара свиных ушей, больших, как листья лопуха. Лохматые рыжие брови нависали на глаза, закрывая их. Между глазами лепился огромный красный нос, под которым — хотите верьте, хотите не верьте — рос единственный рыжий ус, свисающий на грудь.
Увидев такое страшилище, каждый окаменел бы. Но и это было не всё.
Уродливое привидение протянуло руку в сторону Данилки. На руке у него не было пальцев. Их заменял наган. Наган был самый настоящий. Его короткое дуло смотрело Данилке в глаза…
— Стой! Ни с места! — гаркнуло привидение, да так сильно, что зашатались деревья. — Хэндэ хох!..
Данилка поднял руки… А что поделаешь, если на тебя рявкает привидение, приказывает поднять вверх руки да ещё на немецком языке?! За Данилкой подняли руки и остальные. Привидение громко расхохоталось и вылезло из подземелья. Туловище у него было короткое и совсем человечье.
— Что, субчики, испугались? — спросило привидение и… сняло голову.
Теперь все увидели, что никакое это ни привидение, а Кешка, внук бабушки Ерофеихи. А на голове у него маска.
— За такое по морде бьют и сдачи не берут, — сказал Данилка, более всего рассерженный тем, что сразу не догадался, какое встретил привидение.
— А ты же хвастался, что не побоишься и ночью пойти на кладбище, а тут и днём испугался, — сказал Кешка.
— Думаешь, тебя испугался? — прищурил глаз Данилка.
— А кого же?.. Меня…
— За нами немцы гонятся, — сказал Максимка.
Он мог и не говорить. Пулемётная очередь прошлась по деревьям, срезая ветви и листья. И сразу же из кустов выскочила Кудла, о которой все забыли.