– Тьфу, нечистая сила, – тряхнул головой Олег, отгоняя темные мысли.
Горе, радость Даромилы – это всё же не его беда. Не повезло девушке, ополчились на нее боги за что-то. За что – и сама, может статься, не знает. Да только всех девок несчастных за себя не возьмешь. И не при его образе жизни о семье думать. Опять же, коли семью создавать – то по любви, а не из жалости. Всех не пережалеешь.
– Тьфу, пропади! – усилием воли опять отогнал ведун думы о случайной, в общем-то, знакомой, забрался на полок и завернулся в медвежью шкуру, пытаясь заснуть. Отдыхать нужно, пока возможность есть, а не над чужой судьбой несчастной голову ломать!
К вечеру Даромила «потухла». Ужин гостю принесла уже не броская красотка, а бледная деревенская девица в выцветшем потертом платье.
– Долго мне еще тут взаперти сидеть? – поинтересовался Середин, принимая у нее кулеш с салом. – Чего волхв говорил?
– Ничто не сказывал, – пожала она плечами. – Ушел просто, и всё. Но батюшка без его дозволения тебя в дом не пустит. Лихоманки боится, что в тебе затаиться может.
– На нет и суда нет, – отмахнулся ведун. – Всё едино я здесь уже обжился. Могу и в бане спада воды подождать.
Правда, к следующему дню его мнение успело поменяться. Ходить из угла в угол прискучило довольно быстро, греться на солнышке можно час, ну два – а потом тоже надоедает. Устав валять дурака, Середин смазал кузнечный инструмент и оружие салом – чтобы не ржавело, – перетряхнул вещи. А то ведь подмокнет тряпица всего чуть-чуть – а за пару месяцев вся одежда рядом с ней в труху перепреет. Вычистил своих лошадей – хотя особой нужды в этом, в принципе, и не было. Так день и прошел. К вечеру ведун поклялся, что завтра пойдет гулять по городу, что бы там местный волхв ни говорил. Осмотреться, с людьми познакомиться, на торгу погулять. Если на торгу никого нет – то хоть по мастерам местным походить, посмотреть, чем богаты, что умеют. Подарок Даромиле приглядеть. Он ведь действительно перед ней в долгу. Могла ведь и не побеспокоиться о чужаке, никого к нему не звать. Чувствовал Олег себя совершенно здоровым, а сидеть взаперти – так он не тать какой-нибудь, чтобы в порубе жить.
Правда, новое утро началось с развлечения: во дворе шорника загодя начали собираться соседи, друзья. К полудню явились сваты. В этот раз они прибыли без болтливого рыжебородого мужика, зато между ними шел парень с еще только пробивающимися усиками, но уже широкоплечий, крепкий. Кафтан из замши, доходящий до колен, был расстегнут на груди, демонстрируя цветастую атласную рубаху, перепоясанную широким матерчатым кушаком. На шее поблескивала серебряная гривна, на запястье – жемчужный браслет.
– Мир этому дому, – поклонился крыльцу один из сватов. – У вас товар, у нас купец. Выходите, хозяева, на торг. Расставляйте прилавки, выкладывайте свое добро.
На крыльце появился Севар, низко поклонился:
– Нашему товару ни прилавки, ни зазывалы ни к чему. Он и сам себя покажет, собой все слова скажет…
Олег подумал, что сейчас опять начнется долгое словоблудие, однако на крыльце появилась девочка лет пятнадцати, хрупкая, как тростинка, но с розовыми щеками и плохо скрываемой улыбкой на губах. Она старательно смотрела вниз, в шаге перед собой, но время от времени не выдерживала и коротко стреляла взглядом вперед, на своего жениха. Она была вся в красном: красное платье, красная шапочка, похожая на низкий поварской колпак, красные туфельки время от времени выглядывали из-под длинной юбки. Жених выступил из-за сватов, двинулся навстречу. Молодые люди почти сошлись, но промахнулись друг мимо друга примерно на шаг, прошли еще немного вперед, развернулись по небольшой дуге, опять прошли мимо, опять развернулись. Неожиданно жених вытянул руку – невеста подняла свою, и Середин увидел, как блеснули у нее на пальцах жемчужины браслета.
Тут местные так заорали, словно любимая команда забила гол заезжим чемпионам, и жених с невестой рванули в разные стороны. Ведун закрутил головой, надеясь найти того, кто объяснит смысл происходящего, углядел в нескольких шагах туземку, подошел к ней, наклонился к самому уху, шепотом спросил:
– Ну, и что теперь?
Она вздрогнула от неожиданности, оглянулась, кивнула:
– Как что? Раз подарок не уронила, теперича к жениховым родичам на смотрины ее повезут. Ну, а уж там про приданое да хозяйство рядиться станут.
– А если бы уронила?
– Плохая примета. Если невеста подарок от жениха роняет, то, стало быть, и свадьбе не бывать. Дидилия против, коли под руку толкает.
– Добрый у тебя товар, хозяин, да всякому ли по нраву придется? – начали заранее известную речь сваты. – Не дашь ли у нас дома посмотреть, соседям на зависть, нам для разуменья?
– Отчего не дать, – кивнул шорник. – Наш товар без изъяну, нам стыдиться нечего. Приезжайте послезавтра, сам его к доброму дому и провожу…
Деревенские тем временем уже расслабились, начали болтать между собой, кое-кто потянулся со двора. Видимо, самым напряженным для всех был именно момент передачи подарка, и более никто ничего интересного не ждал.
– Постой, красивая, – двинулся следом за туземкой Середин. – Ты мне не подскажешь, что у вас девушкам дарят, когда замуж зовут?
– А тебе зачем? – моментально встрепенулась туземка. – Ужель глаз на кого, положил.
– Ни на кого я ничего не клал! – мотнул головой ведун. – Просто интересно.
Между тем вопрос был отнюдь не праздный. Обычаи в разных местах разные, и зачастую самое невинное подношение может оказаться не знаком обычной благодарности за оказанную помощь, а недвусмысленным предложением, связывающим человека по рукам и ногам. Вроде как в Древнем Риме подарить девушке ключ или в Европе двадцатого века – кольцо. Потом не отбрыкаться будет.
– Ты ведь, боярин, со двора севаровского и не выходил вовсе. Окромя Даромилы и не видел никого… Ужель и вправду ее взять решился? Запал на нее, да, боярин? – Туземка закрутила головой. – То правда, она у нас девка справная, в теле, хозяйственная…
Олег открыл рот, надеясь вставить хоть слово в стремительный монолог девицы, потом закрыл, так и не найдя подходящего мгновенья.
– …а рукодельница, просто чудо какая. Вышивает – глаз не отвести! Пироги печет – вся Чернава слюнки глотает. Красна собой, словно лебедь белый. А сердце чтобы открыть, ты ей платок подари ситцевый, с рисунком красным, и пусть квадратики в рисунке будут, вроде как дом общий, и цветы, как в душе расцветают…
«Оп-паньки! – мысленно порадовался своей предусмотрительности ведун. – А ведь я ей совершенно запросто платок мог подарить! Вот тогда бы точно ни в жизнь не отбрехался».
– Ой, торга-то у нас и нет ныне… Ну, так хочешь, боярин, к бабе Северии тебя отведу? Платки она сама не ткет, зато узоры набивает, глаз не отвести!
– Нет!!! – испуганно вскинул руки Олег. – Нет, не нужно! Не сейчас!
– И верно, – на удивление легко согласилась туземка. – Ныне сватов все смотреть выбрались, не застать никого но дворам. Где ж Даромила бродит? И не знает поди ничего!
– Только ей ничего ляпнуть не вздумай, туземка. – Олег почувствовал, как его пробил холодный пот. – Я ни на ком жениться не собираюсь, понятно? Бродяга я бездомный, мне жены не положено.
– Ага, – кивнула девица, шаря глазами по двору.
– Ты меня слышишь, туземка? – тряхнул ее за плечо Середин. – Я жениться ни на ком не собираюсь. Не вздумай ничего Даромиле говорить!
– Значит, на ней всё-таки?
– Тьфу, – сплюнул ведун. – На колу висит мочало… А ну, клянись Велесом, что не скажешь ей ничего! Клянись немедля!
– Хорошо, не скажу, – вроде бы стали наконец доходить до разума туземки его слова. – А как ты меня кликал-то всё время, боярин?
– Никак, – отпустил ее плечо ведун.
– Обознался ты. Желаной я наречена.
– Ничего никому не говори, Желана, – еще раз напомнил Олег. – Я жениться не собираюсь. Скорее наоборот, понятно?
– Угу… Где же она прячется? Опять, что ль, плачет? – Девушка задумчиво потерла подбородок, а потом двинулась к небольшому сарайчику за домом.
Ведун же, с облегчением вздохнув, подался в другую сторону – к воротам и на улицу. Свежим воздухом подышать, осмотреться.
Сперва он из любопытства прошелся вдоль вала, поднялся наверх. Прочный тын из бревен в половину обхвата толщиной поднимался на высоту в полтора роста, примерно на высоте пояса находился узкий помост в три жерди. Внизу между многими кольями имелись щели в три пальца шириной – аккурат, чтобы стрелу пустить или пику просунуть; с интервалом в два-три метра степу подпирали бревна толщиной уже в обхват.
Дабы не вызывать лишних подозрений, долго разглядывать укрепления ведун не стал. Глянул сверху, где в деревне имеется просвет, сбежал с вала и двинулся туда.
На краю площади стоял идол Макоши – щекастой женщины в старательно, со всеми складочками, вырезанном платке, из-под которого выглядывала толстая коса. Перед идолом слабым дымком курилась кучка каких-то благовоний. Хотя, возможно, это были остатки жертвенного костра. Справа и слева от богини, покровительницы богатства, тянулись дощатые прилавки. Все, как и предупреждала Желана, пустые. Половодье, ледоход, заторы-зажоры. Ладьи не плавают, проезжие не показываются. С кем торговать? А свои, коли что понадобится, и так знают, на какой двор за чем идти.
В этот миг до Середина донесся мерный звон молота, и ведун, встрепенувшись, пошел на звук.
Для кузнеца, известное дело, сезонов нет. Хоть с града, хоть зима, а работа завсегда найдется. Стучать в темные, подгнившие снизу, ворота Середин не стал – кто же его в таком звоне услышит? Толкнул створку, шагнул во двор, кивнул кормящей кур женщине и сразу повернул вправо, к кузне, что стояла в конце огорода, подальше от прочих строений.
Сбыслав в толстых кожаных штанах, замаслившихся от долгой носки, и в кожаном фартуке как раз отбросил на землю ручник, прихватил подкову клещами и кинул в горн. Взялся за рукоять меха.
– Неужто не готова еще?
– Дыры под гвозди надобно пробить, – покосился на него кузнец. – А, это ты, чужак. Никак обратно в Сураву собрался?
– Куда там обратно, – отмахнулся Олег. – Вода, вон, поднимается только. Спадать и не думает.
– Дык, на лодке, – пожал плечами Сбыслав и ухватил другую заготовку, раскрасневшуюся до ярко-алого оттенка.
– Помочь? – предложил Олег.
– Сам управлюсь.
– Да я денег не спрошу. Так, от нечего делать подсоблю. Бери пробойник.
Олег перехватил у хозяина клещи, сдвинул заготовку к отверстию на наковальне. Не заставив себя уговаривать лишний раз, Сбыслав ухватил заточенный стержень, ручник и, быстро переставляя пробойник, шестью сильными ударами пробил шесть отверстий.
– Куда?
– В вошву кидай, пусть подкалится.
Вода в деревянном корыте зашипела, забурлила, по поверхности поплыла окалина и белая зола. Середин развернулся к горну, поворошил клещами угли, нашел еще одну красную подкову, перекинул на наковальню. Вместе они закончили работу всего за несколько минут. Сбыслав снял фартук, присел на брошенное возле входа бревно, поднял с земли большую крынку, молча протянул гостю. Олег присел рядом, отпил несколько глотков чуть терпковатого пива, крякнул, вернул кузнецу. Тот тоже сделал несколько глотков, поставил на землю, отер бороду:
– Ну, и как тебе? Я для него бражку поперва с рябиной настаиваю, а уж потом перевариваю, да хмель кладу.
– Непривычно. Но нравится, – кивнул Середин и за похвалу получил еще несколько глотков.
– Чего же пришел, коли назад не собираешься, чужак? Видать, нужда в чем появилась?
– Да вот, спросить хотел. У вас в Чернаве украшения какие женские купить можно?
– Какие-никакие – всякие, – усмехнулся кузнец. – Проще сказывай, чего именно ищешь?
– Сам не знаю, – пожал плечами ведун. – Подарок хотел девице сделать. Не очень дорогой, но чтобы память добрая осталась.
– От оно как… – для лучшего мышления Сбыслав хлебнул еще изрядно пива. – Ну, платков, сам понимаешь, у меня нет. Ан колец пара лежит. Балуюсь иногда с желтым металлом, коли работы мало. Дочка, чай растет. Скоро красоты захочется. На, допивай. Сейчас принесу.
Олег от угощения отказываться не стал, а ухватил крынку за широкое горлышко и привалился спиной к стене. К тому времени, когда глиняная емкость опустела, как раз вернулся хозяин, протянул ведуну небольшой сверток, сам вошел в кузню, чем-то там загремел. Середин развернул тряпицу и восхищенно цокнул языком: это были крупные височные кольца из желтой меди со спиральным рисунком из серебра и небольшим отверстием посередине, в котором покачивались жемчужинки. Похоже, с речным жемчугом в здешних местах проблем не было – пихали его куда только можно.
– Великолепно! – не стал скрывать впечатления ведун. – Я такой красоты даже на Новгородском торгу не встречал.
– Да? – высунул голову из-под полога Сбыслав. – Я чеканку мыслил лаком покрыть али эмалью, да зелья нигде узнать не смог. Оттого и решил серебро вбить.
– Блеск! Так оно даже лучше получилось. Жаль, тебе они самому, наверное, нужны.
– Моей малой еще десяти весен нет, – засмеялся кузнец. – Я ей еще не одни смастерить успею. Куда краше этих будут. В Рязани буду, еще раз тайну лака ювелирного вызнать попробую.
– Не пробуй, – покачал головой Середин, сворачивая тряпицу с кольцами. – Сколько хочешь за товар свой изящный?
– Согласись, сорок белок будет совсем не много.
– У меня нет беличьих шкурок.
– Тогда девять кун.
– И куниц нету. Я же не промысловик, чай сказывал.
– Чем де тогда платить хочешь?
– Серебром, Сбыслав. Думаю, ты не считаешь, что серебро хуже мехов?
Кузнец скользнул беглым взглядом по пальцам гостя, и ведун улыбнулся уголками губ. Большинство обитателей этого мира больше привыкли считать деньгами не содержимое кошелька, а то, что человек носил на себе. Заплатить за покупки кольцом, перстнем, шейной гривной, монетой с монисто или серебряной пластиной с собственного боевого пояса, золотой пуговицей, пряжкой, наконечником шнурка считалось в порядке вещей. Оттого-то и ходили многие разукрашенными, как попугаи, коли казна позволяла. Не красоты ради – а для демонстрации платежеспособности. Ну, и приобрести если чего захочется – капитал всегда при себе. Точнее – на себе. У Олега же сохранились старые привычки: он сунул руку в карман косухи, достал вышитый кисет и подбросил его в ладони, позволив монетам негромко, но весомо звякнуть.
– Персидское?
– Новгородское. Чешуя.
– Ну, – прикинул кузнец, – две чешуйки в чеканку я точно вбил. И металла еще на две потратил. Жемчужины по чешуе, не меньше стоят. Стало быть, шесть…
– Шесть так шесть… – Поскольку работу Сбыслав почему-то включать в счет не стал, Олег решил не торговаться, развязал кисет и отсчитал монетки. – Спасибо тебе, мастер. Золотые у тебя руки.
Ведун вернулся на двор к шорнику, закрылся в бане и запалил печь. Коли делать нечего – так хоть на огонь полюбоваться…
Перед самыми сумерками Даромила принесла большую глиняную миску со щами, большой ломоть хлеба, поставила на лавку кувшин:
– Батюшка пива свежего сварил. Коли сговорится со сватами-то, пивом заливать надобно. После пива уговор уж не рвут. Ты попробуй. К сватам ведь за стол не пустят.
– Спасибо, хозяюшка. Балуешь…
Олег перевернул одну из шаек, сел перед лавкой, на которой был устроен простенький стол, вынул из чехла ложку. Покосился на девушку. Та почему-то не уходила – слонялась по бане и заглядывала в углы, словно видела их в первый раз.
– Жарко тут у тебя, боярин.
– Так ведь волхв сказывал, лихоманка жара боится. Вот и стараюсь.
– Ох, жарко… – присела на нижнем полке девушка, уронила на пол мягкие черевики и заболтала ногами. – Прямо дышать нечем.
– Приходится терпеть. – Середин отвернулся к щам и принялся за еду.
– Как же ты живешь так, боярин? Без жены, без дома, без земли.
– Живу, – пожал плечами Олег. – Оно ведь, с другой стороны, и спокойнее. Коли нет ничего за душой, то оно и бояться нечего. Потому как нечего терять. Коли в сечу иду – не боюсь, как жена без меня жить станет, на кого хозяйство останется, кто на землю позарится. Я и сабля – и нет для меня в бою иных дум. Очень, кстати, полезное состояние.