Здесь я, стараясь дышать ровно, ставлю свою тарелку на стол. Добившись успеха на этом непростом поприще, я наконец-то даю своим чувствам волю.
Пустой поднос летит к чертям и со страшным грохотом обрушивается на пол. Эхо от его падения разносится по коридору.
Слава Богу — никто не видит, как я сижу на коленках около своего стула и взахлёб, но совершенно беззвучно плачу.
…
Часть вторая.
Глава 4. Лохматый: Кот и побег.
— Но почему? То есть, я всё-таки сошёл с ума?
Кот задумчиво глядела в серое небо за моими окнами.
— Вряд ли. Хотя, наверняка утверждать не возьмусь, — она дурашливо улыбнулась, показав мне язык. — Мало ли, братик, до чего ты тут мог дожить, без меня-то. Cдаётся мне, моё отсутствие вам на пользу не пошло, да?
— Не то слово. Ещё немного, и мы начнём душить друг друга подушками. Ну или что там под руку попадётся…
Звучало это, конечно, смешно. Наверное. Но Кот не засмеялась.
— И? Как вы умудрились дожить до жизни такой?
— Вот уж кто бы говорил! Сама пропала на… семь лет! И ещё спрашивает! И вообще…
— А при чём тут я, Лохматый? Кстати о птичках: кашей не поделишься? Есть охота.
— Да запросто… То есть, погоди. Значит, есть ты всё-таки можешь?
— Угу, — она зачерпнула полную ложку овсянки и отправила её в рот. — Вкуснятина, между прочим. Ты давай тоже ешь, а то вон как похудел.
— Есть — можешь. А эти… тебя не видят. Почему? Значит, всё-таки я…
— Не парься. Ты же хотел, чтобы я вернулась, так? Ну вот, я вернулась. Или не рад?
— Да нет же!.. Я очень рад, ты себе не представляешь, насколько! Я просто понять не могу…
— Ты лучше ответь мне на вопрос, — перебила Кот. — При чём здесь я? У вас, народ, всё-таки свои жизни есть, так? Вы же взрослые люди, — почему не можете жить по-человечески?
— Без тебя никуда, Коть… Вот хочешь верь, хочешь нет. И я не знаю, что со всем этим делать. Я не знаю — и они не знают. Ещё Соня где-то как-то, хотя я думаю, там, внутри, у неё тоже не всё в порядке. В смысле, она кажется спокойной, но на деле… И всё же, мне не даёт покоя вопрос… Если ты вернулась, — почему они тебя не видят?
— А может, я призрак? — Кот сделала страшное лицо и тут же расхохоталась. — Не, ну серьёзно. Знаешь… Я ловлю себя на том, что не помню каких-то вещей. Вот, например, я помню, как была в горах. На Алтае. Знаешь, как там красиво? У-у, Лохматый, ты себе не представляешь! Сидишь тут, на своём балконе, и не представляешь. А жаль. Поверь, оно того стоит. Да… Так вот! Я помню, как приехала туда, как бродила по горам… Там очень много мест… Особых, знаешь. Типа «места силы». Туда шаманы ездят с духами разговаривать, так-то. Во-от… А потом… Словно белое пятно и — оп! — а я уже здесь. А почему? В смысле, я ведь и обратно должна была доехать, так? Ну что у меня, амнезия, что ли? Да и потом… Нельзя отрицать очевидного. Матрица и Соня меня не видят, — а значит, я всё-таки не совсем вернулась. Значит, я всё-таки осталась… По какой-то причине. И по какой-то причине сумела добраться до тебя… частично. Каким-то образом. Вот и получается, что я…
— …Всё-таки погибла там, в горах, да? — прошептал я. Кот пожала плечами:
— Наверное. Не знаю.
— А почему тогда тебя вижу только я? Мы ведь все хотели, чтобы ты вернулась… Никто из нас не верил, что ты можешь погибнуть…
— Ой ли? — она сладко потянулась. — А по-моему, вы это давно поняли. Хотя едва ли смирились… Нет? Вот ты не смирился — так?.. Может, больше других верил в то, что я жива… Прости. Похоже, я всё-таки не оправдала твоих ожиданий… Но знаешь, что? Из того, что я помню… Моя жизнь была весёлой. И если я действительно умерла, то я ни о чём не жалею.
— Мне кажется, Коть, если бы ты ни о чём не жалела, тебя бы сейчас тут не было… Ты, это, кашу-то ешь, а то она остыла уже, наверное…
— Угу, тотально остыла. Хотя, если честно… Для меня это уже не так важно. С тех пор, как я здесь, мне всё время холодно, знаешь. Не знаю, почему. И еда, — она так, «для мебели». Поесть могу, но всё равно не наемся. Так что лучше ты ешь, тебе оно нужнее.
Она протянула мне тарелку. Я коснулся её рук — они были прохладными.
— Холодные, да? — улыбнулась Кот.
— Немного… Но, как бы там ни было, я всё равно рад, что ты здесь. Я ужасно скучал. Собственно говоря, все скучали, но коль скоро вижу тебя только я… Это, конечно, нечестно по отношению к ним, но…
— Слушай, а если я тут не просто так? О, кстати, я твой плед возьму? — я кивнул, и Кот, стянув с гамака плед, уютно в него закуталась. — Так вот: что если? Ведь у всего есть какая-то причина, так?
— Типа как тень отца Гамлета?
Она рассмеялась.
— Типа того, но я едва ли стала бы просить тебя о мести. Месть вообще не слишком хорошая штука. К тому же, как можно отомстить, если не выходишь с балкона?
— Да уж, звучит как-то… жалко. Слушай, Кот, я правда такой жалкий, а?
— Жалкий? Ну, если только в том смысле, что мне тебя и правда жаль. Если тебя эта жалость оскорбляет…
— Да нет, какое там… Хм, да, видимо это и значит «жалкий». С другой стороны, другого я и не жду. Моя жизнь — на редкость бесполезная штука.
— Ну вот, завёл шарманку, — Кот легонько ткнула меня кулаком в плечо. — Слушай. Жизнь не может быть полезной или бесполезной. Каррамба, и почему я тебе это рассказываю?! Ты же мой старший брат! И не только мой, кстати. Ты должен быть образцом для подражания, младшие на тебя равняться должны! А ты? Понятное дело, на такого тебя никто равняться не станет.
— Да я и не претендую, в сущности…
— Не претендуешь? Ну-ну. И чего ты хочешь добиться? Для чего ты вообще живёшь на белом свете? Вот я — видишь? — уже не живу. Во всяком случае, всё указывает именно на это. А ты? У тебя есть самая ценная штука во Вселенной — твоя жизнь, я имею в виду. Для чего она тебе дана, по-твоему?
— Ну да… «Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана? Иль зачем судьбою тайной ты на казнь осуждена?»
— Вот-вот.
— Мне третье четверостишие больше нравится. Как там… «Цели нет передо мною: сердце пусто, празден ум, и томит меня тоскою однозвучный жизни шум…»
— Да уж, Лохматый, вот это точно про тебя. И что?
— В смысле?
— Ну, как дальше-то жить? Ты ведь не Пушкин.
— Определённо. Не знаю, Коть. Я раньше думал, что если ты вернёшься, то я…
— Ну вот, снова-здорово! Послушай, Лохматый. Я, конечно, польщена степенью своей важности для тебя и остальных, но, как видишь, я не могу быть всё время рядом. Сегодня ты меня видишь, а завтра — кто знает? Вдруг я пропаду? И что тогда? Будешь жить как прежде, как все эти семь лет? Чёрт, Лохматый, тебе уже 34! А у тебя до сих пор даже девушки нет! Ты должен собрать всю свою волю и силы в кулак и изменить, наконец, свою жизнь! Чтобы и цель была, и сердце не пустовало, и ум работал. Глядишь, и настроение улучшится, и жизнь не будет казаться такой утомительной и бессмысленной.
— Да ладно, Коть, ты же не серьёзно. В смысле, про девушку. Я имею в виду, это же кем надо быть, чтобы польститься на такого, как я?
— Ну да, сейчас ты не привлекательнее позавчерашнего бутерброда, — Кот хихикнула.
— Ну спасибо.
— Не за что. На правду не обижаются. Ты себя в зеркале давно видел, к слову? Краше в гроб кладут. Развеяться тебе надо, брат, понимаешь? Сменить декорации. Ты как… как фикус, который сохнет в своём горшке. Тебя надо просто пересадить в горшок побольше и полить хорошенько. Понял?
— И кто же это будет делать, интересно знать?
— А мне-то как интересно! Знаешь, я всегда пыталась представить себе твою девушку. Как ты приводишь её в дом…
— …После чего она либо убегает со всех ног, либо её выносят. Возможно, вперёд ногами.
— Не перебивай меня, ты, остряк-самоучка. И вообще…
Она вдруг встала и решительно потянула меня за руку.
— Идём со мной.
— Куда? — поразился я.
— Неважно. Просто иди за мной. Потому что пока ты тут, на своём балконе, мне до тебя не достучаться.
— Погоди, Кот, что ты хочешь… Это слишком… странно! Понимаешь, я уже лет десять не покидал балкона, не считая дежурств! Да и куда ты хочешь, чтобы я пошёл?
— Странно? — изумилась Кот, — Странно тебе? То есть то, что ты разговариваешь с призраком своей мёртвой сестры — это не странно, это в порядке вещей, — то ли дело уйти с балкона! Ты что, корни тут пустил, что ли! Идём, ну же, ну!
Она толкнула балконную дверь — та с грохотом распахнулась. Интересно, подумал я, как на это отреагирует Матрица.
— За мной, давай!
Да, это Кот, вне всякого сомнения. Живая, мёртвая — не суть важно. Только Кот могла пойти на такое. Только Кот могла… Вытащить фикус из горшка.
Но что ты с ним дальше будешь делать, а?
И встал я, и вышел вон…
…Матрицы нет на месте — ещё одно удивление, хотя я, пожалуй, уже ничему не удивляюсь. Такое чувство, будто квартира вымерла. Тускло мерцают со стены шесть мониторов. Со стороны Сони тоже не слышно ни звука, — а ведь двери открыты.
Но Кот тянет за руку, Кот торопит:
— Быстрее, быстрее, некогда!
— А что… Почему?
— По кочану и по капусте. Давай, живо!
Коридор. Под потолком горит одинокая лампочка. Как же тут темно, однако.
— Слушай, Кот, там же дождь вроде…
— Вон куртка висит — чья? А, неважно. И ботинки. Давай, давай!
Натянуть куртку (и правда, чью?) и такие же незнакомые ботинки, — и вот я уже буквально вываливаюсь из квартиры вслед за Котом. Там, на лестничной клетке, у соседней двери — мужчина, кажется, сосед. Высокий, в возрасте, чёрные с проседью волосы увязаны в хвост. Как же его звать… Герман, что ли…
Он оборачивается — и улыбается:
— Доброго дня, молодые люди.
— Здрасти! — выкрикивает Кот, продолжая тащить меня, словно буксир — баржу.
— Здравствуйте… — мямлю я, не сразу осознавая странность момента. Но задумываться некогда.
— Давай, братишка, живей! — подгоняет Кот.
Она бежит вниз по лестнице — ну да, она же не признаёт лифты! А я, оказывается, здорово отвык от пробежек.
Герман смеётся нам вслед.
…Этаж за этажом, пролёт за пролётом, — и вот, наконец, подъезд. Мы пробегаем мимо почтовых ящиков; Кот без особых усилий толкает тяжёлую металлическую дверь, да так, что та буквально отлетает к стене. А сестра уже нетерпеливо давит на кнопку замка. Дверь недовольно пищит, и тотчас же дом исторгает нас из своего чрева, слово кит — парочку Ион.
Дождь перестал. Город дрожит в туманной дымке. Мимо нас проезжают машины и проходят люди, но всем им, кажется, нет до нас никакого дела.
Кот бежит через улицу, не обращая внимания на машины; слава Богу, движение тут не очень оживлённое, всё-таки Алёшкинский — улица узкая, да ещё и с вечной самостийной парковкой по обочинам.
Кот бежит, и я уже едва за ней поспеваю, дыхалка у меня ни к чёрту. Но хватка у неё железная, так что мне ничего не остаётся, кроме как бежать, спотыкаясь, вслед за Котом.
Мы бежим. Куда? Зачем? Кажется, здесь многое изменилось с тех пор, как я был тут в последний раз.
— Беги, беги! — кричит Кот. — Не останавливайся!
— Н-но куда?!..
— К свободе, Лохматый! К сво-боо-дее!
И я бегу. Бегу — хотя мышцы, кажется, сейчас сгорят ко всем чертям. Просто «Форрест Гамп» какой-то…
— Сейчас должно открыться второе дыхание! — доносится до меня крик Кота. — Не останавливайся!